В начале полномасштабной войны, так же, как и в 2014-м, государство оказалось не готово вовремя эвакуировать детей-сирот и лишенных родительского попечения из интернатных учреждений, оказавшихся на линии фронта. К сожалению, некоторые из этих учреждений в результате оказались в оккупации, некоторые были депортированы. Для РФ это послужило поводом для манипуляций и шантажа, а также незаконных усыновлений украинских детей российскими гражданами. А для Украины — большой головной болью, как вернуть своих детей домой.
Так же, как и восемью годами ранее, эвакуацию украинских детей и семей с опасных территорий в 2022 году снова взвалили на свои плечи благотворительные фонды, общественные организации и волонтеры. С разной степенью успешности.
«Мы эвакуировали самое большое со времен Второй мировой войны количество детей», — несколько лет подряд заявляли представители одной из таких организаций, Благотворительного фонда Руслана Шостака, владельца сетей EVA и VARUS. А в конце ноября появилось расследование «Слідство.інфо» о нарушениях прав детей, которых фонд эвакуировал с Днепропетровщины и расселил в гостиницах Турции.
Детей били, над ними издевались, заставляли участвовать в рекламных роликах фильма, а две воспитанницы интернатов забеременели от турок и родили детей, уже вернувшись в прошлом году в Украину. Но единственным, кого наказали, стал главный воспитатель, которого… понизили до учителя физкультуры, заявляют авторы фильма.
Расследование вызвало большой резонанс и возмущение Фондом в соцсетях. «Считаю такие публичные расследования полезными для сферы защиты детей. Главное, чтобы были сделаны выводы, дети получили необходимую помощь и защиту, виновные должны понести ответственность», — написала на своей странице в Фейсбук национальный программный директор международной благотворительной организации «СОС Дитячі містечка Україна», глава правления союза «Української мережі за права дитини» Дарья Касьянова. С ней мы поговорили о том, что на самом деле демонстрирует фильм-расследование; где в случившемся вина Фонда, а где — госчиновников; а также о том, какая в целом сейчас ситуация в Украине с защитой прав детей-сирот и лишенных родительского попечения и стоит ли надеяться, что ее сможет исправить указ президента.
— Даша, я посмотрела фильм Следствие.Инфо «Державні діти: що сталося з дітьми-сиротами під час евакуації до Туреччини», о котором так много говорят в соцсетях в последнее время. Честно говоря, это расследование не стало для меня откровением. Все, о чем там рассказывают, на самом деле достаточно типично для интернатов. Не так ли?
— Да. Это действительно реальность интернатных заведений, и все те проблемы, которые есть в закрытых учреждениях. От перемещения интерната то ли в Турцию, то ли на Мальдивы они никуда не деваются.
Я много лет работаю в благотворительной сфере. С 2014 года мы занимались эвакуацией семей с детьми, помогали им найти убежище как за границей, так и в Украине. Поэтому еще в марте 2022-го представителям Фонда Руслана Шостака, которые совещались, как все это можно организовать, я говорила: одновременно вывозить и размещать в одном месте большую группу детей, особенно детей травмированных, имеющих опыт пребывания в институциях, — всегда проблема, потому что по сути это социальное гетто. Я предупреждала о рисках. О сексуализированном поведении, насилии, ненормальных методах работы с детьми, на которые за рубежом будут реагировать (а иначе эти люди работать не умеют) — обо всем этом мы тогда говорили.
— По твоему мнению, где в том, что произошло, вина фонда и его несколько чрезмерного желания попиариться в сфере, в которой у него нет достаточной экспертности, а где — государственных ведомств и людей?
— Фонд спас от войны тысячи украинских детей. Это — факт. А дальше ответственность зависит от того, что именно организовали, оплатили и как позиционируют эту деятельность: как передачу помощи или собственный проект.
С самого начала фонд везде (в частности в СМИ) позиционировал свою деятельность как большой проект «Дитинство без війни», куда привлекали известных людей, благодаря чему собирали средства на помощь детям. Соответственно, есть определенные политики, которые они должны были обязательно внедрить и контролировать. Я ничего не имею против пиара и фандрейзинга, поскольку понимаю: все это требует денег. Но если уж мы расходуем средства, то обязаны обеспечить нормальные условия для этих детей.
Что касается ответственности государственных лиц, то мне не хватило в расследовании реакции, например Днепропетровской гражданско-военной администрации, которая давала разрешение на вывоз детей, и, по словам основателя Фонда Руслана Шостака, обращалась к ним за помощью.
