Поддержать
Недавно Сергей Гнездилов — журналист, общественный и культурный деятель, воин ВСУ, который пошел на фронт 19-летним добровольцем и прослужил до этого момента пять лет, публично заявил о том, что идет в СОЧ (самовольное оставление части). «Мы дошли до Рубикона, когда пехота больше не вывозит, а общество продолжает верить в ВСУ вместо того, чтобы ответить себе на вопрос: «Защитил ли ты Отчизну?» — написал он на своей странице в Фейсбуке. И дальше: «Вопрос передышки для пехоты и установления четких сроков службы на нуле — вопрос национальной безопасности… Мы должны создать мобилизационную очередь из всех военнообязанных украинцев, и тогда демобилизация станет реальностью».
Такой публичный, демонстративный поступок Сергея поднял большую волну и в очередной раз расколол украинцев в соцсети. Кто-то поддерживает. Кто-то понимает, но не считает правильным. А кто-то однозначно осуждает, говоря, что такие действия — преступление, и этот поступок никак не изменит ситуацию к лучшему, а только вызовет эффект домино, и другие начнут поступать так же.
«Пусть осудят те, кто несет такое же бремя войны, как пехотинец в окопе», — высказалась по этому поводу журналистка, а с начала полномасштабной войны — военная ВСУ Леся Ганжа.
«Война требует солидарности. Солидарность рождается из ощущения справедливости. Справедливость формулируется установлением правил», — написал еще раньше другой журналист, а сейчас военный Павел Казарин. И дальше: «Если нарушение правил становится не «отклонением на местах», а новой нормой, то и война перестает быть общим делом».
А что же с правилами? Способствуют ли они тому, чтобы большая война оставалась общим делом, а не крепостничеством для тех, кто в ее начале пошел защищать страну добровольцем? Посмотрим на примерах.
С одной стороны, в начале сентября вступил в силу закон Украины №3902-XI (законопроект №11322), которым предусмотрено освобождение военнослужащих от уголовной ответственности за первое самовольное оставление части. Заметим, что в начале большой войны изменения в статью 407 УКУ вносили уже четыре раза.
Пошли на это, по словам депутата, члена комитета ВР по вопросам национальной безопасности, обороны и разведки Сергея Рахманина, потому что люди причастные утверждали: количество тех, кто пошел в СОЧ и потом добровольно вернулся в свою часть, со временем увеличивается. Мотивы и причины для того, чтобы военнослужащий на это решился, разные. В любом случае, с точки зрения законодательства, это преступление. Но некоторые командиры объявлять своих бойцов в СОЧ не спешили, надеясь, что они вернутся. Поэтому, чтобы дать людям возможность воспользоваться вторым шансом и учитывая то, что людей в армии не хватает, депутаты поддержали норму, смягчающую наказание, по сути, за дезертирство.
С другой стороны, ничего не сделали для того, чтобы предотвратить большинство причин, из-за которых мотивированные добровольцы все чаще идут в СОЧ. Наоборот.
Возможно, для демобилизации действительно не время. Пока не отменят военное положение и так или иначе не закончится война, демобилизации не должно быть по определению. Но мы точно должны говорить хотя бы о более четких и прозрачных правилах увольнения военнослужащих, например, из-за определенных проблем со здоровьем или по семейным обстоятельствам.
«О ваших семьях позаботятся. Мы не забываем, чем вы жертвуете ради борьбы. Мы делаем это, потому что хотим жить так, как наш народ еще не жил», — так в киноленте «Человек в высоком замке» одна из лидеров сопротивления говорит рядовому члену движения, посылая его на задание. И так оно должно быть.
К сожалению, у нас это пока не так. Забота о семьях военнослужащих, мягко говоря, оставляет желать лучшего. А увольнение военнослужащих по семейным обстоятельствам после изменений, внесенных в Закон Украины «О военной обязанности и военной службе», становится почти невозможным.
Александр Чистяков — старший сержант, фельдшер медпункта одной из частей, воюющей на востоке страны. А по опыту и специальности — врач-анестезиолог с большим стажем. В разное время он сотрудничал с медицинскими службами трех боевых бригад, имеет опыт работы на точках, куда в стандартных ситуациях врачей обычно не посылают, ограничиваясь стандартной помощью на уровне боевых медиков. Мобилизован марта 2022 года, с июля 2022-го постоянно находится в зоне боевого столкновения без выхода на ротацию.
