Чужая семья, потемки ("Август. Графство Осейдж")

Неожиданное разнообразие февральского проката - фильм режиссера Джона Уэллса "Август. Графство Осейдж" (на основе пьесы американского драматурга Трейси Леттса). Уже то, что в картине заняты Мэрил Стрип, Джулия Робертс, Эван Макгрегор, Бенедикт Камбербэтч, - гарантия дополнительного внимания к премьере.

Конечно, так бывает. Пусть не всегда, но иногда. Когда в разгар кинотеатральных репертуарных баталий компьютерных ангелов Апокалипсиса с километровыми ресницами доморощенного Вия на наши экраны нежданно-негаданно скребется, просится, а потом и проникает "нечто" человеческое. Сентиментально-щемящее. И по актерскому исполнению - безупречное.

Вот "такое", как этот, пусть и не выдающийся, но весьма достойный фильм.

Покуда монстры и чудовища громыхают орудиями массового поражения и длиннющими когтями в соседнем зале, вот тут, на широком экране, на фоне Памяти снимается семейство.

Больная мама, пропавший папа, три сестры, суженые, ряженые, отпрыски.

Внешне тихий, приправленный актерскими специями, фильм Джона Уэллса, на два часа заставляет отрешится от блокбастерной бессмыслицы и поискать смысл в том, что рядом.

Как ни странно, эта популярная пьеса довольно долго ждала экранного воплощения. Лет пять. В Голливуде ведь любят "с пылу, с жару". А официальный триумф Трейси Леттса пришелся еще на 2008-й: драматург получил за "Август" Пулитцеровскую премию. До этого была премьера в Чикаго, историю доброжелательно приняли на Бродвее. Пишут, очень хорошо сделал свой сценический текст на основе Леттиса режиссер Алвис Херманис в Европе.

Что еще характерно: в Россию пьеса зашла не с европейской части, а из Сибири. Вначале ее разнюхали-распробовали в Омске, Новосибирске. После поставили в Московском театре имени В.Маяковского (для Евгении Симоновой).

И вот к чему веду. Откровенно жаль, что украинские театры по-прежнему неповоротливы. А ведь какой завидный пасьянс можно было бы разложить в киевской Русской драме, с учетом их разноголосого женского контингента. (Правда, режиссер Роман Мархолия не так давно делился со мной мечтами о постановке пьесы "для Роговцевой", но ставит "Живой труп" для другого).

Слагаемые успешности текста Леттса, на первый взгляд, - на поверхности. И тут впору подмигнуть нашим: учитесь, молодые драматурги.

Учитесь, как в одной истории объединить шесть выигрышных женских ролей, несколько интересных мужских образов, затем "прошить" эти образы действенной и двойственной интригой.

Не изобретая особых драматургических виражей, Трейси Леттс строит "дом" по старым чертежам. Это "заветы" Генрика Ибсена, Джона Бойнтона Пристли, Юджина О'Нила, Теннесси Уильямса. Крупнейших авторов театра, частенько "прятавших" основной конфликт (проблему) не в настоящем, а в прошлом.

Они, как демоны, замуровывают истлевшие страсти в "стену памяти", в "стену плача". И барахтаясь посреди настоящего, их персонажи то и дело цепляются за ушедшее. За память. Только там - причины, мотивы и следствия их теперешних страданий (или неожиданных радостей).

А вот когда начинают сравнивать Леттса с "чеховскими мотивами", такая аналогия коробит. В американском "графстве" Чехов не живет. И даже его мотивы там отсутствуют. В данном случае здесь скорее американское передразнивание фабульных отголосков русского классика. Не более.

Вот проведите такой эксперимент во время просмотра "Августа". Вслушивайтесь только в текст - в отрыве от картинки на экране.

И вслушиваясь-вслушиваясь, даже "углубляясь" в диалоги, отчетливо осознаешь: разговоры-то - "ни о чем". Нет, правда… Здесь не то, чтобы "алогизм", а попросту - "ни о чем". Чехов в своих разоренных усадьбах со своим многоуровневым дискурсом - 3D формат, а Леттс - диафильм с движущимися картинками и пустыми разговорами.

И только само движение этих "картинок" должно подвести к пониманию: основное-то в пьесе, как это часто бывает, - не в тексте, а…

Вот такая эта странная и успешная пьеса. Где на старте действия неожиданно пропадает глава семьи, старый алкоголик Беверли Уэстон (Сэм Шепард). И тогда в большой дом к его раздерганной супруге Вайолет Уэстон (Мэрил Стрип) является свора родичей. Три дочери, одна сестра, другие близкие.

