ТАЙНЫ ЧЕРНОБЫЛЬСКОГО СУДА

Восемнадцать лет назад на четвертом энергоблоке ЧАЭС произошла самая крупная в мире ядерная авария. А через четырнадцать с половиной месяцев состоялся суд над ее виновниками. В «независимых» СМИ Украины юридическая сторона тех событий практически не освещалась. И это, в частности, породило множество спекуляций, в том числе и политических. Данная статья призвана пролить свет на эту «затемненную» проблему.

За что наказали директора?

Процесс проходил в Доме культуры г. Чернобыля с 7 по 29 июля 1987 г., когда на самых безопасных его улицах уровень радиации достигал один миллирентген в час. Суд формально был открытым, но проводился в закрытой зоне. Многие авторы отметили эту странность. Но, скорее всего, это была «маленькая хитрость» для Запада, с которым уже тогда верхи начали заигрывать. Цель - отбить охоту туда ехать у многих журналистов.

Процесс проводила судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР. Перед судом предстали шесть сотрудников ЧАЭС - директор, главный инженер, заместитель главного инженера по эксплуатации второй очереди, начальник реакторного цеха, начальник аварийной смены станции и государственный инспектор Госатомэнергонадзора СССР. Зал был полон слушателей, в основном сотрудников ЧАЭС.

Суд рассмотрел «дело» и вынес такой приговор: директору, главному инженеру, заместителю главного инженера - по десять лет, начальнику смены станции - пять лет, начальнику РЦ - три года и инспектору Госатомэнергонадзора - два года лишения свободы.

Директор АЭС - очень ответственная должность. Ибо в условиях строгого единоначалия, осуществляемого на всех АЭС, директор отвечает за все. В том числе и за глупые или преступные действия своих подчиненных. И чтобы их не допустить, у него есть много разных рычагов, официальных и неофициальных, одним из которых является кадровая политика.

Неправильно думать, что директора наказали непосредственно за взрыв реактора. Его наказали за то, что он «не обеспечил надежной и безопасной эксплуатации АЭС, способствовал созданию для эксплуатационного персонала вседозволенности, благодушия и беспечности. Все это привело к развитию аварийной ситуации. Не ввел в действие план защиты персонала и населения от ионизирующих излучений, умышленно занизил уровни радиации, что помешало своевременному выводу людей из опасной зоны». Другими словами, не выполнил в аварийных условиях свои прямые служебные обязанности директора АЭС. Обратите внимание на последнюю фразу обвинения. Ибо именно эти действия, а вернее, бездействие, директора имели для персонала очень серьезные последствия.

Известно, что клиническая больница № 6 в Москве, где лечились облученные атомщики со всего Союза, в апреле-мае 1986-го приняла 299 работников ЧАЭС. У 145 человек диагностировали острую лучевую болезнь различной степени тяжести. Из них тринадцать признали особо тяжелобольными. Имеющим какие-то надежды на выздоровление провели пересадку костного мозга. Двадцать восемь безнадежно пораженных вскоре умерли. Но такого количества пострадавших и жертв могло просто не быть. Ибо из этих почти трехсот человек непосредственно от взрыва реактора погибли двое. Один сразу, прямо в рабочем помещении, от которого ничего не осталось, а второй, тяжело травмированный, несколько позже скончался в больнице. Остальные умерли или сильно пострадали от чудовищного переоблучения и радиационных ожогов, так как бросились на четвертый блок помогать справиться с аварией, не зная реальной радиационной обстановки.

И здесь мы сталкиваемся с удивительнейшими реалиями жизни на доаварийной ЧАЭС, которые просто не укладываются в голове. Служба дозиметрии Чернобыльской атомной оказалась попросту... неработоспособной в условиях аварии. Нет, речь здесь не идет о профессиональной подготовке или личном мужестве работников вышеупомянутой службы. С этими качествами у них было все в порядке. Речь о реальном «отсутствии необходимых дозиметрических приборов и достаточного количества средств индивидуальной и коллективной защиты», что и было в дипломатичной форме отмечено в официальных документах.

