Дедал и Икар украинской графики

Сама по себе фамилия «Якутович» у среднего украинца, позвольте выразить такую уверенность, никаких ассоциаций не вызывает. (Во всяком случае, основание для подобного вывода дал опрос, проведенный автором статьи среди львовян.) Упоминание Сергея Параджанова или Юрия Ильенко возбуждает в нашем соотечественнике больший энтузиазм: «Как же, как же! «Тени забытых предков» и «Молитва за гетмана Мазепу»!..» А ведь Георгий Вячеславович Якутович и Сергей Георгиевич Якутович причастны к созданию упомянутых киношедевров: первый работал художником-постановщиком «Теней…», а второй — «Молитвы…».

Можно даже сказать, что оба Якутовичи не могли не быть привлеченными к съемкам, соответственно, первого и последнего фильмов украинского поэтического кино. Георгий Якутович, уроженец Киева, скитавшийся по всему Союзу с отцом-военнослужащим, выучил украинский язык именно по книге «Тіні забутих предків». Прочитав эту книгу, он «заболел» Карпатами. Несколько раз совершал паломничество в Карпатские горы. Первый раз туда путешествовал еще в 1952 году, т. е. за десять лет до параджановских «Теней…». Сергей Якутович вообще три десятилетия до съемок «Молитвы…» Ильенко вел творческие поиски и философски переосмысливал одну из самых неординарных фигур украинской истории — гетмана Ивана Мазепу.

Обнаруженная нами разница в популярности между режиссерами и художниками-постановщиками обусловлена не масштабом творческого багажа того или иного художника (в широком смысле слова). Так уж повелось, что кино последнюю сотню лет для народов и властей действительно является «важнейшим из искусств». Режиссеры и актеры больше рекламируются. Художник-постановщик по отношению к режиссеру в кино или театре — профессия вспомогательная.

Между тем для людей искусства фигуры Якутовича-старшего и Якутовича-младшего представляют собой явления в области украинской графики (даже без учета их заслуг перед кино). Современный львовский художник Влодко Кауфман сказал: «Якутович-старший — один из монстров в нашем искусстве… Как график, как человек, причастный вообще к творческому процессу в Украине. Это не просто профессионал — у него, как художники говорят, в работах присутствует «драйв». У него было столько последователей! Особенно в 60-е годы. Очень много было иллюстрировано книг, которые просто спекулировали технологии, порожденные Якутовичем-графиком. И расплодилось столько псевдоякутовичей! Ясно, что они умерли как художники, а Якутович-художник жив. Впрочем, на творческих наработках Георгия Якутовича выросло много хороших и интересных графиков». «Сергієві Якутовичу дано прозирати крізь оболонку явища й історичну реальність розглядати в її часовій плинності, змінності, конечності…», — так критик Роман Корогодский высказался об отличительном качестве Якутовича-младшего.

Так вот, на прошлой неделе во Львове открылась выставка графики обоих Якутовичей, которую приурочили к сорокалетию завершения съемок над фильмом «Тіні забутих предків». Собственно, организаторы замыслили мероприятие как «выставочный тур»: он охватит кроме Львова Ивано-Франковск, Каменец-Подольский и финиширует в стольном Киеве.

Творчество Якутовича-старшего представлено гравюрами на тему Карпат и их обитателей, Якутовича-младшего — «незавершенным проектом «Мазепиана» (тушь, перо). На открытии выставки отметили преемственность в искусстве Якутовича-отца и Якутовича-сына. У объединенных одной экспозицией художников действительно есть общее. Это и украинская реальность как любимый материал для художественного осмысления (в одном случае — вневременной локальный и неповторимый космос гуцула, в другом — локальный эпизод из жизни одного из выдающихся деятелей украинской истории), и безукоризненное владение академической техникой, и династическая преданность жанру графики. И все же, наряду с перечисленными чертами творческого родства каждый из графиков отличается глубокой художественной индивидуальностью.

