БРАТ-3: КАРАМАЗОВ

Очередная акция «Российское кино: премьера в Киеве» состоялась в столичном Доме кино 22 февраля с.г. Это был показ нового фильма Дмитрия Месхиева «Дневник камикадзе» (2002). Перед просмотром все почтили память двух недавно умерших патриархов отечественной документалистики, коллег и соратников — киевлянина Израиля Гольдштейна и москвича Константина Славина. Секретарь НСКУ Владлен Кузнецов, открывавший вечер, грустно заметил, что наши народы продолжает связывать не только жизнь, но и смерть. Между тем, судя по переполненному залу и экстренно назначенному дополнительному сеансу, тамошнее кино добилось таки у нашей публики реноме наверняка классного, если не почти родного. Реализуемый Росзарубежцентром в Украине проект показа у нас лучших русских фильмов заполошным «национал-патриотам», конечно же, рисуется культурной экспансией России. Однако можно ли вообще кого-либо насиловать культурой, причём при обоюдном согласии сторон? Оставляю «пикейным жилетам» решение этакой квазифилософской проблемы. Скажу лучше о фильме.

Картина, снятая по сценарию Эдуарда Володарского, оказалась причудливым психологическим детективом, замешанным на анализе духовного кризиса новорусской действительности, на классических мотивах из Ф.Достоевского и вычурных путешествиях во времени между современностью и послевоенной эпохой. …Где-то в начале 50-х прошлого века жили-были два друга. Вадим был «неправильный»: попал в тюрьму за ограбление, бросил забеременевшую от него девушку, а та покончила с собой. Макс, напротив, был смиренным и положительным: вытащил товарища из-за решётки и безмолвно любил ту же девушку. На шестом десятке они оба достигли солидного статуса, но в наши дни их судьбы жизнь поменяла. Макс (Николай Чиндяйкин) стал воротилой некоего криминального бизнеса, а Вадим (Сергей Шакуров) приобрёл известность как талантливый сценарист кино и ТВ. К удивлению следственных органов, не мафиози, а богемного литератора находят застреленным по стандартной схеме заказного убийства. Раскрыть причины смерти друга и предстоит Максу.

Поиск идёт как обычно — по прижизненным связям покойного, но также и «археологически» — посредством раскопок в юношеских воспоминаниях. Ретроспекции в «Дневнике камикадзе» изобразительно изысканны и интригуют загадочной усложненностью. Всякий эпизод начинается по нескольку раз с некими поправками в деталях сцены, колорите, ракурсе, темпоритме и т.п. То ли память персонажа так вносит поправки в прошлое, то ли автор корректирует былое по истине — Бог весть. Но возникает эстетически волнующая среда «теней прошлого», роковым образом предопределивших настоящее. И разгадка смерти оказалась необычной: вовсе не криминальной, а экзистенциальной. Изуверившийся в жизни, истрепавшийся в сексе и исписавшийся в искусстве драматург решил покончить со всеми проблемами и заодно с собой… руками своего старшего брата, престарелого работяги и неудачника (блистательная роль Юрия Кузнецова). Изуверской софистикой сценарист собственной смерти убедил простака, что так будет лучше для всех. Совсем в духе «просвещения» Смердякова Иваном Карамазовым. (Жаль, что этот первоисточник в финале акцентирован слишком в лоб.) А собственно, весь этот просчитанный до мелочей «сценарий» своего ухода в виде дневника Вадим как завет оставил другу Максу.

Перечисленные выше фабульные изыски вполне можно было бы счесть праздными прибамбасами и артистическим пижонством авторов картины, если бы не клубок действительно глубоких и волнующих тем, оказывающийся итогом просмотра. Нам, жителям ХХІ века, ещё не оправившимся от шока, полученного при пересечении рубежа эпох, «Дневник камикадзе» мог напомнить, что для таких универсалий, как любовь, вера, грех, смерть и им подобных, хронологических порогов не существует. Столетия — до и после Достоевского — перетекают из одного в другое, периодически возникает разговор о порче нравов именно в веке текущем, но код человечности всё равно неизменен. Например, это: «Веселись, юноша, в юности своей.., и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за всё это Бог приведёт тебя на суд…» В этом смысле все мы — камикадзе. Одни больше, другие меньше. Про то и кино.