С момента аварии и до утра у персонала были приборы, способные измерять радиационные поля только до 3,6 рентгена в час. Тогда как эти поля внутри четвертого блока и на его промплощадке достигали тысяч и десятков тысяч рентген в час... Все эти приборы, естественно, зашкаливали во всех помещениях четвертого блока и снаружи, тем самым ставя в тупик персонал, вызывая недоверие к их показаниям. Естественно спросить: а где же были штатные приборы, способные работать в таких условиях? Оказывается, они лежали рядом, за крепко запертой стальной дверью. Но были недоступны дежурному персоналу, ибо ответственный за них по окончании смены, как обычно, уехал домой, прихватив с собой ключи... Запасных ключей у дежурной смены не было, а взломать дверь не удалось.

Единственным работоспособным аппаратом, который мог измерять радиационные поля до 200 рентген в час, оказался личный прибор начальника гражданской обороны ЧАЭС. Примерно в три часа ночи он пришел на четвертый блок и провел серию измерений в машинном зале. Но и его прибор зашкаливал вблизи блока. Об этом он доложил прямо директору ЧАЭС. Но директор, который уже был на станции (его срочно вызвали по телефону, и он появился на АЭС в начале третьего ночи, т.е. примерно через час после взрыва), почему-то посчитал его прибор неисправным. И вдобавок запретил оповещать персонал и вышестоящие органы о сильной радиационной опасности, чтобы «не поднимать панику». А служебную записку начальника ГО ЧАЭС об этом выбросил в мусорную корзину.

По-видимому, по этой же причине до самого утра ложная информация рассылалась во все руководящие органы Москвы и Киева. Мол, реактор цел, взорвался только аварийный блок СУЗ в центральном зале, взрывом разнесло крышу зала реактора, один человек погиб, один тяжело ранен, «радиационная обстановка в пределах нормы». И эта дезинформация сильно подвела коллектив.

Каков поп, таков приход

«...Это было что-то около двух часов ночи... И буквально тут же ко мне подошли трое... привели парня лет восемнадцати. Парень жаловался на тошноту, резкие головные боли, рвота у него началась. Они работали на третьем блоке и, кажется, зашли на четвертый... Я спрашиваю: что ел, когда, как вечер провел, мало ли от чего может тошнить? Замерил давление, там 140 или 150 на 90, немного повышенное, и парень немного не в себе... Завел его в салон «скорой»... А он «заплывает» у меня на глазах, хотя и возбужден, и в то же время такие симптомы - спутанная психика, не может говорить, язык начал заплетаться, вроде принял хорошую дозу спиртного, но ни запаха, ничего... Бледный. А те, что выбежали из блока, только восклицали: «Ужас, ужас», психика у них уже была нарушена... Потом сказали ребята, что приборы зашкаливало. Но это позже было.

Этому парню я сделал релануим, что-то еще, и сразу же, как только я его уколол, буквально еще трое к «скорой помощи» пришли. Трое или четверо из эксплуатационщиков. Все было, как по заученному тексту: головная боль с той же симптоматикой - заложенность в горле, сухость, тошнота, рвота...».

К этому моменту, так точно описанному врачом «скорой помощи» г. Припять В.Белоконем, прошло менее одного часа, а у этих облученных уже появились налицо все признаки начала лучевой болезни при получении дозы более 2500 бэр. Т.е. в крайне тяжелой форме, когда медицина уже бессильна...

Это были первые пораженные. Но машины «скорой помощи» возили людей с территории четвертого блока в Припятскую городскую больницу до самого утра. Не знать этого дирекция просто не могла. Представьте себе ситуацию, когда работники станции гибнут на глазах дирекции, а та тревогу не объявляет и шлет наверх успокаивающие сообщения - «радиационная обстановка в пределах нормы»...

Если бы директор сразу ввел в действие план защиты персонала и населения от ионизирующих излучений, то вся дозиметрическая служба ЧАЭС была бы поднята на ноги, выявила и, по крайней мере, обозначила бы опасные места. Это спасло бы здоровье и жизни хотя бы тех, кто приехал на помощь из Припяти. Но директор этого не сделал.

На самом деле пораженных было значительно больше, чем 299: в Москву вывозили самых сложных пациентов. Оценить же точно, какая часть из пострадавших облучилась до приезда директора, а какая после, не представляется возможным. Но независимо от этого можно сказать, что такие действия по неписаным морально-этическим правилам, принятым в атомной отрасли, по существу, являются предательством коллектива.

