ГАРМОНИЯ, ВЫВЕРЕННАЯ МАТЕМАТИКОЙ,

или Великое вопреки

На Спаса Владимиру Семеновичу исполнилось семьдесят. Любимейший праздник - яблочный Спас, праздник в семье и в Институте математики НАН Украины, где В.С.Королюк работает более четырех десятилетий: в пятьдесят четвертом защитил здесь кандидатскую, в семьдесят шестом стал академиком. «Украинский математический журнал» посвятил специальный выпуск юбилею, а голландское издательство «Utrecht» выпустило в свет роскошный, на полтысячи страниц том под мудреным для непосвященных названием «Изыскание стохастических закономерностей» с подзаголовком «Юбилейный сборник в честь академика Владимира Семеновича Королюка». Дорогое, щедро иллюстрированное издание, предназначенное для ученых всего мира, знающих английский язык, в котором симпатично соседствуют научные идеи и частные воспоминания, формулы и такая вот старинная дружеская эпиграмма:

«То восторг и вдохновенье из него наружу прут,

То унынье и сомненье, только слезы не текут.

Разнообразные предметы занимают ум его -

завтрак, Рассел, секс и Крейн...»

- Скажите, пожалуйста, Владимир Семенович, почему вы избрали делом своей жизни математику? Чем она вас приворожила?

- Думаю, что стал математиком, потому что любил ее с самого раннего детства, она легко в меня входила. Когда я был в 7 классе, то заинтересовался стереометрией и решил овладеть этой наукой. Первые мои попытки оказались неудачными, задачи не решались, и я очень осерчал. Увы, у меня отсутствовало пространственное воображение. Летом я взял с собой на дачу детский конструктор и там, сидя под яблоней, принялся строить параллельные плоскости и разбирать задачи из учебника для 10 класса. Мои успехи были столь значительны, что, оканчивая школу, я решал эти задачи, не пользуясь ни карандашом, ни бумагой, ни рисунком, а только записывая ответ. Тогда я уже твердо знал, что стану математиком. Родители? Нет, родители не влияли на мой выбор. Отец работал агрономом, мать - воспитательницей в детдоме...

- А в чем основная прелесть математики?

- Прелесть математики в ясности мышления. Дело в том, что математика строит абстрактные модели, в которых нет никаких второстепенных ненужных деталей, сохраняется самое существенное. В школе, не имея понятия о физических закономерностях, я успешно решал задачи по физике, используя свои математические познания. С точки зрения математики физики нет, а есть формулы, которые надо применять в определенной последовательности... Обращаю ваше внимание на эпиграф к моему юбилейному тому. Это слова сэра Джеймса Джинса, выдающегося английского астрофизика. Когда я читал о нем впервые, то - по восторженности взгляда на природу вещей - относил этого ученого к средним векам. Оказалось, однако, что он наш современник, умер в 1946 году. Так вот, сэр Джеймс говорит следующее: с подлинной очевидностью можно констатировать, что великий архитектор природы проявляет себя как чистый математик. В самом деле, природа, которая нас окружает, и природа, которой мы пользуемся чисто утилитарно, совершенно не воспринимается нами по существу. Оное же существо содержится только в математических закономерностях, изредка наполняющихся физическим содержанием.

- То есть основа основ...

- Именно. Основа основ науки о природе вещей и подлинная философия природы. Гуманитарная философия - ее антипод, не более чем попытка сформулировать в словесных образах те общие закономерности, которые в точности выражаются только в математических формулах. Не случайно выдающиеся философы, такие как Бертран Рассел, Эйнштейн, были первоклассными математиками или по крайней мере физиками. Впрочем, например, мой друг Олег Скороход считает, что на самом деле математика никакого отношения к реальной действительности и природе вещей не имеет.

- Хотя вы «по специальности» чистый теоретик, но, насколько я знаю, практики не чуждаетесь...

