Чем занимаются кинорежиссеры, когда на Востоке попадают под "Град"?

Он снова собирается на Восток. К добровольческим батальонам. Перед очередной, уже пятой, поездкой режиссер Тарас Томенко рассказывает об увиденном в зоне АТО ужасе, который перед объективом его камеры продолжается уже восемь месяцев и составляет 80 часов впечатляющих портретов-образов людей-воинов, ежеминутно живущих на грани жизни и смерти.

…Мы встретились на Майдане Незалежности. В руках у Тараса - мешок защитного цвета и такая же одежда. Именно в этот момент у стелы отпевали бойца, погибшего в бою с сепаратистами.

Тарас своими глазами видел, как гибли солдаты на передовой, как наших бойцов собирали по кускам, и как менялись люди - не только физически, но и психологически.

Война все изменила. "Я начал на все смотреть другими глазами, словно протрезвел", - говорит Тарас. Но парадокс в том, что пелена, шоры упали, а вместо этого осталась болезненная правда, и боль никуда не исчезла. Боль осталась у многих, кто защищал или продолжает защищать Украину, ужас от увиденного и прочувствованного не прошел. Как это вылечить?

…У Тараса Томенко два образования, он окончил университет им. Т.Шевченко и театральный институт им. Карпенко-Карого. Как режиссер в свое время снял три короткометражки (одна из них, "Тир", получила приз на Берлинском кинофестивале в 2001-м) и два документальных фильма. В прошлом году начал разрабатывать проект художественной полнометражной картины "Дом "Слово" (проект в своей категории получил один из наивысших баллов; речь пойдет об украинских писателях, поэтах, режиссерах и художниках, уничтоженных или репрессированных в 30-е, а впоследствии названных "расстрелянным возрождением").

- Тарас, когда ты начал ездить в зону АТО? Под чьим влиянием или по какой конкретно причине?

- Первый раз мы поехали в июне. Нас было три режиссера - я, Тарас Ткаченко и Руслан Батицкий. Каждый взял камеру, набор оптики. Мы отправились в городок Счастье Луганской области, где базировался батальон "Айдар". Не знаю, как другие, но я не мог сидеть в Киеве - рвался туда. Просто чувствовал необходимость быть там, самому все видеть и переживать. Царящую там атмосферу здесь, в мирном Киеве, ощутить совершенно невозможно. Это другое состояние, другое настроение. Другая правда. Да, мы долго собирались. Достали какую-то разбитую "колымагу", долго ставили ее на ноги, а под Старобельском эти "ноги" едва не потеряли - попали в яму от "Града", перебили все провода и под капанье тормозной жидкости кое-как добрались до ближайшей станции. Уже в Счастье, живя в казарме, мы увидели другую сторону военной жизни - люди открыты, ты представляешь? Там нет лжи! Может потому, что "айдаровцы" - добровольцы. Они сознательно ушли на фронт, прямо с Майдана.

Это - сообщество людей, которые, понимая, куда идут, шли на смерть. То есть это не были новобранцы - тогда и призыва еще не было, - ведь новобранцы, даже с их желанием идти на войну, получая повестки, порой теряются. Тогда, в июне, в "Айдаре" были только бесстрашные и свободные. Позже, приезжая в Счастье, мы уже видели новых людей. Героев времен нашего первого приезда либо уже не было среди живых, либо они были по больницам. Во второй раз мы едва поздоровались со старым знакомым, только успели пожать ему руку и отснять с ним несколько кадров, как буквально через час он уже подорвался на машине: его контузило, а пассажиры сзади - трое "200-х".

- О таких историях можно много прочитать в Сети. А наши режиссеры едва ли не с самого начала агрессии России - на востоке Украины снимают об этом документальные фильмы. Таких фильмов уже десятки. В чем особенность твоего проекта?

- Знаешь, то, что мы сейчас снимаем, я не расцениваю как фильм. Чтобы это стало фильмом, необходимо дистанцироваться от события - от этих смертей, от этих людей. Событие должно завершиться, а его переосмысление - произойти со временем. Сейчас набираем материал. Мы не снимаем кино: живем с этими людьми, фиксируем, наблюдаем, иногда - помогаем.

Мы работаем с психологами, добровольцами. Плоскость "мы снимаем кино" здесь отсутствует, поскольку является лживой. Если кому-то из воинов на Востоке сказать, что приехал заснять, - просто получишь в морду. Нужно быть вместе с ними одним целым. Иначе быть не может, поскольку они - герои, наши ангелы.

