«До науки треба бука» из истории одного новаторства

В «ЗН» № 8 за 5—11 марта
2005 г. была опубликована статья «Живопись под «фанеру» за подписью гендиректора Национального музея Тараса Шевченко Сергея Гальченко и его заместителя по научной работе Татьяны Андрущенко. Уже с первых строк читателям преподносится почти мифическая схема: поборники прогресса и светочи передовых идей в темном царстве музейных ретроградов. Следовательно, столкнулись два противоположных взгляда в жестком противостоянии, поскольку «соперничают две концепции: традиционная и новаторская». Складывается впечатление, что продолжается в целом нормальная, хотя и несколько острая научная полемика, которую администрация вдруг захотела сделать достоянием общественности. Вообще, подобные тексты нелишне пометить словами «имидж-информация». Что же касается реального состояния дел, то его вряд ли можно уподобить шахматной доске. Как сотрудник Национального музея Тараса Шевченко вынужден сказать: упомянутый материал крайне тенденциозно и некорректно освещает продолжающийся спор между руководством и научным коллективом музея вокруг проблемы реэкспозиции.

Следует подчеркнуть, что «директорская» статья является опосредованным (и несколько запоздалым) ответом на многочисленные заявления и выступления в СМИ научных работников НМТШ, вызванные довольно грубым административным давлением на них (в первую очередь на Наталью Клименко, известную поэтессу и одного из лучших экскурсоводов музея, заведующую фондами Наталью Грязнову и заведующую выставочным отделом Татьяну Чуйко). Отголосок конфликта докатился и до Президента Украины, и 1 марта Виктор Андреевич посетил музей, чтобы лично разобраться в проблеме. После встречи с научными работниками и администрацией НМТШ Президент посоветовал генеральному директору прислушаться к мнению коллектива. Конечно, эта встреча отнюдь не погасила конфликт, ведь ситуация в одном из ведущих музеев столицы сложилась непростая, и для того, чтобы обрисовать ее контуры, придется сделать небольшой экскурс в историю.

Сергей Гальченко, кандидат филологических наук, профессиональный текстолог возглавил коллектив НМТШ сравнительно недавно, в начале 2001 года — сами музейные сотрудники сыграли здесь не последнюю роль. Действительно, новый руководитель вдохнул свежую энергию в довольно консервативное по своему стилю учреждение. Благодаря его усилиям в том же 2001 г. был издан президентский указ о возобновлении работы над Полным (так называемым академическим) собранием сочинений Тараса Шевченко, в котором научные работники музея должны были подготовить пять из двенадцати томов. Другой важнейшей заботой нового директора стало обновление экспозиции музея. Эти вопросы регулярно поднимались на производственных совещаниях, и вскоре администрация объявила конкурс на лучший проект экспозиции. Оптимальными были признаны предложения Владимира Яцюка, одного из лучших знатоков изобразительной шевченкианы. Однако далее поощрительной премии дело не продвинулось и проект-победитель благополучно почил под грузом других административных и хозяйственных забот. Увязла в противоречиях (в частности из-за половинчатости решений директора) и работа над изобразительной составной академиздания.

Почти год тому назад, накануне 190-летнего юбилея Тараса Шевченко, экспозиционные залы снова попадают в фокус пристального директорского внимания. Созываются специальные научно-методические советы, звучат все новые и новые предложения, в коллективе разворачивается оживленная дискуссия. Тем не менее и после очередной сакральной даты 9 марта становится понятно, что раньше своего 200-го дня рождения Шевченко вряд ли увидит обновленную экспозицию собственных произведений. А летом того же года музей закрывается на ремонт. Сначала планировалось только освежить экстерьер и поменять окна, но чем дальше, тем более капитальными становятся начатые работы. И вскоре экспозицию в срочном порядке закрывают, а экспонаты отправляют в фонды (чье помещение, кстати, совершенно не было подготовлено к такому радикальному ремонту). Перед научными же работниками была поставлена задача: подготовить варианты интерьера вверенных им залов. О «снятии с вооружения» предыдущей концепции экспозиции и принятия принципиально новой в приказе речь не шла. Да этот вопрос и не решается сугубо административным путем, ведь это компетенция научно-методического совета. Следуя букве директорского распоряжения о частичной реэкспозиции, этот коллегиальный орган выработал соответствующие рекомендации. Но вскоре выяснилось, что руководство, несмотря на все концептуальные процедуры, уже имеет практически готовое решение по поводу нового интерьера залов дворца Терещенко после ремонта, и главное — относительно их назначения. Оно касалось прежде всего трех наиболее презентабельных залов, попасть в которые можно непосредственно с парадного лестничного марша, миновав остальную экспозицию. Два зала должны были стать галереей картин Шевченко. Еще одному залу, собственно, узловому в этой «шахматной партии» — по структуре старой экспозиции он обозначен № 7 — отводилась функция площадки для проведения торжественных событий, гостиной для официальных и не совсем официальных гостей. Научным работникам оставалось лишь разглядеть желание руководства между строками официальных распоряжений и озвучить как единственно верное. Нужно ли говорить, что довольно быстро нашлись особенно догадливые и усердные сотрудники, не замедлившие озвучить этот проект. Так и родилась упомянутая в статье Гальченко—Андрущенко «новаторская» концепция.

