Кто "сшил костюм", и кому это нужно?

В начале июля Украинский центр европейской политики опубликовал исследование "Оптимизация управления научной сферой: зарубежный опыт и рекомендации для Украины" и провел его презентацию.

Это исследование финансировалось солидными зарубежными грантодателями, а его основные положения, судя по реакции на презентации, получили в целом позитивную оценку со стороны видных представителей Министерства образования и науки Украины.

Но в какой степени такая оценка оправдана? Безусловно, хорошо, когда активисты общественной организации обращаются к проблемам реформирования науки и предлагают собственные рецепты преобразований. Важно, чтобы анализ сложившейся ситуации был проведен профессионально, а рекомендации были обоснованными.

К сожалению, автору исследования и первое, и второе удалось осуществить лишь частично. Практически в каждом разделе опубликованного доклада присутствуют фактические ошибки и (или) явно тенденциозная интерпретация фактов. К примеру, в первом разделе, посвященном зарубежному опыту и, в частности, опыту формирования научной системы США, вопрос вызывает уже второе предложение: "около 95% затрат на научные исследования в этой стране финансируют государственные структуры". Очевидно, что это не так. Как и в большинстве других развитых стран, на государство приходится около трети расходов на исследования и разработки (ИР) (именно такой термин используется в современной статистике, а не давно устаревший "НИОКР", как встречается в докладе). Тут же среди важнейших государственных агентств США, выделяющих деньги на эти цели, автор исследования почему-то не упоминает NIH (National Institute of Health). Бюджет этой организации примерно втрое больше бюджета Национального научного фонда (NSF), деятельность которого довольно подробно рассматривается в докладе. Хотя и здесь возникают вопросы к используемой терминологии. Автор пишет, что "фонд сосредотачивает усилия на получении высокой рентабельности инвестиций в научные исследования", что не вполне соответствует реальному положению вещей. По другим выбранным автором для описания странам картина складывается подобным образом. Но, безусловно, это не является главным недостатком в описании опыта организации научных исследований в зарубежных странах. Важнейшим, на наш взгляд, изъяном стало то, что сам опыт представлен бессистемно, т.е. для одних стран рассматриваются одни аспекты организации научно-исследовательской деятельности, для других - другие. При этом важные составляющие научных систем ведущих стран мира оказываются вне внимания автора. Это вполне естественно, если опираться в основном на фрагментарные данные из Интернета, что и подтверждается списком использованных в докладе источников.

Выводы, сделанные автором на основе материалов первого раздела, также вызывают вопросы. Так, один из них сформулирован следующим образом: "что касается финансирования, как демонстрирует зарубежный опыт, объединение базового (институционального) финансирования с конкурсным (грантовым) дает оптимальное соотношение стабильности и динамики развития в работе научных организаций". На наш взгляд, это утверждение - трюизм. А проблема как раз и состоит в том, чтобы выбрать рациональные пропорции между различными видами финансирования для различных типов организаций. И, конечно, в вопросах организации науки нужно крайне осторожно обращаться с самим термином "оптимальность". Результаты исследований и разработок далеко не всегда предсказуемы, поставленные цели не всегда достигаются в заданный промежуток времени, поэтому говорить об "оптимальности" в том смысле, как это, скажем, делается в случае инвестиционных проектов, не вполне корректно.