«Когда меня мобилизовали, у моей мамы уже была вторая группа инвалидности, у нее лимфома и на этом фоне — перелом позвоночника. Но тогда она могла сама за собой ухаживать, и я шел спокойно, — рассказывает мужчина. — Но за 2,5 года мама перенесла несколько болезней. В прошлом году у нее была фибрилляция предсердия, а в этом — микроинсульт, и сейчас ее вторая группа уже переходит в первую. Но чтобы это установить, нужно пройти МСЭК, что всегда было непросто и небыстро, а сейчас там очереди чуть ли не на полгода.
Представьте себе. На меня возложены довольно серьезные задачи. И во время их выполнения мне звонят соседи и говорят: «Ваша мама упала и не может встать. Что нам делать?». Как я могу дальше выполнять свою работу при таких обстоятельствах? Я у мамы единственный сын. Других родственников, которые могли бы ухаживать за моей мамой, нет. Государству на нее начхать. Получается, что я ее просто бросил?
Я подал рапорт, собрал все необходимые документы включительно с решением врачебно-консультационной комиссии (ВКК) о необходимости постоянного ухода и подал в часть. Моя часть рапорт приняла, однако на уровне бригады юристы написали мне отказ.
К сожалению, после вступления в силу нового закона, если есть желание или негласная установка людей не отпускать, то сделать это очень легко. Хотя в законе возможность ухода за людьми с инвалидностью второй группы вроде бы и предусмотрена, есть нюансы. Если для мирного времени основания прописаны коротко и четко («необходимость осуществления постоянного ухода за лицом с инвалидностью первой или второй группы при условии, что такое лицо является членом семьи военнослужащего первой степени родства, и отсутствия других членов семьи, которые осуществляют постоянный уход»), то для военного времени они звучат иначе: «…при условии отсутствия других членов семьи первой или второй степени родства такого лица или если другие члены семьи первой или второй степени родства сами нуждаются в постоянном уходе по заключению медико-социальной экспертной комиссии или врачебно-консультативной комиссии учреждения здравоохранения». Такая формулировка дает неограниченное пространство для фантазии и возможностей отказать военнослужащему в увольнении.
Например, сейчас в СМИ уже много историй о том, как, руководствуясь постановлением №413 от 12 июня 2013 года, которое действует только для мирного времени, военнослужащим отказывали в увольнении из-за того, что к рапорту о необходимости ухода за лицом с инвалидностью второй группы предоставлялась справка ВКК. Мол, заключение ВКК не может быть основанием для увольнения с военной службы. И документом, подтверждающим необходимость ухода за лицом старше 18 лет является только заключение МСЭК, которое, как известно, выдают только для первой группы инвалидности. Из указанного постановления уже даже убрали слова «военная служба» и «военнослужащие». Такой отказ не имеет правового основания. Но на сегодняшний день зафиксировано уже немало случаев, когда люди вынуждены добиваться справедливости через суды, и такие дела они выигрывают. Однако это забирает время и силы.
В моем случае основанием для отказа стало, во-первых, то, что «к рапорту не приложены документы других членов семьи первой или второй степени родства лица, которое нуждается в постоянном уходе».
На самом деле предоставить такие документы часто просто невозможно. Прицепиться можно к чему угодно. Ко второй степени родства относятся, в частности, братья и сестры. Но как, например, можно подтвердить фактическое отсутствие сестер или братьев, если они по документам есть, но не общаются годами и давно живут в другой стране? Или в случае моей мамы, которой 77 лет. Если бы ее мама сейчас была жива, то ей было бы под сто лет. Но если бы у нее не было справки ВКК о том, что она сама нуждается в уходе, то сам факт, что она жива, мог бы стать основанием для отказа в увольнении.
В целом вопрос решается следующим образом: выдается нотариально заверенный документ, что людей, которые обязаны ухаживать согласно закону, нет. Такой документ от моей мамы есть. Но все это требовало понимания и времени.