Но чем же так встревожила музейных консерваторов версия галерейного показа произведений Шевченко (априорно она тоже, наверное, имеет право на существование)? Во-первых, тем, что сторонники такого подхода не предложили ни научных, ни эстетических критериев, по которым предметы искусства должны компоноваться в новой экспозиции. Ученых-традиционалистов нельзя в конце концов назвать столь уж глухими к подтекстам директорских мессиджей. Например, господин Гальченко убеждал членов научно-методического совета, что два отдельных зала, с оригиналами лучших графических и живописных работ Шевченко нужны прежде всего для особо продвинутых посетителей, у которых и времени не хватает для блуждания по анфиладам экспозиционных площадей в поисках эстетического удовольствия, да и не современно это все. Не берусь судить, кого имел в виду руководитель, но научные работники тогда живо обсуждали помпезную презентацию книги эдакого М.Ковалко (известного промышленника), которая незадолго до этого состоялась в лучшем зале НМТШ. Это не беда, что презентуется абсолютная графомания в двух томах, главное, что автор при деньгах и должности. Никто не против, конечно, чтобы промышленники и должностные лица (за соответствующую плату) чувствовали себя хозяевами в залах дворца Терещенко, но зачем тогда повторять, что у дома Шевченко слишком высокий эстетический порог?!

Собственно, на этом новаторство и исчерпывается, поскольку на остальные экспозиционные площади новое концептуальное мышление как-то не распространилось, поэтому предложения по поводу вида этих залов мало чем отличаются от «консервативной» версии. Правда, за исключением некоторых моментов. Например, предлагается целый зал выделить для освещения темы «Шевченко и Кирилло-Мефодиевское братство», одним из основных экспонатов при этом значится подстаканник Костомарова — более весомых аутентичных предметов для раскрытия идей «Книги буття українського народу» в фондах просто не найти. В этом и состоит, похоже, декларируемое администрацией «содержательное раскрытие многогранности художника через уникальный музейный предмет».

Должен сказать, что и «коллективный проект», предложенный моими коллегами («традиционалистами») имеет множество слабых мест, о чем я неоднократно публично высказывался и в частных беседах, и на заседаниях научно-методического совета. В статье Гальченко—Андрущенко он промелькнул невыразительной тенью, поэтому считаю необходимым озвучить несколько его тезисов: в основу построения экспозиции предлагается положить «хронологически-тематический принцип подачи материалов», обуславливающий «монографический показ жизненного и творческого пути Шевченко, значения его личности как поэта, художника, гражданина». При этом «живописные работы Т.Шевченко, его и наших современников подаются в оригиналах постоянно; рисунки — по графику». Следовательно, разговоры о «фанере» раздуваемые в упомянутой статье, считаю не совсем корректными. Не более чем блефом можно назвать и процитированную уже фразу о «двух концепциях», ведь на одном из заседаний научно-методического совета были заслушаны и мои «предложения к тематическому плану экспозиции» (бумажный вариант лег на стол директору). В них сформулированы несколько концептуальных тезисов, направленных на разрешение противоречий, заложенных как в «коллективном», так и в «директорском» вариантах обновления экспозиции. В частности предлагалось использовать принцип «культурологических срезов», где языком аутентичных предметов создавалось бы многоплановое семантическое поле, на фоне которого творчество и жизнеописание художника Шевченко становилось бы еще выразительнее без менторства и котурн. Ведь точно подобранная вещь становится культурным кодом, который может об эпохе сказать больше, чем официальная хроника. Благодаря этому достигается и уравновешенность эмоционально-эстетической и информативной составляющих в структуре экспозиции. В соответствии с предлагаемой концепцией нет необходимости затушевывать архитектонику залов дворца Терещенко — наоборот логика чередования камерных и парадных помещений позволяет чередовать метаисторическую и микроисторическую оптику для рассмотрения того или иного художественного периода творчества Шевченко. Серьезное препятствие, с которым может столкнуться реализация культурологического подхода в построении экспозиции, — отсутствие необходимого оборудования и предметов искусства. Чтобы исправить это положение, было предложено наладить сотрудничество с частными коллекционерами. И соответствующее встречное движение с их стороны было. Не было только стремления к диалогу со стороны руководства. Наверное, новаторский принцип это не предусматривает. А предложенный вариант обновления экспозиции просто тихо обойден молчанием.