Главного инженера и его заместителя по эксплуатации суд наказал за то, что, отвечая «за подготовку эксплуатационных кадров, они не организовали должным образом эту работу, не обеспечили соблюдение персоналом электростанции технологической дисциплины, более того, сами систематически нарушали должностные инструкции, игнорировали указания органов надзора». По-видимому, они считали себя умнее ученых, написавших эти инструкции и указания. И далее: «Приняв решение о проведении испытаний на четвертом энергоблоке перед его выводом в плановый ремонт… не согласовали его в установленном порядке, не проанализировали всех особенностей намеченного эксперимента, не приняли необходимых дополнительных мер безопасности». А из материалов правительственной комиссии видно, что не только дополнительных, но и вообще никаких мер безопасности реактора ими не было принято, что повлекло за собой многочисленные человеческие жертвы и гигантские материальные потери. Так что особенно сочувствовать первой тройке осужденных оснований нет.

В принципе, им и так повезло, ведь авария случилась в 1986 г., когда в верхах уже началось всеобщее словоблудие о «перестройке», «реформах» и «общечеловеческих ценностях». Ранее за такие грехи эту тройку ожидало бы гораздо более строгое наказание.

А вот обвинения, по которым была осуждена вторая тройка, звучат как-то расплывчато. Например, для начальника смены станции - «самоустранился от руководства испытаниями и контроля за работой реакторной установки». А как он мог руководить испытаниями, если ими официально руководил заместитель главного инженера, т.е. старший по должности? А для госинспектора - «не проявил принципиальности и настойчивости в реализации требований правил безопасности АЭС». Прояви он ее, то очень скоро «вылетел» бы с этой должности. Начальник реакторного цеха в аварийную ночь находился дома, в электротехнических испытаниях на четвертом блоке вообще не участвовал, и потому никак не мог повлиять на развитие аварийных событий. Тем не менее…

Скорее всего, у суда были юридические основания для привлечения их к уголовной ответственности. Однако действия «второй тройки» в аварийную ночь никак не были связаны с истинными причинами чернобыльской аварии. Фактически их осудили за невольное соучастие в технологическом «бардаке». Но ведь этот «бардак» разводило их начальство. Конечно, не по злому умыслу, а из-за своего профессионального невежества. И попытались бы они ему не подчиниться!

Из-за этого «бардака» «...работники станции предупреждали руководство страны о возможности серьезной катастрофы. Всех, кто отважился на это, уволили». Это уже из материалов ветерана ЧАЭС Б.Рогожкина. Комментарии здесь излишни.

Ангелы-хранители из высоких кабинетов

Отсидели осужденные не полный срок, а только чуть больше его половины. А вскоре после их выхода из мест не столь отдаленных в СМИ и в воспоминаниях уже бывших заключенных начались появляться жалобы, мол, они сами ни в чем не виноваты, во всем виноват реактор, их несправедливо осудили и т.п.

Конечно, жизнь в тюрьме никому не покажется сладкой. Тем более привыкшим к материальному благополучию руководящим чаэсовцам. А ведь не жаловаться им следовало бы, а помалкивать и мысленно кланяться в пояс «ангелам-хранителям», которые каким-то неведомым нам образом сумели перевести официальные обвинения из одной статьи в другую, гораздо более мягкую. Это и был главный «секрет» чернобыльского суда. Ибо подсудимых должны были судить по общесоюзному законодательству «за нарушение правил техники безопасности на ядерно-опасном объекте и утерю контроля за ядерно-опасным объектом с особо тяжкими последствиями, в том числе и человеческими жертвами». Напомню, эти самые «последствия» выразились в смертях свыше трех десятков людей, переоблучении многих сотен людей, многие из которых тоже вскоре ушли в мир иной, и в материальном ущербе, который сейчас оценивается в сумму, превышающую сотни миллиардов долларов.

Реально же дело рассматривалось по украинскому УК, в котором статья, касающаяся ядерно-опасных объектов, тогда вообще отсутствовала. Поэтому их осудили по обвинению «за нарушение правил техники безопасности на взрывоопасных предприятиях, повлекшие человеческие жертвы и иные тяжкие последствия». Такая формулировка сразу же резанула слух профессиональных атомщиков. Ведь в подписках, которые они давали при назначении на должности, их предупреждали о совсем другой ответственности. Дело в том, что АЭС до чернобыльского суда юридически никогда не входили ни в общесоюзный, ни в украинский перечни взрывоопасных предприятий. АЭС всегда входили в общесоюзный перечень «ядерно-опасных предприятий». Рассказывают, что такой «хитрый» перевод был проделан задним числом специально к чернобыльскому суду.