Мне не хватило позиции Минсоцполитики, Государственной службы по делам детей, Национальной социальной сервисной службы. Потому что, начиная с 15 марта 2022 года, все согласования на выезд групп детей давали эти структуры. Просто так взять и поехать большой группой было невозможно.
— Что именно ты имеешь в виду, говоря, что фонд должен был обеспечить детям нормальные условия, внедрить и контролировать определенные политики?
— Условия — это не только пища, проживание и свежий воздух. Это и безопасность. Соответственно, всех, кто включен в процесс (работает с детьми и находится рядом с ними, в гостинице), обязательно должны были проинструктировать: что такое жестокое обращение, сексуализированное поведение, какова психология ребенка-сироты и лишенного родительского попечения, как нужно реагировать на некоторые проявления у этих детей, как защищать их. Этого я не увидела.
Но увидела, что фонд уже сделал заявление, они взяли на себя ответственность и заявили, что готовы над этим работать. И слава Богу.
В 2014 году, когда мы массово вывозили детей, у нас тоже были некоторые случаи насилия, которое проявляли и дети друг к другу, и взрослые, которые не очень воспринимали детей и их родителей, переехавших из Донецкой и Луганской областей. Сталкивались мы и с тем, что в интернатных заведениях беременных девушек закрывали в карцере, на четвертом-пятом месяце делали им искусственное прерывание беременности. Чтобы защитить этих девушек, мы обращались и в офис омбудсмена, и в службу по делам детей. К сожалению, людей, которые работают в сфере защиты прав ребенка, показанные в фильме нарушения не удивляют.
Все эти случаи тогда мы разбирали в ручном режиме, создавали мультидисциплинарные команды. Но война в Украине продолжается уже одиннадцать лет, у нас было время подготовиться. И если сейчас организация входит в благотворительную деятельность, связанную с детьми, то уже есть минимальные стандарты гуманитарного реагирования, защиты прав ребенка. Есть куча материалов онлайн, которые можно прочитать, чтобы понимать, какие риски есть и как их можно свести к минимуму.
— То есть ответственность фонда, бесспорно, есть, и поскольку, как в фильме неоднократно подчеркивается, это государственные дети, то, наверное, реагировать, давать разрешения, инструктировать, как и что нужно делать, и мониторить ситуацию в первую очередь все же должно государство?
— Ну, роль государства здесь большая. У этих детей есть законные представители. И летом 2022-го в законодательство внесли некоторые изменения о возможности передавать функцию законного представителя ребенка не только руководителю заведения, но и тому, кто этого ребенка сопровождает. Там все прописано на самом деле. Для меня важно, чтобы дети, в частности показанные в этом фильме, сейчас получили максимальную защиту и поддержку.
Если говорить в целом, то война продолжается, благотворительные фонды и общественные организации где-то вывозят детей, где-то стараются организовывать для них те или иные мероприятия. Все они сейчас обязательно проходят обучение по профилактике жестокого обращения с детьми и молодежью (Child and Youth Guarding). Это стандарт любой организации в гуманитарной деятельности. Поэтому организации, которые сейчас финансируют такую деятельность (например, ЮНИСЕФ или «СОС Дитячі Містечка Україна»), обязательно предварительно проверяют, знают ли о таких политиках сотрудники и применяют ли их. Если не знают, то сначала их учат. Потому что нельзя защитить ребенка от войны и вместе с тем не защитить от насилия.
— Я помню, что первая леди Елена Зеленская приезжала в Турцию договариваться с первыми лицами страны об устройстве этих детей. Какова ее роль в этом?
— Честно говоря, я не отслеживала. Но не думаю, что первая леди несет ответственность за сложившуюся ситуацию. Много делалось для того, чтобы страны принимали украинских детей, велась коммуникация для обеспечения возможности безопасного выезда. Думаю, это нормальная практика, когда первая леди в условиях войны старается создать какую-то основу, чтобы дети имели возможность выехать в безопасное место. Ну, и, кроме того, это возможность для фандрейзинга. Детей вывозили на год. Никто не ожидал, что они пробудут там значительно дольше. Если из Турции дети вернулись, то есть много тех, кто в составе интернатов до сих пор находятся в Германии, Польше, Италии, других странах.
— Фонд Шостака вывозил только детей из интернатов?
— Нет, там были и детские дома семейного типа (ДДСТ), приемные и опекунские семьи. Кто-то из них писал мне, что им все очень понравилось, кому-то — нет. Как я уже говорила, это все равно социальное гетто. Ошибкой — разместить на одной территории большое количество травмированных детей и взрослых и ждать, что море их всех исцелит.
— В фильме утверждается, что провели мониторинг, который показал нарушения, после чего детей вернули в Украину.