Во-вторых, еще одним основанием для отказа стало якобы то, что к рапорту не приложены документы, подтверждающие необходимость постоянного ухода. Заключение ВКК о наличии нарушения функций организма, из-за которых неизлечимо больные лица не могут самостоятельно передвигаться и обслуживать себя и нуждаются в социальной услуге по уходу на непрофессиональной основе (форма 080-4\о), в глазах юристов бригады документами, подтверждающими необходимость постоянного ухода, почему-то не считаются. По их мнению, документ свидетельствует лишь о необходимости ухода дома. Но кто должен ухаживать за ней дома?
Таких отказов в моем батальоне на сегодняшний день еще два.
Насколько подобная ситуация положительно влияет на моральный дух армии — это один вопрос. И насколько плодит уклонистов — другой. Ведь как такие вещи будут воспринимать те, кто должен прийти к нам на подкрепление?».
Стопка отсканированных документов, которые мне прислал Александр, поражает. Вся история семьи — в свидетельствах о браке, рождении, разводе, снова браке, справках о смерти, болезни, смене мест регистрации и т.д. Даже немного неудобно стало. Вроде бы невольно покопалась в чужом белье…
Понимая, что об их родителях некому позаботиться, военные (некоторые из них воюют с 2014-го) теряют мотивацию продолжать воевать. Кто-то идет в больницу, кто-то — в суд, а кто-то — в СОЧ, как это сделал Павел Прижегодский после смерти своей мамы. Перед этим мужчина пытался уволиться семь месяцев, чтобы ухаживать за мамой в ее последние дни. «Я был в роли футбольного мяча из кабинета в кабинет, чтобы доказать, что человек с неизлечимой болезнью нуждается в уходе. Меня посылали нах, придумывали несуществующие справки и невозможные формулировки в них. Давали собрать перечень документов и потом давали отказ, потому что перечень неправильный. Я должен был таскать маму в больницу, когда ей уже было трудно, ради одной конченой бумажки, которая в итоге ни на что не повлияла, — процесс увольнение дотянули до ее смерти», — написал военнослужащий на своей странице в Фейсбуке прежде чем пойти в СОЧ. «Не ищите меня, со мной все хорошо, это взвешенный шаг. Я вернусь»…
«У каждого есть свой лимит, психологический в частности, — говорит Александр Чистяков. — До новых поправок к закону, я не использовал инвалидность второй группы моей мамы как возможность уволиться из армии. Потому что понимал, что нужен, что подставлю часть и что должен исполнять свой долг. А сейчас, когда мне нужна помощь…
Поверьте, у каждого из нас уже куча болячек, лечение которых мы откладываем до лучших времен, которые, возможно, никогда не наступят. Так что я пошел в больницу. Мне требуются операция и время на восстановление, за которое я, в частности, попробую успеть пройти с мамой МСЭК и подать иск в суд на обжалование решения на уровне бригады. Но все это — время и силы.
Упрекнуть свою часть мне не в чем. Внутри есть разные проблемы, как и в каждой части. Но в этом случае мне максимально пошли навстречу, понимая ситуацию. И я им за это благодарен.
Отказ мне написала система. Сложно понять, откуда берутся такие установки. Кто считает, что они усиливают боеспособность и работают на победу? Армия, из которой возможно выйти только двухсотым, — это рабская структура.
Да, идет война. Мы все — солдаты. И в некоторой степени будем ресурсом. Мы все это понимаем. Но до какого предела это возможно? А после какого уже становится преступным? Хотелось бы, чтобы люди, которые пишут такого рода законы, хоть иногда примерили их на себя».
«А как же схемы?» — спросите вы. Разве не бывает так, что человек хочет уволиться и ищет любые лазейки, как это сделать? Знаете, мне трудно об этом говорить. Схемы бывают всегда и на всем. Но если после нескольких лет, проведенных в сырых подвалах под постоянными обстрелами, человек говорит, что больше не может и ему нужна передышка, а ему ее не дают, то я вряд ли могу его осуждать. Только сам человек знает собственный предел. Если военный понимает, что, кроме него, позаботиться о близком человеке больше некому, он идет в суд. Но суды забирают время и силы. И тогда он идет в СОЧ. Пока каждый из нас продолжает «верить в ВСУ»…
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google