Эволюция знания, или Кто рисует картину мира

В Киеве в течение нескольких дней проходила Международная научно-практическая конференция «Мировоззренческий выбор и будущее науки и образования в ХХІ веке». В скобочках приписочка: «По случаю 200-летия Дарвина и 150-летия выхода книги «Происхождение видов». Конференция сопровождалась выставкой достижений современного креационизма и публичной дискуссией. Особый научный вес происходящему придавало то, что конференция проводилась в здании Киевского планетария, под эгидой общества «Знание» и Отделения общей биологии НАН Украины.

Впрочем, обещанной дискуссии не получилось — «эволюционисты», которых вызвали на ринг креационисты, не проявили энтузиазма. У них есть небольшое оправдание: судя по формулировкам тем, заявленных для дискуссий, их придумывали представители креационистского крыла. Но это все-таки слабое извинение для представителей нашей «официальной науки», которые предпочли сделать вид, что ничего не заметили. Молчание легко расценить как знак согласия.

Во время конференции в планетарии действовала экспозиция, знакомившая с положениями креационизма и дававшая понять, в чем же его отличие — и преимущества — перед тео­рией эволюции и научными представлениями о космогенезе. Просмотрев стенды, каждый умеющий читать житель столицы и гость нашего города мог убедиться в принципиальном бессилии науки перед вопросами мироздания и согласиться с тем, что креационизм все объясняет куда лучше.

За скобками остается тот факт, что объяснить что-либо — это далеко не вся функция науки. Но создателей экспозиции это не останавливает. Ведущая формулировка стендов: «В какую модель лучше вписываются факты?». Разумеется, получалось, что в креационистскую. Хотя креационизм точно так же не в состоянии объяснить эти факты научно, как и астрофизика или биология. Сама по себе сложность не является доказательством ни правильности эволюционистских теорий, ни правильности креационистского подхода.

Собственно, они к этому не слишком стремятся. Научный метод креационисты толкуют легко. Настолько легко, что постепенно научные задачи и методы переформулируются у них во все более гуманитарном ключе. Как и любое обобщение (или любой перевод), креационистская интерпретация научных проблем оказывается то упрощением, то подменой понятий. Что естественно — у креационизма и науки разные задачи, а потому одинаковых формулировок быть не может. Креационисты с протестантским энтузиазмом стараются предложить науке «более широкую парадигму», предлагая взамен немного спокойствия ученому, который чем больше узнает, тем меньше знает.

Собственно, о том, что креационизм в принципе не наука, а метафизическая концепция, написано немало. Как в любой гуманитарной области знания, креационисты подбирают подходящие факты, закрывая глаза на неподходящие, систематизируют, интерпретируют и формируют некую картину мира. В основном своем течении креационизм вообще не имеет ни отношения, ни претензий к науке. Многие великие ученые высказывались за разумный замысел, были верующими людьми, и это никак не мешало им продолжать исследовать материальный мир, не ища ответа на вопрос: «Так где же здесь Бог?». Вот и Гагарин, как говорили мне в школе, летал в космос и Бога там не видел...

На самом деле жили бы они долго и счастливо вместе — церкви констатировали бы творение, а ученые — кто оспаривал бы, а кто просто занимался изучением материальных проявлений этого творения. Но не складывается у них. Какая-то сила постоянно сталкивает их лбами. Ладно у нас, в странах бывшего СССР, где много лет проводили в массы «научное мировоззрение» в качестве альтернативы религии. В результате не совсем адекватная формулировка «вера в нау­ку» въелась в мозги советских школьников и не дает возможнос­ти размышлять о вере без идеологического надрыва. Но то же самое происходит и в США, где мла­доземельные креационисты с протестантской пассионарностью отстаивают свое право «изучать и преподавать доказательства творения и существования Бога», «научно подтверждать Библейское мировоззрение».

