«Мне что-то попало в ботинок», или Гуманитарные парадоксы эпохи глобализации

«Биполярный мир рухнул…». Эта часто употребляемая фраза звучит как эпитафия закончившейся эпохи. Процесс глобализации иногда и представляют в качестве процесса построения единого, однополярного мира.

Но ведь это вздор. Однополярный мир существовать не может. Если Господь нами еще занимается, то его задача только одна: следить за тем, чтобы полюса не наползли друг на друга. Мир живет, пока в нем есть полярности. Полюса могут смещаться, дрейфовать, могут меняться даже, но сам принцип полюсов, принцип межполюсной динамики естественно присущ этому миру. И если один из полюсов пропадает, то либо оставшийся вынужден будет расщепляться на себя и свою противоположность, либо возникает иная, новая пара полюсов.

Наша непохожесть на другого, тем более — на некоторый усредненный идеальный образец, — это не то, с чем нужно справляться. Только в отношении к другому, кем бы он ни был — партнером, противником, оппонентом, собеседником, любимым, — человек обретает и не утрачивает себя. Всеобщее единство — это нечто сродни аннигиляции сущего. А пока мир жив, кто-то всегда будет другим.

И все же процесс глобализации обозначил излом существовавшей полярной системы... Это отчетливо прослеживается в следующих трех парадоксах.

Парадокс психотерапевта: деятельность как постгипнотическая структура.

Известный американский психотерапевт (не эстрадный, а настоящий, оберегающий конфиденциальность своего кабинета, поэтому и для нас он останется просто психотерапевтом) лечил офицера в годы Второй мировой войны. Это была обычная терапия последствий травматического опыта войны обычными на то время методами — доктор погружал пациента в гипнотический транс, производил пациенту в этом состоянии соответствующие внушения, затем выводил его из транса.

В этот раз психотерапевт по какой-то причине внушил пациенту в состоянии гипноза не вполне рациональную идею, а именно: когда он после пробуждения пациента щелкнет пальцами, офицер должен будет три раза промаршировать на одном месте. Когда офицер, уже выведенный из состояния гипноза, попрощался и направился к выходу, доктор щелкнул пальцами. Офицер немедленно промаршировал три раза на месте.

И в этот момент доктор остановил своего пациента.

— Минуту! Что это вы сейчас сделали?

— А что? — искренне удивился офицер.

— Ну, вы сейчас несколько раз шагали на одном месте.

Офицер на долю секунды оторопел, но затем слегка покраснел и сказал: «Черт возьми, мне тут что-то попало в ботинок».

Вопрос, заставивший оторопеть самого доктора и его коллег, в сущности, обозначивший рубеж эпох в психологии и философской антропологии, звучал примерно так: «А не похожа ли вся наша психическая жизнь на этот случай? Не является ли то, что мы называем нашей сознательной деятельностью, также некоторой постгипнотической структурой?».

Парадокс Бахтина-Бубера: истина принципиально невместима в одно сознание.

Становление и самые сокровенные особенности человеческого Я напрямую определяются тем, как этим Я воспринимается другой человек, кто для него этот другой человек — Ты или Оно…

Это Мартин Бубер сказал.

Есть неприятное предположение, что большинство людей относятся к другим людям не личностно, а функционально, по принципу: «А что мне с этого?». И вот: этот человек нужен мне для того, чтобы любить меня, а этот — для того, чтобы я его любил, тот реализует функцию моего друга, а тот — выполняет обязанности моего врага. Этот человек дает мне деньги, а для этих — я благодетель и кормилец. Тут Я, а здесь Оно, функция по отношению ко мне… И тогда все эти люди остаются не узнанными мною по-настоящему, как другие люди, и во многом не узнанным собою остаюсь я сам.

Когда я способен видеть и воспринимать другого, как Ты, личностно, воспринимать его чувства, его голос и взгляд, не растворяя его в себе и не утрачивая себя в нем, — возникает некая особая реальность, особая субстанция «Я—Ты» отношений. Именно в таких отношениях человек парадоксальным и единственно возможным образом осознает и проявляет свою индивидуальность. Проявляет ее в том, что он чувствует, как поступает, что им движет во взаимоотношениях с другим человеком. Только во встрече и в отношениях с другим человек узнает и обретает себя. Иначе он рискует всю жизнь прожить в зеркалах собственных проекций.