Но "зарубежный опыт" - не основная часть исследования. Во втором разделе автор обращается к анализу организации научной сферы Украины. И тут в полной мере проявляется непонимание автором современной статистики в сфере исследований и разработок. Все начинается с того, что он путает расходы на ИР в ВВП и бюджетные расходы по этой статье, что для специалиста недопустимо. Далее при международных сравнениях используются не данные о расходах с учетом паритета покупательной способности национальных валют, как это делают международные организации, а текущий обменный курс (для Украины). Это приводит к искажению конечных результатов в несколько раз. И как это, к сожалению, бывает в большинстве отечественных публикаций, приводятся несравнимые данные о количестве занятых исследованиями и разработками. Проблема здесь существует на уровне первичного учета и уже много лет фактически игнорируется Государственной службой статистики. Дело в том, что в соответствии с международными стандартами (Frascati Manual), необходимо использовать т.н. эквивалент полного рабочего времени (FTE или full-time equivalent). Идея заключается в том, что, в отличие от простого учета занятых исследованиями и разработками "по головам" (headcount), FTE позволяет более точно определить реальный уровень занятости в этой сфере. Так, если, к примеру, преподаватель 25% своего времени уделяет исследованиям, то его "единица" берется с коэффициентом 0,25. С другой стороны, если исследователь занят в нескольких местах или является "внутренним" совместителем, он все равно рассматривается как "научная единица", а время научной работы в различных местах делится между этими организациями. В украинской статистике используются показатели занятости по основному месту работы и показатели количества совместителей. Именно они приведены в исследовании, и именно они не имеют ничего общего с показателями, которые используют международные организации, например ОЭСР или Евростат. Совместители должны учитываться в общих данных с соответствующим "понижающим" коэффициентом. Но этого нет. С другой стороны, исследователь, работающий в нескольких организациях, будет "посчитан" несколько раз с "повышающим" коэффициентом, что с точки зрения международных стандартов некорректно. Еще несколько лет назад были сделаны предложения по изменению статистики занятости в сфере исследований и разработок, но они так и остались без ответа со стороны органов госуправления.

Теперь постараемся разобраться с расходами на исследования и разработки. Это важно, потому что автор исследования начинает петь форменные дифирамбы университетскому сектору науки, акцентируя внимание на том, что именно в этом секторе, несмотря на небольшие ассигнования, в последние годы наблюдаются "неплохие результаты и развитие". Прямые расходы на ИР в этом секторе действительно относительно невелики. Но хотелось бы обратить внимание на следующий момент. В вузах занято примерно две трети отечественных докторов наук и три четверти кандидатов наук. К сожалению, статданные о занятости докторов и кандидатов наук по Украине в целом в последний раз собирались в середине 2015 г., но вряд ли эти цифры сильно изменились до настоящего времени. Практически все занятые в вузах преподаватели получают зарплату за "научно-педагогическую деятельность", а не "за обучение студентов". Они обязаны регулярно если не проводить исследования, то хотя бы печатать научные статьи. По международным правилам, если более 10% времени уходит на научную работу, это должно рассматриваться как деятельность в сфере ИР. У нас учитывается только занятость преподавателей в рамках выполнения т.н. научно-исследовательской тематики. При этом в половине вузов, согласно официальным статистическим данным, вообще не ведется никакой научной работы (нет зарегистрированных научно-исследовательских тем), а статьи и монографии публикуются, диссертации защищаются… Если бы первичные данные собирались в соответствии с международными стандартами, результаты относительных показателей вузовского сектора были бы иными. Прошу понять меня правильно: я за то, чтобы вузовская наука получала больше денег, в том числе - целевым образом, а преподаватели имели бы гораздо больше времени на научную работу. Это действительно важный резерв украинской науки. В ведущих университетах США, по данным лондонского журнала "Экономист", преподаватель тратит на учебный процесс в среднем 40% времени, а 60% - на исследования и разработки. И это адекватно отражается в национальной статистике развитых стран. В Украине до достижения этой пропорции далеко, но внести изменения в планирование и отчетность необходимо. Только в этом случае удастся получить более сбалансированное отражение того, что происходит в вузовской науке, и разработать меры по повышению ее эффективности.