Для меня документалистика - минимальное вмешательство в жизнь. Мы не берем у солдат интервью - мы общаемся с ними. И как только исчезает ощущение присутствия камеры, появляется ощущение открытости, - человек мгновенно раскрывается.

Потому что там у всех обнажены нервы: рядом койка, где лежат вещи погибшего товарища, и это больно…

Мы говорим с каждым о разном, ведь у всех разные проблемы. У одного мужчины семейная трагедия: его дочь живет в Москве, он только ради этой дочери и жил, а когда она узнала, что он служит в "Айдаре", перестала с ним общаться, просто перестала отвечать на звонки. И вот он просит меня, чтобы я как-то помог. Я залез в социальные сети и уговорил ее ответить ему. Так решилась эта проблема… Такие, совершенно разные, мы набираем человеческие судьбы, мотивации, почему тот или иной пошел защищать Украину, что для них значит эта земля. Что попадет в окончательный монтаж - пока не знаю.

- Где именно ты снимал?

- Снимали в Краматорске, Славянске, Счастье, Трехизбенке, Металлисте… В Металлисте снимали, как выводили мирных людей. Это было трогательно, и смотреть на это без слез было невозможно. Тогда уже бомбили поселок, и "Айдар", имея минут сорок, сделал коридор.

Это были люди с курами, собаками - всеми своими домашними пожитками. У кого была машина - давно выехали. У кого не было, шли пешком, с помощью наших воинов. И тогда, увидев нас с камерами, они впервые в своей жизни, без принуждения, сказали: "Слава Украине!"…

От этого, помню, стал ком в горле. Потому что это здесь "Слава Украине!" воспринимается привычно. А произнесенное человеком из Металлиста…

Перед этим у него над головой гремели взрывы из "Градов", а если бы на метр ближе - его бы уже не было, - просто образовалась такая турбулентная шторка, которая его и защитила.

Понимаешь, вот такие пронизывающие ситуации возникают. Когда видишь, как люди осознают, что наши воины - не "каратели", они реально спасают мирное население. Хотя бывает разное отношение.

В Трехизбенке у людей, которые смотрят российское телевидение, настоящая вата в голове: батюшка возле поврежденной церкви говорит, что это мы ее разрушили, хотя это исключено, поскольку снаряд прилетел не с нашей стороны, а с противоположной. А он все равно верит, что это сделали мы, не обращая внимания на факты… Вот ходишь по церкви, а там 30 сантиметров стекла из разбитых витражей. В спор мы не вступали. Только фиксировали. Ведь действительность - не срежиссируешь. Да и не нужно. Действительность интереснее, чем ее подделка. Вот, например, нам попались весьма интересные женские образы. Одна женщина, Вика, заведует баней в Счастье, - и одновременно занимается отправкой домой "200-х". Это просто образ реки Стикс… Или девушка с позывным "Валькирия", сама из России, а воюет простым бойцом с нашей стороны; в кармане, для себя, носит последнюю гранату… В Славянске мы снимали детей-сирот, которых перед тем похитили террористы и пытались вывезти автобусами в Россию; снимали их свидетельства. Они тогда были настолько напуганы, что не понимали, куда их везут, и если бы не воспитательница, что легла костьми, неизвестно, как бы все сложилось.

- Не так давно ты открыл настоящую жемчужину - месяц назад в Счастье встретил Евдокию, девушку, которую за ее проукраинские взгляды назвали в школе бандеровкою и начали травить. Потом ее именем назвали танк. Что с ней теперь?

- Да, правда, мы ее встретили за 5-7 км от Счастья, в селе Шульгинка. Был туман, мы ехали медленно, и вдруг на обочине дороги выныривает фигура, завернутая в сине-желтый флаг. Мы просто не могли не остановиться. Словом, разговорились, и эта девочка - десятиклассница! - оказалась совершенно необычайной.

На тот момент уже четыре месяца подряд она каждый день выходила на дорогу, на свой блокпост, и с девяти утра провожала на фронт наших бойцов, несмотря ни на дождь, снег или мороз: она верила, что, пока будет стоять на своем блокпосту, - бойцы будут жить. Был такой случай: когда она узнала, что ее именем назвали танк, попросила показать ту воинскую часть. Ко встрече с танкистами наплела сине-желтых "фенечек" и подарила всем ребятам. Одного из них звали Богданом, и в тот же день Богдана ранили в бою. Евдокия безумно переживала, дескать, ее подарок его не спас, на что я ей говорил обратное: "Глупенькая, наоборот - твоя "фенечка" сохранила ему жизнь!". После четырехчасового обстрела Богдана все же вытащили, он в больнице. Теперь мы хотим снять встречу Евдокии с Богданом. Удивительно, что и родители у нее такие же. Им и дом хотели сжечь - швырнули в окна горящие шины, и животных потравили. Теперь Евдокия учится в Киеве, отца ее призвали - он в "учебке" под Полтавой, а мать до сих пор дома.