Об этом же сказал Михаил Бахтин: истина устроена так, что даже самое гениальное сознание в аналитическом (монологическом) одиночестве понять и выразить её неспособно. Для того чтобы приблизиться к истине, необходимы по крайней мере два сознания — встреча сознаний, разноречие сознаний. Необходим другой — и диалог с другим. Необходим собеседник, непосредственный или говорящий со мной из другого пространства и времени. Так возникает понимание — не перевод с другого языка на свой, а узнавание другого языка именно как другого, иного, нового.

Парадокс Пригожина: условность закономерного и закономерность случайного развития динамических систем.

Условности, иллюзии и схематические упрощения научного детерминизма очевиднее всего изнутри — наиболее последовательным и продвинутым служителям научного культа. «Естественнонаучное» мышление в недавнее время стало намного более естественным благодаря Илье Пригожину. Упорядоченность, прогностичность и законосоответствие, согласно Пригожину, являются лишь частными и весьма редуцированными случаями открытой, нестабильной, неравновесной и неконтролируемой реальности.

Если застигнуть некоторую систему в какой-то момент ее жизни, то случается так, что можно, если угодно, описать ее с помощью определенных параметрических уравнений, причинно-следственных схем, относительно достоверных именно для этого момента. Но уже в следующий момент времени собственные динамические процессы внутри этой системы, ее флуктуации приводят к тому, что выявленные ранее управляющие параметры больше не действуют. Период упорядоченного и закономерного (чаще всего — на взгляд стороннего наблюдателя) развития системы сменяется бифуркационным периодом, когда развитие системы происходит принципиально случайно, необратимо и непрогнозируемо.

Классические формулы и «законы развития» оказываются феноменами языка научного описания, но не феноменами бытия.

Социальные системы находятся в постоянном динамическом неравновесии, им не свойственны объективные закономерности, зато они способны к самоорганизации и спонтанному самоупорядочиванию… Идеи этого нобелевского лауреата по химии во многом предопределили развитие социальных и гуманитарных наук, современное понимание исторического процесса.

Одним из столпов современного научного детерминизма был Зигмунд Фрейд, гениальный первооткрыватель динамической природы личности. Именно динамическая теория развития личности впоследствии позволила выявить мотивы и способы, из-за которых и которыми человек конструирует искусственную детерминистскую модель Вселенной. Согласно этой теории, среди конечных данностей бытия, переживание которых является предельно трудным для человека, — свобода и отсутствие смысла. Отсутствие закономерности и базовой причинной обусловленности своей жизни. Отсутствие объективной результирующей идеи, оправдывающей существование.

И вот — неспособность или избыточная трудность быть в потоке реальности компенсируется стремлением контролировать поток. Но тот, кто контролирует жизнь, платит за это лишением возможности участвовать в жизни.

Восточная мудрость равно как и западная смелость учат, что путь превыше праведности. Действительность уникальна — и потому превыше канонов и нормативов. Способность к осуществлению и переживанию своей уникальной субъектности есть ключевой момент и основа того, что можно назвать жизненным самостоянием человека. Самого праведного, в сущности, из всех возможных для него путей.

Социум на это отвечает глобализацией. Глобализация — это реакция социума на попытки и практику жизненного самостояния человека, на его стремление к установлению собственных личных взаимоотношений с истиной. Подобно обволакивающей перламутровой слизи — реакции раковины на попавшую в нее песчинку. И что одному — жемчужина, другому — болезненная опухоль.

Воля и жизненные смыслы отдельного человека расходятся принципиально с волей и жизненными смыслами глобализующихся (а чуть в ином ракурсе — глобализуемых) социальных систем. Их интересы и ценности совершенно различны. Уникальной, собственно его и образующей потребностью для человека есть потребность осуществить себя как личность, проявить и сохранить свою индивидуальность. Общество реагирует на эту потребность личности с дружелюбием бетонной стены по отношению к теннисному мячу.

Глобализованный мир искренне и беззлобно не заинтересован в выживании вида homo sapiens. Ему определено мутировать в вид homo electivus (человек электоральный) или даже в homo taxarum (человек, обложенный налогом).

Стержневыми для современного «западного», прогрессивного общества являются классические демократические процедуры, сделавшие человека лично независимым и суверенным источником власти и права в своей стране. С ними-то и происходят весьма впечатляющие метаморфозы.

В сущности, развитие демократических институтов и процедур идет к тому, что голос отдельного представителя демоса становится всё менее значимым и влиятельным. Даже в таком институте, как выборы, общество в действительности ожидает от человека не столько его голосования, сколько участия в проценте посетивших избирательный участок. Собственно голосование уже почти не оказывает влияния на способы осуществления власти и пути развития общества.