Георгий Якутович, как отметил и его сын на открытии выставки, был склонен к эпическому началу, был исследователем. Он предпочитал брать одного или нескольких персонажей и выявлять всю глубину внутреннего мира. При этом находились соответствующие оригинальные средства воплощения. Взять, к примеру, «простенькую» композицию «Вівчар»: натруженный гуцул несет заблудшую овцу. Казалось бы, что там особенного? Но внимательно рассматривая работу, видишь в глазах горца любовь и ответственность «за тех, кого приручил», а в глазах животного — благодарность, доверие и чуть ли не партнерство с человеком… Последнее, к слову, сбило с толку автора этих наблюдений — он никак не смог определить, сколько на этой гравюре изображено персонажей — два или один. Вот в чем не возникало никаких сомнений, так это в неслучайности ассоциации: автор графической работы в портрете гуцула-пастуха представил образ библейского «Доброго пастыря». Что, кстати говоря, во времена воинственного атеизма было подвигу подобно. Любил классик подчеркивать естественность своих героев, находя визуальные параллели, скажем, в фактуре морщинистых лиц и рук с одной стороны и дерева или древесины обработанной с другой стороны (семейный портрет «Газды»). Даже в композициях с множеством персонажей мастер, нисколько не греша перед высоким искусством, умудряется быть понятным самой широкой аудитории. Показательной в этом плане представляется работа «Стара Гуцульщина», на которой изображено карпатское село во время праздника. Здесь автор сумел в черном и белом цветах выразить всю палитру гуцульской души: кто-то принимает участие в христианском обряде, за воротами горячие «легіні» выясняют отношения при помощи «барток» (боевых топориков), в другом углу за оградой веселая компания самозабвенно уничтожает зеленого змия, а, кажется, на сельском кладбище пылкие любовники, как выразился еще один воспеватель Гуцульщины Гнат Хоткевич, совершают таинство зачатия новой жизни!

Другое дело — Сергей Якутович. В принципе, неподготовленной публике элементы его работ — сабли, копья, шаровары, оселедцы, кони, архитектура, тела воинов и девушек и прочее — также понятны. Выписаны они с эталонной точностью. Как заметила искусствовед из Тернополя Вера Стецько, молодой Якутович скрупулезно прорабатывает каждый сантиметр. Но он использует такое количество персонажей и предметов, так их сочетает (Сергей сам себя называет легкомысленным импровизатором), применяет такие метафоры, что с наскоку не то что весь проект не охватить — дай Бог с одним листом разобраться. Один из местных художников, пожелавший остаться неизвестным, изобретенную Сергеем Якутовичем манеру письма определил как «геральдичность, но в которой присутствует культура ХХІ века». Чтобы исчерпывающе прочесть эту самую «геральдичность», зрителю ХХІ века хорошо бы заполучить в руки краткий словарь геральдики или перечитать «европейскую Мазепиану (Вольтер, Гюго, Байрон, Словацкий), национальную поэзию (Шевченко, Руданский, Сосюра, Перлулайнен), размышления историков, философов, писателей». (Фрагмент из пресс-релиза, раздаваемого на открытии.) Видимо, учитывая то обстоятельство, что не все посетители выставки обладают должным багажом эрудиции, устроители выставки предусмотрели предоставление действительно заинтересованным экскурсантам информационной памятки.

В этой памятке среди прочего фигурирует уже цитировавшееся в начале статьи эссе Романа Корогодского «Мазепиана» Сергея Якутовича». Там собкором «ЗН» было найдено место, которое может быть ключом к пониманию содержания «Мазепианы» Сергея Якутовича: «Вщерть переповнена шалом руйнації та смерті. Та водночас вона є апофеозом краси земної та життя вічного. У цій діалектичній єдності виникає центральна тема творчості митця — доля». Однако, с субъективной точки зрения того же собкора, многие положения в тексте господина Корогодского сами нуждаются в комментариях или в переводе на «нормальный язык», если иметь в виду, что искусство все-таки должно принадлежать как можно большей части народа: «Сергій Якутович у долі Мазепи «вичитав» саме таку архетипну ідею (одвічної національної травмованості й спалахів вольової рішучості здобути свободу) й мовою образотворчого мистецтва створив архетипне виснування всього житійного комплексу героя, підвівши його прижиттєвий чин і посмертне радіювання його міфологем до рівня Долі». Особенно непросто принять Сергея Якутовича через Романа Корогодского людям со светским образованием, когда последний в качестве аргументов использует понятия «Промисел Божий» и «Дух Святий».

Хотя часть экспозиции, состоящая из работ Сергея Якутовича, это, скорее всего, тот случай, когда зритель должен не лениться и подниматься до уровня автора (-ов).