- Много страшных историй рассказывают режиссеры, которые там снимают, но эти истории не попадают на телевидение в новости, и даже в Сети о них не весьма пишут. Как думаешь, почему?

- Сегодня телевидение работает в основном как передача статистики. Раньше, когда начали гибнуть ребята, это было трагедией. А теперь - сухой отчет генерального штаба: сколько ранено, сколько погибло…

Сейчас трагедия в том, что она, трагедия, больше не воспринимается как таковая. Беда, когда трагедия не привлекает общественное внимание. Мы только что видели, как хоронят парня, а рядом - ходят молодые люди, целуются и снимают похороны на телефон. Это - часть нашей настоящей жизни.

Война подошла так близко, что люди психологически перестали ее воспринимать как таковую. Телевидение не может передать всех эмоций, а кино - может. Новости фиксируют факты, а кино может зафиксировать эмоцию и не оставлять равнодушным через год или десять… Я видел, как парня собирали по кускам. И наоборот - видел, как люди не могли себя собрать в голове: им рвало крышу! Психика не выдерживает, а им, когда возвращаются, надо же как-то адаптироваться. Мы снимали одного парня еще на Майдане, год назад, а сегодня его нельзя узнать, настолько его взгляд изменился, он словно постарел лет на 10-15. И сколько таких, как он! Эту войну мы еще несказанно долго будем расхлебывать.

- Был такой репортаж, когда съемочная группа попала под обстрел сепаратистов, и их завалило в доме. Сам-то попадал под обстрел?

- Отгадай загадку. Чем занимаются два кинорежиссера, когда на Востоке попадают под "Град"? (смеется…) Они снимают друг друга, сидя в землянке…

Это был наш первый "Град": мы с Русланом попали под него под Металлистом. Хорошо, что рядом была землянка. Взрывная волна залетала иногда и к нам. А мы - с камерами, и время, кажется, тянулось часами, хотя обстрел длился минут пять-семь. И что было делать? Мы и снимали друг друга, молча, в темноте. Было страшно, честно. Интересно, что в Счастье мы привыкли к ежедневным обстрелам, продолжавшимся с утра и до вечера: ковры выбивают, говорили. А лично попасть под обстрел, конечно… другое - реально страшно, козыриться не буду.

- Чего бы ты не показал в фильме, о чем знаешь и что, возможно, снял?

- Наверное, не показывал бы момент смерти. Мы были в госпитале и снимали, как привезли одного бойца. Не знаю, выжил ли он, но… Когда человек покидает этот мир, путь его души режиссирует Бог. Поэтому особенно тяжело теперь монтировать, ведь все еще продолжается, психологически еще продолжается. Понимаешь, передо мной не стоит вопрос - сделать фестивальный фильм и всех удивить. Вопрос - сделать правдивый, чувствительный фильм. В этом случае меня абсолютно не интересуют награды и призы. Есть мотив - сделать "Украину в огне", продолжение линии Довженко.

- Чувствуешь, как ты сам изменился за это время - от начала съемок в АТО?

- Я иначе стал воспринимать некоторые вещи, людей, мир в целом. Открылось еще одно окно, через которое ты можешь по-настоящему смотреть на мир. Теперь видишь полову, которая раньше мешала глазу. Теперь ты сразу вычисляешь не-того-человека или не-ту-ситуацию. Восприятие стало острее, потому и чувствуешь, кто настоящий, а кто - нет, с кем можно пойти, а кто пусть лучше идет своей дорогой куда шел. Стало как-то проще жить. Есть с чем сравнивать.

Благодарю за каждый день, данный Богом. Это самое большое счастье.

Каждый должен что-то делать с этой войной. Я могу снимать. Кто-то может заниматься благотворительностью, кто-то, как волонтеры, - возить вещи на фронт. А ведь волонтеры и выигрывают сейчас войну. Войну сейчас выигрывают именно волонтеры.

Вот чего Путин не ожидал - волонтерства. Не ожидал, что Майдан переедет в Донецкую и Луганскую области. То есть сейчас там не война - там Майдан. То, что люди осознали здесь через Майдан, там, на Востоке, люди должны осознать через кровь и смерть. Так, наверное, их ведет Бог. Здесь очищение прошло только сотней жертв, а там уже погибло пять тысяч. Но это их Майдан, ибо у каждого свой Майдан. Либо ты с Богом, либо с дьяволом. Как-то так…