В исследовании большое внимание уделено академической науке. Этот раздел написан в гораздо более критичном ключе, чем предыдущий. Для того чтобы прокомментировать все несуразности и передергивания, которые содержатся в докладе, нужно, наверное, было бы написать приблизительно такой же по объему текст. Поэтому остановлюсь лишь на некоторых из них. Следует отдать должное автору: его тенденциозные выводы умело маскируются якобы объективными статистическими данными. Так, к примеру, он отмечает, что численность сотрудников НАНУ сократилась за последние пять лет на 27,4%, а молодых сотрудников - на 32%. Действительно, темпы сокращения численности молодых работников несколько превышают темпы общего сокращения кадров, хотя разница и не представляется значительной. В условиях обвального сокращения финансирования НАНУ в 2014-2016 гг. (более чем на 20% в номинальном выражении, т.е. без учета инфляции!) этот процесс выглядит вполне "естественным". Но при этом автор исследования забывает отметить, что отток молодежи обусловлен, в первую очередь, причинами, не связанными с политикой руководства НАНУ или конкретных институтов. Для молодых людей в условиях относительно невысоких зарплат в академической науке имеются довольно широкие возможности для перехода в другие сектора экономики (главные "конкуренты в борьбе за умы" - сектор финансовых услуг и сектор госуправления), филиалы зарубежных компаний и для эмиграции. На самом деле в НАНУ предпринимаются определенные шаги для улучшения ситуации с привлечением молодежи в науку (стипендии, конкурсы, молодежные коллективы с дополнительным финансированием), но общая обстановка в стране и в научной сфере в частности не приносит пока ожидаемых результатов.

Совершенно неубедительной представляется и предложенная автором доклада интерпретация данных о падении публикационной активности в НАНУ. Если соотнести уменьшение количества публикаций с данными о сокращении численности занятых за те же годы, то выяснится, что падения на самом деле нет.

Автор исследования отмечает высокие доходы руководителей Академии, хотя по сравнению с доходами руководителей, да и просто сотрудников некоторых госкомпаний эти доходы выглядят очень скромно. В докладе отмечается, что "в противоречие с законом около половины членов Президиума НАНУ являются директорами или заместителями директоров научных организация НАНУ", называя это "сознательным нарушением", но "забывая" упомянуть, что одну из этих двух руководящих должностей они занимают, не получая зарплаты. По сути, таким образом, нарушения законодательства нет. Заметим, что при описании вузовского сектора ни слова о скандалах с доходами отдельных ректоров или проректоров, которыми заполнены Интернет и телеэфир, написано не было. Наверное, просто забыл. Бывает…

Мне как человеку, имеющему непосредственное отношение к разработке методики оценки научных организаций НАНУ на основе использовании опыта Ассоциации Лейбница, было странно ознакомиться с сентенцией автора исследования о том, что эта методика "основывается только на экспертных оценках и не учитывает числовых параметров". На самом деле в методике для оценки деятельности научной организации используются десятки числовых показателей, которые позволяют экспертам сделать заключение об уровне эффективности работы того или иного института. Другое дело, что методика в полном соответствии с существующей в развитых странах практикой не использует эвристических процедур "свертки" числовых значений показателей. Безусловно, оценивание научных организаций - актуальная тема, и ей стоило бы посвятить отдельную большую статью. Здесь только хотелось бы отметить следующее: весь опыт оценивания институтов академии свидетельствует о том, что основная проблема - не в методике, а в сложившейся системе отношений, при которой эксперты (а это, как правило, высококвалифицированные ученые, прошедшие проверку на отсутствие конфликта интересов с интересами оцениваемого научного учреждения) стараются завысить свои оценки, опасаясь, что проявление принципиальности может негативно сказаться на уровне финансирования коллег. Для решения проблемы необходимо активнее привлекать к оцениванию зарубежных ученых, хотя это и сопряжено со значительными расходами, и разработать более гибкую систему "наказаний и поощрений" для организаций, не попавших в высшую категорию по результатам оценивания.

В завершении раздела автор исследования предлагает несколько сценариев реформирования почему-то только академической науки. Другие сектора, судя по всему, в серьезных реформах не нуждаются.