Вот тут начинается самое интересное. Поскольку это означает, что государственные университеты и школы должны за деньги налогоплательщиков поддерживать формирование не просто мировоззрения «разумного замысла», но и «разумного замысла» вполне определенной конфессиональной принадлежности. Это вызвало противодействие и у школы, и у научных институтов. Вопрос о преподавании креационизма в школах неоднократно рассматривался в Совете Ев­ропы. То там, то сям в мире возни­кают «обезьяньи процессы» — школьники и их родители судятся с министерствами образования «за эволюцию». Страсти накаляются, у людей начинают сдавать нервы. Сторонники официальной науки кидаются словечками вроде «мракобесие». Сторон­ники креационизма публи­куют страшилки о прямом преемстве Гитлера Дарвину. Разворачивается нормальная идеологическая война — война в умах, которую раздувают и поддерживают с какими-то пока не до конца понятными целями. Война без особых причин, потому что наличие «разумного замысла» не мешает познавать мир научными методами, а не верить в «разумный замысел» имеет право каждый.

То есть война разворачивается в сугубо религиозном поле, ограниченном рамками «верю — не верю». Ученый в этом поле чувст­вует себя, безусловно, неловко, поскольку вопрос веры вне его научной компетенции. Неловкость преумножается идеологизацией спора, то есть привлечением к нему масс. Креационизм популяризируется — постоянные публикации в специализированных и массовых медиа, которые множатся как грибы после дождя, подкрепляются регулярными акциями вроде конференции в Киевском планетарии. Заинтере­сованная сторона — в основном религиозные организации — не жалеет средств на продвижение своих идей.

Ответ научных институтов довольно вялый. Они апеллируют главным образом к «авторитету науки в обществе», каковым наука не пользуется на самом деле в силу как объективных, так и субъективных причин. И, видимо, представители научных организаций отдают себе в этом отчет и предпочитают не влезать в публичную дискуссию. Что, с одной стороны, разумно — не будучи идеологом, ученый легко проиграет в публичном споре хорошо подготовленному демагогу, а с другой — еще раз подтверждает слабость позиций науки в обществе. Высокомерное отношение науки к профанам, узость и колоссальная сложность современных научных открытий, даже значение того, за что дают Нобелевскую премию, не всегда удается доступно изложить массовому наблюдателю, отсутствие четких стратегий популяризации науки на фоне громадного «эзотерического развала». Это лишь малая часть проблем, выталкивающая науку в массовом сознании на грань религии — средний человек со средним образованием может только принять на веру существование кварк-глюонной плазмы. Так же, как и существование ангелов. По-видимому, вопрос доверия оказывается слишком близким вопросу веры, чтобы избежать конкуренции. А где начинается конкуренция, там зачастую рациональные попытки отделить грешное от праведного быстро вырождаются в переругивания радикалов.

К этому комплексу проблем, присущему в той или иной мере науке во всем мире, добавляется сугубо наша специфика — вырождение науки в бюрократическое нечто и зубодробительная система школьного образования. Пока что в европейской практике школы предпочитают оставаться на «научных» позициях, и это имеет свои резоны. Например, позволяет избежать (до известной степени) конфессионализации образования, нарушений в области сво­боды совести, идеологических манипуляций на религиозной почве. В целом такую позицию можно было бы считать рациональной: наука сама по себе не есть атеизм и в идеологическом плане безопасна. Более того, чем больше человек знает о материальном мире, тем больше его удивление перед его сложностью, тем больше его знание про ограниченность собст­венного познания, тем вероятнее он задаст вопрос о смысле, цели и творении мира и разумного человека в нем.

Но это в идеале. От которого мы со своей школой далеки, как декабристы от народа. И поэтому страх нашей системы образования перед креационистами просто атавистический. Ведь то, что под наукообразными периодами скрывают (или не скрывают) креационисты, — это мировоззрение. Которому украинской школе противопоставить нечего. Когда нашу школу упрекают в том, что она формирует «атеистическое» или «научное», или «эволюционистское» мировоззрение, можно только посмеяться. Умение на «отлично» написать лабораторную по физике или решить парочку интегральных уравнений у абсолютного большинства украинских школьников никак не сопряжено с умением приложить это все к миру — с умением мыслить, видеть, выносить суждения. Высший бал по математике у девочки-отлични­цы не гарантирует развитого логического мышления. Школа не формирует «научного мировоз­зре­ния», на что почему-то претендует в программных документах Министерство образования и нау­ки. Она не формирует вообще никакого.