- Теория вероятностей обладает замечательным свойством: ее математические понятия очень легко трансформируются в реальной действительности, по отношению к реальным процессам и явлениям - техническим, экономическим, социальным, медицинским, биологическим. Это действительно своеобразие, потому что сама теория вероятностей опирается на основное понятие случайности, которое носит двоякий характер: случайность как имманентное свойство материи, без нее не понять эволюцию природы, и в то же время математики придумали очень удачное формальное определение случайности, совершенно пригодное в статистическом виде к реальной интерпретации. Эта возможность переходит от абстрактной материи к реальной и наоборот и отличает вероятностные модели. Я занимаюсь анализом таких абстрактных вероятностных моделей, которые имеют более-менее простые реальные интерпретации, скажем, модели систем обслуживания, модели сложных кибернетических систем, модели систем, связанных со страховым делом. Особая статья - современная экономическая математика.

- Удается ли реализовать эти теоретические возможности в нашей конкретной действительности?

- Существуют две точки зрения на приложение математики: пессимистическая и оптимистическая. Пессимисты считают, что математические модели настолько абстрактны, что имеют весьма условное отношение к реальной действительности, - в лучшем случае они найдут применение с очень существенным сдвигом во времени, лет этак через 15-20. При этом не исключено, что к тому моменту возможности людей, анализирующих вышеуказанные модели, изменятся и последние им вообще не понадобятся. Оптимисты, к которым отношусь и я, уверены, что математические модели - самого высокого качества, самой высокой научной пробы - не только можно и нужно использовать «в жизни», но что это единственный способ продвигать дальнейшее развитие, технический прогресс без потерь. Пока, к сожалению, ничего похожего не происходит. Почему? Да потому, что существует разрыв между уровнем математической культуры математика и инженера. В результате математик увлекается анализом абстрактных моделей, избегает искать подходящие интерпретации этих моделей для реальных процессов, а инженер, приученный работать методом проб и ошибок, не стремится применять более-менее сложные математические модели, т.к. просто не может их понять. Этот разрыв надо уменьшать, что непосредственно связано с совершенствованием высшего образования. А в настоящее время происходит полное его разрушение. За последние три года я написал две книжки на одну и ту же тему: стохастические модели и системы (одна по-русски, другая по-украински, сейчас работаю над английским вариантом), рассчитанные на инженеров с высокой математической культурой. Я уверен, что эти книги сейчас у нас никому не нужны. Хотя видимость благополучия еще кое-где сохраняется. Последние наборы в университет и «политех» не выявили каких-либо резких аномалий, а институт математики вообще находится на волне выдающегося своего состояния. Я бы сказал, что это какой-то феномен агонии перед неизбежным распадом. В институте работают 70 докторов наук и больше 90 кандидатов, сохраняется колоссальный потенциал обучения: 100 аспирантов и докторантов!.. Сотрудники три месяца не получают зарплату, напрочь лишены командировок, участия в конференциях, они не могут заниматься своим делом, вынуждены жить на подножном корму... Так долго продолжаться не может. Все это неминуемо рухнет. А ведь этот коллектив формировался усилиями нескольких поколений украинских и неукраинских математиков. Как показывает опыт различных стран, там, где математическая школа захиреет, мало надежд на ее возрождение. Ныне украинской математической школой можно гордиться.

- Получается, что пресловутая утечка мозгов института пока не коснулась?

- Коснулась, почему же! К счастью, пока процент небольшой. Я думаю, где-то 10-15 процентов сотрудников сейчас работают за рубежом. Но высшее образование уже понесло ощутимые потери. Ведь четыре академика-математика не преподают больше в Киеве, где преподавали десятки лет. Скороход профессорствует в Мичиганском университете, я - в Барселонском, Бережанский - в Польской инженерной академии...

- Причины вашей «утечки» чисто материальные?

- Конечно.

- Вы много преподавали за границей, а дома - всю жизнь. Чем разнятся аудитория, тамошняя и здешняя, преподавательские подходы? Где вам интереснее работать?