Сколько на проведение всей этой «подготовительной работы» было затрачено времени, энергии, нервов, политического влияния и других составляющих успеха, мы, наверное, никогда не узнаем. Но ее успех был налицо! Ибо по первому обвинению максимальным наказанием была «высшая мера», по второму - десять лет лишения свободы.

Так что совершенно неискренним представляется заявление бывшего директора ЧАЭС в телеинтервью «Новому каналу» в апреле 2003 г., что якобы ему «грозил расстрел». Ничего такого к моменту суда ему уже не грозило.

Но и после суда осужденные не остались без внимания. Несомненно, благодаря стараниям «ангелов-хранителей», проштрафившихся чаэсовцев не отправили, как подавляющее большинство, в обычный лагерь, а в т.н. образцовый лагерь общего режима. То есть такой, каким он должен быть по всем нормативным документам и в котором реальная власть принадлежит администрации, а не паханам. А это «две большие разницы», как говорят в Одессе. Известно, что таких лагерей в СССР было всего несколько. Из них наиболее близкий к Чернобылю находился в Полтавской области. Туда их и направили.

И там чаэсовцев не забывали. В начале хорошими передачами и «разъяснительной работой» с администрацией, а затем в виде досрочного освобождения, наверное, «за образцовое поведение и искреннее раскаяние». Невольно позавидуешь энергетикам за такую могучую взаимовыручку. Правда, злые языки говорят, что все эти титанические усилия предпринимались только из-за директора, а остальными занимались, чтобы эта избирательность не бросилась в глаза...

«Я Пастернака не читал, но...»

Однако этим высокое покровительство не ограничивалось. Вскоре после освобождения в некоторых украинских СМИ была организована кампания с очевидной пропагандистской установкой - мол, осужденные чаэсовцы ни в чем не виноваты, они все делали правильно, во всем виноват реактор, и потому их несправедливо осудили, ибо надо было кого-то осудить и т.д.

Эта пропагандистская кампания достигла апогея, когда даже в официальных документах ведомственного уровня стали появляться прямые наезды на атомную науку и ее ученых, которых обвиняли, по существу, в профессиональной некомпетентности. Все желающие выступить на эту тему получили слово. В результате в Украине сложилась курьезная ситуация, когда бывшие турбинщики, электрики, биологи, геологи, партийные и комсомольские функционеры, присоединившиеся к ним люди творческих профессий и т.п. «специалисты», по существу, начали учить профессиональных реакторостроителей, как надо строить атомные реакторы. Дело дошло до призывов отдать под суд академика А.Александрова за то, что он сначала придумал «плохой реактор», затем его построил и затем взорвал, «чтобы извести украинский народ»... В одну из очередных официальных правительственных комиссий для изучения причин чернобыльской аварии был приглашен известный... поэт.

Когда эта кампания достигла маразматических высот, члены Национальной академии наук Украины решили объективно проанализировать все доступные источники информации, касающиеся аварии. В НАНУ реактор РБМК не изобретали, не проектировали, не строили и не эксплуатировали. Поэтому у ученых не было и не могло быть ничего личного по отношению к реактору и персоналу.

Объективный анализ документов, так или иначе связанных с аварией, был выполнен в МНТЦ «Укрытие» НАНУ. Это была очень интересная работа, напоминавшая восстановление разрушенной художественной мозаики по отдельным фрагментам. На первом ее этапе, руководствуясь академическими принципами анализа и законами физики реакторов, удалось отделить сомнительные факты и прямой фальсификат от правдивых сведений. А затем с цифрами в руках показать: материалы всех официальных комиссий неадекватно описывают процесс аварии. И что непосредственно к аварии привели непрофессиональные действия персонала, который, скорее всего, увлекшись проведением электротехнического эксперимента, сначала «просмотрел» начало неуправляемой цепной реакции в реакторе, а затем «задержался» с введением защиты. Так была поставлена последняя точка в этой многолетней проблеме.

Зная все это, просто разводишь руками от удивления, когда приходится снова и снова слушать людей или читать статьи, которые то ли по незнанию, то ли по заказу пытаются изобразить бывшую дирекцию ЧАЭС невинными жертвами судейского произвола. Говорят, в Верховную Раду Украины официально подавалось предложение об их полной судебной реабилитации... Трудно придумать большее глумление над здравым смыслом и морально-этическими нормами, принятыми в атомной отрасли.