В этом смысле креационизм — настоящая находка для нашей школы. От него надо не открещиваться, не игнорировать и не брызгать слюной, а посмотреть, как он работает, и сделать выводы. Самое смешное, что проблема нашего «научного мировоззрения» лежит не в области точных и естественных наук, а в области гуманитаристики. Это первый и самый главный урок успеха от креационизма. Если вы хотите создать мировоззренческую систему, вам придется отвлечься от микроскопа и заняться философской антропологией. Мировоззре­ние — это гуманитарная область. И тут гуманитарный блок школьных дисциплин пасует точ­но так же, как естественнонаучный. Вот только для гуманитарно­го блока это непростительно. На­писать сочинение в нашей школе не имеет ничего общего с анализом текста и ситуации — успех зависит только от способности учащегося уловить конъюнктуру и ей соответствовать.

Отсутствие приличного гуманитарного образования в советской школе понять легко. Гумани­тарная подготовка — это тренировка способности к критическому мышлению. Умение оперировать на мировоззренческом уровне — общаться с собственным сознанием — сугубо гуманитарный навык, отличающий думающего человека. Что абсолютно не нужно государству с тоталитарной идеологией. Но что очень необходимо человеку, живущему в современном мире, перенасыщенном идеологиями, мифами и просто информацией. Готовность потреблять тонны эзотерической чуши и подхватывать любую «мировоззренческую систему», в которую будут удачно «вписываться факты», — как раз результат нашего нынешнего «научного» образования, дающего массу информации о материальном мире, но не утруждающего себя тем, чтобы научить пользоваться ею. Наука в этой системе — мертвая догма, которую «можешь не понимать, но обязан запомнить».

Научить думать. Сколько об этом написано. Сколько примеров энтузиастов-учителей приведено. И ни малейших подвижек собственно в системе. Срок обуче­ния в школе увеличивается, дети идут в школу все более подготовленными, программа насыщается новыми предметами, а воз и ныне там. Проблема тотальна. Она и в позиции учителей, которым «так проще», тем более «за эти деньги». И в бюрократической неповоротливости системы образования, которой проще самовоспроизводиться, чем что-то пересматривать и менять. И в позиции общества — учеников, «отбывающих» школу, и родителей, которым проще «договориться» с учителями, чем полагаться на самосознание собственного чада.

Мировоззрение подрастающего поколения формируется теми, кто хочет его формировать. Человек вырастает потребителем с высокой «моральной гибкостью», потому что в такой форме он наиболее выгоден для существующей экономической системы, тратящей на свою пропаганду немалые средства. Прекрасные человеческие качества, в том числе и те, что определяют ученого, — вне «рыночной парадигмы» и потому остаются вопросом везения. Везения с семьей, учителем, книгой, искусством. С тем, что учит думать.

Можно предположить, что про­движение креационизма в украинскую школу найдет множест­во сторонников. Просто потому, что свято место пусто не бывает.

Справка «ЗН»

Креационизм — мировоззренческая концепция, в которой мир и человек представляются результатом творения высшей разумной силы.

Креационизм, как любая мировоззренческая система, неоднороден. Одни его представители склонны толковать указание на «шесть дней творения» буквально, отстаивают «молодость» Земли и начисто отвергают эволюцию (младоземельный креационизм). Другие принимают это число метафорически (староземельный креационизм), указывая на то, что истинную продолжительность «Божьего дня» мы с вами не знаем и не узнаем до скончания времен. Некоторые староземельные креационисты, как и их младоземельные коллеги, отрицают эволюцию. Некоторые, наоборот, убеждены, что эволюция действительно происходила и происходит, но направляется не случайными мутациями, а Божьим промыслом.

Некоторые старые христианские церкви — католическая и ряд протестантских — более или менее определились в своем отношении к науке вообще и эволюции в частности, заняв умеренно креационистские позиции и четко отделив процессы материального мира от мира духовного, проведя, таким образом, демаркационную линию между полномочиями науки и полномочиями церкви. Иная ситуация в православии, где нет единства и по этому вопросу тоже.

Наиболее усердствуют в продвижении своих идей младоземельные креационисты, связанные с неопротестантскими движениями христианства. В основном их энтузиазм поддерживает интерес к «научному креационизму» и «теории разумного замысла», в рамках которых пытаются обосновать Божественное вмешательство, основываясь на научных методах.

«Научный креационизм» обычно отвергается официальной наукой как не соответствующий критериям научности Поппера, принципу верифицируемости и принципу Оккама.

ПАСЕ в 2007 году призвала правительства стран ЕС препятствовать преподаванию креационизма в школах как научной дисциплины.