- Безусловно, дома. Во-первых, родной язык. Во-вторых, традиции нашего образования, которые предусматривают, так сказать, обратную связь. Последнее десятилетие мне доставались спецкурсы у киевских старшекурсников, я каждого мог почувствовать. За рубежом другой подход. Там есть определенное равнодушие к студенту, профессор может читать лекцию «по телевидению», то есть не обращая внимания на аудиторию. Он дает слушателям основу для размышлений, объясняет, каким материалом воспользоваться, а не доводит знания до их сознания полностью. Студенты добывают знания сами. Допоздна в университете множество народу, занимаются в библиотеке, в кафе, в коридорах.

- Может, так и надо?

- Студенческая активность, конечно, похвальна, но вот холодность общения преподавателя со студентами одобрить не могу. Вспоминаю свои студенческие времена. Мы дружили с преподавателями, которые читали нам лекции, - вместе играли в настольный теннис, бродили по городу, беседовали на разные темы...

- В каких странах вы преподавали?

- Не так уж много. Дело в том, что до 1990 года меня вообще не выпускали «за пределы». Читал спецкурсы в Узбекистане, Грузии, Молдавии, Прибалтике, а в последние четыре года - Италия, Испания, Швеция.

- Отчего не выпускали?

- Я был знаком с секретами производства нашего знаменитого Днепропетровского завода среднего машиностроения, который делал ракеты. По положению, член Академии наук имел право выезжать за границу, не взирая на секретность, однако все решали партийные органы, которые преспокойно игнорировали это самое положение.

- А теперь, когда ситуация изменилась, просто ли вам, ученому с мировым именем, найти контракт?

- Очень непросто. За время существования железного занавеса Запад научился, привык, а теперь ему удобно обходиться без нас. Теперь нас используют с чисто утилитарными целями.

- Дискредитация ощутима?

- И весьма. Оплата труда профессора из стран бывшего Советского Союза составляет в лучшем случае половину оплаты его западного коллеги. Западная профессура - люди небогатые, но все-таки... Конечно, те наши ученые, которые уже адаптировались на Западе, отвоевали постоянные позиции, находятся в лучшем положении. Но это исключения, а не правило.

- Какими вам видятся перспективы Украинской академии?

- Национальная академия наук Украины будет уничтожена. Вот только не знаю: до того, как вернут сотрудникам зарплату, или после. А то, что она будет фактически уничтожена, у меня не вызывает сомнений.

- И что же на обломках?

- А на обломках останется видимость, нечто вроде общественной организации или учреждение, которое будет радо существовать на предложенных правительством и президентской властью условиях. Институт математики может спасти только переход под крыло Министерства образования, где он либо раздробится по престижным вузам Украины, либо сохранится как отдельная единица при министерстве. Главное - обеспечить перекачку кадров из вузов в институт и обратно. Это был бы наилучший способ сохранить математическую школу в Украине.

- Вы не воспринимаете распад академии как катастрофу?

- Ну что же, бывали катастрофы и пострашнее. Помпея, Содом с Гоморрой... Будет разрушена и наша академия с помощью современных бюрократических преобразований. Разрушать, как известно, не строить. Второй закон термодинамики о возрастании энтропии очень точно формулирует. Разрушение означает возрастание энтропии. Чтобы уменьшить энтропию, надо приложить колоссальные усилия, затратить энергию, большая часть которой уходит на тепловой эффект, то есть в воздух. А разрушительные силы всегда присутствуют. Как только создаются подходящие условия, они начинают активно действовать. В данном случае эти силы ведут к деградации украинского общества. Весьма печально.

- Собственно, все, что происходит сегодня, - это следствие процесса, который ощущался уже в семидесятые годы.

- Да, крах был предречен уже тогда. Достаточно вспомнить бездумный азарт технического прогресса, все эти «догоним и перегоним». В свое время Глушкову помешали сделать кибернетику государственной наукой, из-за чего мы остались на задворках технологического информационного развития. Не следует надеяться, что покупка новых технологий на Западе спасет Украину. Разрушив сначала науку, а потом естественным образом и высшее образование, мы уничтожим возможность активно воспринимать и использовать эти новые технологии. Мы будем просто паразитами на уровне дикарей какого-нибудь «мумбо-юмбо», которые при помощи компьютера играют в лото.