В частности, автор предлагает создать национальные научные центры (ННЦ) на базе отделений НАНУ. Для ряда крупных научных направлений, требующих концентрации усилий, например, ядерной физики или космоса, это предложение, вероятно, имеет смысл. Важно проработать организационные аспекты реализации подобных инициатив, включая законодательное обеспечение преобразований. Но для общественных и гуманитарных дисциплин создание ННЦ не представляется обоснованным шагом. Гораздо важнее, на наш взгляд, разработать четкие механизмы внутренней реорганизации институтов и создания (ликвидации) в случае необходимости научных организаций, как это имеет место в немецких научных обществах. Кстати, хотелось бы отметить, что именно Общество кайзера Вильгельма, трансформировавшееся впоследствии в Общество им. Макса Планка, стало прообразом нашей академии наук.

Что касается рецептов реформирования науки в целом, то тут, на наш взгляд, следует обратить внимание на несколько моментов.

Во-первых, успешное реформирование научной сферы возможно только при условии глубоких преобразований в экономике страны в целом. Без развития высокотехнологичных производств и сферы высокотехнологичных услуг Украина будет поставщиком кадров для более развитых стран. К сожалению, несмотря на многочисленные декларации, за годы независимости в этом направлении ничего сделано практически не было. А ведь в прошлом даже для многих институтов НАНУ именно договора с промышленностью обеспечивали большую часть финансирования. Автор доклада упоминает недостаток спроса на результаты деятельности научных организаций, но только среди "прочего", не на первом месте.

Во-вторых, необходима дальнейшая интернационализация научной деятельности. Рынок Украины является относительно небольшим, круг потенциальных потребителей многих видов научных результатов в условиях деградации промышленности не слишком велик. Как свидетельствует пример Израиля, именно обеспечение доступа к внешним рынкам может стать выходом в этой ситуации. В исследовании упоминается евроинтеграция в научной сфере, но ничего не говорится о реальных проблемах, сопровождающих этот процесс. Так, например, украинским ученым до последнего времени было крайне проблематично полноценно участвовать в европейских конкурсах в качестве ведущих партнеров из-за внутренних ограничений, установленных финансовыми органами страны.

В-третьих, для разработки планов преобразования внутри Академии наук рационально было бы обратиться к Концепции развития НАНУ на 2014-2023 гг. в качестве основы для разработки предложений. Автору доклада она не нравится, потому что "разрабатывалась еще во времена Януковича в 2013 году". Но разработка Концепции проходила на основе учета предложений институтов НАНУ, а сам процесс не был политизирован. Можно критиковать многие положения Концепции, но нельзя не принять во внимание тот факт, что это - системный документ, охватывающий все направления деятельности академии. И этим он выгодно отличается от позиции некоторых "представителей общественности", стремящихся критиковать отдельные аспекты работы НАНУ и на этом строить свои планы по ее реформированию. Можно согласиться с тем, что далеко не все необходимые изменения в НАНУ проводятся с нужной скоростью. Однако нельзя отрицать и того факта, что эти изменения идут. В докладе, к примеру, говорится о "нарушениях", связанных с превышением срока пребывания руководителями Академии и институтов на своих должностях. Но это неправда. Соответствующая норма была закреплена законодательно только в 2015 г., и очевидно, что в ближайшие 5-7 лет руководство институтов и НАНУ в целом будет практически полностью обновлено.

Коротко подводя итог, еще раз подчеркну, что, к сожалению, даже правильные положения, содержащиеся в исследовании (а они там встречаются), во многом выглядят неубедительными из-за плохого понимания автором особенностей используемой статистики и манипулирования фактами. Несколько месяцев назад в МОН Украины возникла идея объединить усилия различных групп профессионалов из представителей разных ведомств и общественных организаций для формирования Стратегии реформирования научной сферы Украины. Но пока это предложение не сопровождалось никакими конкретными действиями. В результате научной общественности и приходится обсуждать содержание подобных докладов, качество которых вызывает много вопросов.