ЧАРОДЕЙ НИТИ

В начале года, сопровождающемся как обычно праздничной суетой, в галерее «Дім Миколи» по итогам семинар-пленэров «История и практика окрашивания растительными красителями» экспонировалась международная текстильная выставка. На протяжении двух лет в Бахчисарае было проведено четыре подобных практикума. Организаторы ставили перед собой задачу полностью воспроизвести древние экологически чистые технологии окрашивания, которые на сегодня являются составляющей частью культуры производства элитной продукции в развитых странах. Значительный диапазон художественных стилей, материалов и техники продемонстрировал широкие возможности использования растительных красителей. У истоков этой идеи стоял татарский художник Мамут Чурлу.

«Если бы составить фотокадры, которые делались бы с одной точки ландшафта систематически на протяжении столетий, то получился бы пейзаж, который соответствует моей картине». Так охарактеризовал свою живопись Мамут Чурлу. Но в этой же фразе заложен более глубокий смысл, определяющий философское, по-восточному спокойное, отстраненно-созерцательное отношение к миру, где шаги в истории, как слои мудрости и опыта, наматываются на колесо жизни.

Вернувшись на землю своих предков в 1989 году, переполненный радостью от соприкосновения с исторической родиной, художник тут же ощутил и горькое чувство неприязни со стороны местных властей к репатриантам. В 1992 году он организовал Крымскотатарскую национальную галерею, а немного спустя — Ассоциацию крымскотатарских художников.

Поставив перед собой достаточно сложную, но благородную задачу возродить и развить крымскотатарское ткачество и вышивку, Мамут Чурлу по крупицам собирает и восстанавливает еще, казалось бы, не так давно прерванную традицию. В буквальном смысле слова он плетет ниточку, соединяющую очень зыбкое прошлое с настоящим, и, что немаловажно, пытаясь обеспечить ему будущее.

Ведь на земли степного Крыма спустя пятидесятилетний период депортации возвращались в основном дети и внуки насильственно вывезенных татар, и, естественно, нарушенная культура устоявшегося веками быта и нравов была изувечена и искорежена. «Депортация уничтожила многое, была нарушена традиция. Все погибло», — дрогнувшим голосом произнесет Мамут.

Мамут Чурлу родился в 1946 году в Фергане, куда несколькими годами ранее были депортированы его родители. В его детских воспоминаниях соседствует постоянное чувство голода, игра на фортепиано, а также чтение. В 30 лет, по окончании Новосибирской консерватории, он становится студентом Ферганского училища искусств, особенно увлекшись ткачеством. Много ездил с экспедициями Ташкентского института искусствоведения, где в полевых исследованиях открыл для себя уникальный, предполагающий колоссальные возможности для импровизации среднеазиатский орнамент.

Участвуя в экспедициях, не выпуская фотоаппарат из рук, он собрал документальные свидетельства (более 2000 слайдов) уцелевших татарских и среднеазиатских тканых и вышитых изделий. Несколько позже Мамут начинает собирать собственную коллекцию: тюбетейки, фесы (женские шапочки), марамы (шали-покрывала), пояса, кисеты для табака, футляры для Коранов, обувь, игрушки. Это коллекция памятников стала отправной точкой в изучении татарской традиции ткачества, а также сильнейшим творческим импульсом.

Татарское искусство он назовет «огромной, таинственной, никому не ведомой страной». И сделает, казалось бы, простые, но очень важные выводы о том, что в народном искусстве есть талантливое, потрясающее, а есть посредственное, и надо уметь искать, дифференцировать и всегда быть готовым что-то найти.

По сути, подобный взгляд на народное искусство более гибкий и мобильный по сравнению с тем, что укоренился на украинское народное искусство в официальном искусствоведении, где объект исследования рассматривается преимущественно с точки зрения примата коллективного сознания в творчестве. И это суждение, обслуживая средний эшелон народного искусства, автоматически отвергает таланты, выпадающие из лагеря «коллективного сознания» в силу своей уникальности.

Путь Мамута-художника, часто извилистый, приводил к удивительным людям. Ему посчастливилось встретиться с Зулихой Бекировой, единственной выжившей крымскотатарской мастерицей, которая в 30-е годы, покинув евпаторийскую артель, перебралась в Москву. Она хранила в «чистом виде» традицию и технологию татарской вышивки, в которой еще в ХХ веке использовались приемы двустороннего шитья и которые сейчас из-за своей технологической сложности уже не встретишь.

Очень многое дало знакомство с Евгенией Федорович, по происхождению петербургской дворянкой, но долгое время жившей в Ташкенте. Будучи кандидатом химических наук, она приложила много усилий для восстановления традиций и рецептур древних приемов крашения тканей, история их уходит в глубь тысячелетий. Ведь во второй половине ХІХ века повсеместно стали использовать достаточно грубые анилиновые красители, губившие устоявшуюся цветовую гамму, переводя эстетику народного искусства в разряд бытового китча. У нее Мамут осваивал рецепты «гуманного», экологически чистого и удивительно тонкого в цветовом плане окрашивания, поскольку природные красители дают большое количество оттенков в стойких и долговечных красках, если грамотно использовать их технологические свойства.

В 1681 году русские послы В.Тяпкин и Н.Зотов, прибывшие к крымскому хану Мурад-Гирею, впервые описали одежду и орнаменты из Бахчисарайского дворца. Крупная этнографическая экспедиция по изучению крымских татар состоялась в 1924 году. Спустя ровно семьдесят лет Мамут Чурлу проведет свою экспедицию в степном Крыму и откроет доселе неизвестный, чудом сохраненный, в очень локальном варианте, татарский килим — безворсовый ковер.

Только у татар сохранился горизонтальный станок-верстат — тезья, для изготовления килимов, которые ткутся узкими полосами, а потом сшиваются. Архаичность этого приема очевидна. Орнамент татарского килима сугубо геометрический и невероятным образом перекликается с гуцульским. По предположениям Мамута, более развитый у татар вид вышивки на рушниках мог послужить толчком для развития ткачества килимов. Именно на их основе он разрабатывал технические шаблоны, которые, варьируясь на нюансах цветовых тонов и форм, создавали огромное множество образцов.

В 1996 году ему удалось возродить этот вид народного творчества, сумев привлечь к работе над проектом шестьдесят мастериц. Состоялись выставки в Симферополе и Риге. Но, к великому сожалению, этот хрупкий стебелек татарского творчества, который с таким трудом взращивался Мамутом, опять прекращает свое существование. Сейчас работают только две мастерицы. Не встревожило это Бахчисарайский музей, который, по словам художника, готов принимать только подарки, абсолютно не имея возможности вести закупочную деятельность.

Здоровую, оптимистическую основу народного искусства Мамут старается тонко и гармонично «вплести» в современную моду. Его вышитые шали, шапочки, тканые сумки — пример прекрасного сочетания традиции, которая реально дышит и живет, с эстетикой и дизайном нашего времени.

Этот пока еще единичный опыт невольно подталкивает к мысли: почему же украинское народное искусство, в основном поселившееся в музейных витринах, практически не используется и не преобразовывается в современных реалиях? Не становимся ли мы свидетелями того, как из живой субстанции оно приобретает все более анахроничные и раритетные черты? Не слишком ли мы догматично относимся к традиции?