Одна из дочерей - Барбара Уэстон (Джулия Робертс) - вся в маму: такая же резкая и импульсивная, но пока все-таки разум определяет ее поступки, а дальше - будет видно. Другая дочь - воплощение легкомыслия (под руку с бойфрендом). У третьей - брак трещит по швам, а рядом дочь-подросток заглядывается на взрослых мужиков. Явление других родственников вносит дополнительные краски в семейный портрет в интерьере графства Осейдж.

История, как и ожидается, похожа на плотный клубок, нитки которого распутываются то медленно, то рывками.

Наружу всплывают "слайды" из прошлого. Супружеская неверность, сестринская ревность, разобщенность близких людей. Но все "это" прошито талантливым авторским швом, и ни одна реплика не уходит в "пафос", ни один монолог не срывается в мелодраматизм.

Вроде "ни о чем" - разговоры, споры, страсти посреди жаркого августа. "Ни о чем" - и это жизнь, которая проходит на виду друг у друга, но каждый прячет камень за пазухой или скелет в персональном шкафу.

Постановщик картины, конечно, изрядно почистил текст драматурга ради хронометража. Из него выпало немало банальностей и дополнительных подробностей "ни о чем".

Вообще режиссер Джон Уэллс не сильно-то заморачивался с этим текстом, смирившись в проекте с функцией ведомого и отдав бразды правления и приоритет ведущих - народным артистам США.

В режиссерскую задачу входило следующее. Создать соответствующий атмосферный флер графства: панорамы полей, шоссе, бесконечных горизонтов, замкнутых пространств в доме Уэстон. И это удалось. Пространство будто пропитано запредельной температурой, сами герои - утомленные солнцем. Их истории, как осколки зеркала, из которых складывается мозаика новых отражений.

И еще одна режиссерская задача - точно распределить главные партии. Но тут даже без режиссера хорошо поработали сами актеры. Как в сказке Е.Шварца - "А розы? Розы вырастут сами!"

Все без ума от Джулии Робертс (Барбара), поскольку она долго скрывала от людей, что артистка-то хорошая, драматическая (это было заметно еще в "Деле о Пеликанах" и "Эрин Брокович"). В "Августе" она сознательно сдирает с себя крепко прилипшую шкуру царевны-красотки и не смущается во всех ракурсах предстать несчастливой некрасивой "лягушкой". Женщиной с помятым лицом и злыми пустыми глазами. Внешне нервной и импульсивной - как мать. А внутри такой же поэтичной и недопонятой - как пропавший отец.

То, что Робертс за эту роль гарантирован "Оскар", - сомнений нет. Для патриотичных американцев здесь подлинно великая радость успешного актерского "ребрендинга". Операция прошла, как по маслу: красотка превратилась в чудовище.

Марго Мартиндейл, Крис Купер, Эван Макгрегор, Джульетт Льюис, Джулианна Николсон - каждый органично и убедительно сосуществует в ансамбле. Будто давно слаженная и хорошо "настроенная" театральная труппа, а не съемочная группа на два месяца.

Обратите внимание на модного Бенедикта Камбербэтча, любимца Британии и всего мира. Он вроде на время возвращается к своим "дошерлоковским" мутным типам (каким когда-то предстал в "Искуплении" Джо Райта) и снова играет внешне милого недотепу, но с некой тревожной червоточиной. Это человек, от которого не знаешь, чего ожидать.

И все же, что бы ни говорили о лидерстве Робертс в фильме, "дирижерскую" палочку все равно надо оставить в руке Мэрил Стрип.

Опять удивила. А местами потрясла. Со времен выдающейся картины Стивена Долдри "Часы" у нее, пожалуй, и не было более глубокой и объемной роли (Маргарет Тэтчер не в счет). Стрип снова демонстрирует чудеса актерского магнетизма. От нее нельзя отвести глаз. Она будто балансирует на канате, удерживаясь от риска свалиться в мелодраматизм или трагикомизм, или истеричность… Но держит баланс. И создает настолько пронзительный образ еще живого, но уже умирающего человека (живого трупа), что постоянные разговоры "ни о чем" в этой картине, в том числе и благодаря Стрип, обретают искомый смысл. За охами, вздохами, криками, взаимными разоблачениями - за всем этим - объемно прорезается силуэт фигурки в черном, с нахлобученным париком. Этой наркоманки, пациентки, экстравагантной фурии. А в сущности очень одинокой матери… Которая, кажется, сама и спланировала "исчезновение" мужа, чтобы собрать их всех. Увидеть их всех. Разогнать их всех. Затем скукожиться на пороге дома в объятиях верной служанки-индианки - и… умереть. Но уже "после" пьесы, после "The end" на экране. Только такой внутренний гипотетический слом и объясняет навязчивые "ни о чем" в этом графстве. Поскольку главное в умных пьесах - не всегда в словах...