Слово правды сейчас утратило силу. Было или не было в Ираке оружие массового уничтожения? А какая разница! Для одних даже если и было, а для других даже если и не было — но и для тех, и для других это ровным счетом ничего не значит. Хоть и по диаметрально противоположным основаниям.

В глобализованном мире информации, новостям, сведениям более не разрешено жить в природных условиях: они продуцируются, идеологически модулируются, фасуются и продаются в специальных аккредитованных информационных супермаркетах. Неконтролируемая торговля и обмен неочищенной информацией с рук обесценивается и запрещается под различными санитарно-экономическими предлогами. В результате столь же заманчивых, сколь и бесполезных попыток реализовать подобную систему человечество оказалось в ситуации разнонаправленного, иногда осмысленно-манипулятивного, иногда параноидально-хаотического информационно-аналитического фантазирования. Феномен академика Фоменко с его «новой глобальной хронологией» выскочил на этом самом месте.

Информационное поле и самосознание глобализованного социума в такой степени размыты спецэффектами и компьютерной графикой, что хвост уже не вертит собакой (намек на пророческий фильм Барри Левинсона): хвост глубоко убежден и настаивает на том, что он и есть собака!

Социум ближайшего будущего рискует оказаться непрочным, неустойчивым на своем основном, элементарном уровне. Поскольку сковывает, обездвиживает и, по сути, истощает личность, шаблонизируя возможности и способы ее осуществления.

Личность, конечно же, сопротивляется. Среди патологических защит наиболее характерны тоталитарные секты и культы «новой эры», трагически пародирующие узловые пункты современного общественного развития. Среди менее очевидных (поскольку — непатологических) защитных реакций личности: изменение смысловых и мотивационных оснований деятельности, смена «типов рационального действия», что было обозначено в исследованиях Макса Вебера.

Наиболее «понятной» и даже «нормально-идеальной» социальной деятельностью — во всяком случае, для человека первой половины ХХ века — являлась, по определению М. Вебера, целерациональная деятельность. Человек имеет перед собой некоторую достаточно ясно осознаваемую им цель — и осуществляет некоторые более или менее адекватные действия для ее достижения.

Подобный тип деятельности является органичным и относительно продуктивным для не очень осознающего себя, не самостоятельного или попросту подневольного человека, цели для которого поставляются извне: его хозяином, клановым начальством, общинными нормами и предписаниями. Такому человеку не нужно заботиться ни о собственном осмысленном целеполагании, ни даже об отрефлексировании и проверке на совместимость с собою достигаемых им целей.

Цели, которые ставит передо мной кто-то другой или которые я ставлю перед собой как другой, без осознания их происхождения и критики, тем и хороши, что они не могут быть мною ни отменены, ни усомнены. И жизнь моя всегда будет заполнена либо их реализацией, либо ожиданием дальнейших указаний...

Для свободного и самоосознающего человека целерациональная деятельность малопригодна и чревата разрушительными кризисами. К примеру, ставит человек перед собой задачу создать собственую фирму. И если задача именно такова и человек ее выполнил, то что дальше? А дальше человек либо традиционным и безошибочным способом утрачивает собственную спонтанность, независимость, проактивность, то есть во многом утрачивает себя, и созданная им фирма сама превращается в постановщика целей для своего создателя, либо ему приходится сталкиваться с проблемой «целевых тупиков», проблемой переформулирования, переоценки, ревизии собственных целей. Можно представить себе ужас человека, действующего целерационально и в то же время признающего в отношении себя свободу и отсутствие управляющих внешних смыслов, когда он понимает, что дела его уже закончены, а жизнь — еще нет.

В условиях нашего «дивного нового мира» действительно осмысленной, то есть позволяющей питать собственную жизнь собственным смыслом, для современного человека является ценностно-рациональная, а уж совсем точно — чувственно-рациональная деятельность. Явно не цели мотивируют человека к ответственным и произвольным поступкам и действиям: это могут быть либо ценности и убеждения, либо потребность быть идентичным со своими чувствами. Цели у человека располагаются там же, где одежда, обувь, зонтики и дорожные сумки, а чувства — там, где живет его Я.

Поиск и выстраивание своей уникальной жизненной самоидентичности — это и есть человеческое измерение, гуманитарный вектор эпохи глобализации. Попытки превратить жизнь в средство для достижения целей или в набор каузальных социальных процедур очень травматичны и совершенно неэффективны. Жизнь просто не готова принять подобный расклад.