— Да, мониторинги действительно были. Знаю об этом, поскольку входила в Координационный штаб по защите прав ребенка в условиях войны. В Турцию выезжали представители Нацсоцсервисной службы, Минсоцполитики. И после этого ничего не происходило. Лишь после мониторинга Офиса омбудсмена приняли решение оперативно возвращать этих детей в Украину, поскольку обнаружили проблемы с доступом к образованию, медицинским услугам и многие другие. Но широко это действительно не коммуницировали.
— Ты упомянула о том, что этим детям нужна помощь. Кто и какую помощь должен оказать?
— Насколько мне известно, Государственная служба по делам детей вместе с ЮНИСЕФ и общественными организациями работали с этими детьми. Оценили потребности. Знаю, что для этих детей искали семейные формы устройства, потому что ко мне тоже обращались, о некоторых детях я писала на своей странице в Facebook. Это были дети с инвалидностью, из больших семейных групп, большей частью подростки. Для кого-то из них семьи нашли.
Знаю, что для детей, которых вернули из Турции, арендовали помещение на Закарпатье, с ними работали психологи и специалисты по социальной работе, чтобы подготовить к устройству в семейные формы воспитания.
Когда эти дети еще были в Турции, к нам в «СОС Дитячі містечка Україна» обращались из службы по делам детей, чтобы мы оплатили поездку потенциальным родителям для знакомства с детьми. И они забирали их в семейные формы воспитания. Уже на Закарпатье приезжали семьи из Днепра (у них первоочередное право, поскольку дети из Днепропетровской области). Здесь у меня тоже вопрос, потому что ситуацию в этом регионе нельзя назвать безопасной. Впрочем, как и по всей Украине.
Сколько детей устроили или вернули в биологические семьи, сколько усыновили, а сколько осталось в интернатах, информации у меня нет. Но она должна быть у Днепропетровской службы по делам детей и Государственной службы по делам детей.
— Что с девушкой, у которой отобрали ребенка?
— Ей помогает фонд «Надія і житло». Оказалось, что они работали с ней еще до начала полномасштабной войны. После возвращения с ней начали работать специалисты, и я знаю, что уже есть адвокат, готовая защищать родительские права девушки в суде pro bono.
— Ты занимаешься эвакуацией детей и семей с прифронтовых территорий с 2014 года. Какие сейчас здесь есть проблемы?
— Сейчас мы больше помогаем адаптироваться и интегрироваться семьям, которые выехали, эвакуацией непосредственно не занимаемся. Есть много серьезных профильных организаций, которые эвакуируют из прифронтовых территорий разные категории людей.
Но проблемы мне известны. Первая из них — много семей выезжают, получают какую-то гуманитарную или финансовую поддержку и возвращаются назад. Они уже адаптировались к тем страшным условиям, в которых там живут. О том, что главная проблема — договориться с родителями или законными представителями ребенка, чтобы они выехали, говорят все волонтеры и общественные организации.
С другой стороны, вторая проблема — тех, кто выезжает, негде принимать. Они хотят быть ближе к своему дому и дальше, условно говоря, Полтавской области не едут. Так что там все переполнено и жилье найти невозможно. А жить в местах компактного группового проживания люди тоже не хотят. Это те же социальные гетто, только ближе к линии фронта.
— Фильм в который раз продемонстрировал все проблемы интернатной системы. Десятки лет в разных форматах и с некоторыми откатами мы говорим о необходимости ее трансформировать, о реформе деинституализации, о развитии альтернативных форм воспитания. Перед полномасштабной войной риторика несколько изменилась — появились мнения, что закрывать интернаты не время, сначала нужно иметь четкое понимание, куда девать детей. В принципе утверждение справедливое. Что у нас сейчас с семейными формами воспитания? Они в кризисе?
— Ключевая ошибка (и так происходит очень давно) в том, что, говоря об интернатном заведении, мы сразу говорим об альтернативных формах воспитания детей. А стоило бы начинать с поддержки биологической семьи. Однако в нашем представлении это какие-то очень опасные семьи. Действительно, есть много асоциальных, но они же не всегда были такими.
Мы теряем время, и вместо реальной помощи маме, которая сама воспитывает детей; или семье, потерявшей отца или мать; или многодетной семье, или такой, где родился ребенок с инвалидностью, до сих пор дискутируем о том, что такое социальные услуги и нужны ли они. Все ресурсы мы стараемся направить в поддержку семейных форм воспитания, понимая, что туда пойдут дети. И они таки пойдут туда, потому что никакой реальной поддержки биологических семей нет.
Хотя «СОС Дитячі містечка Україна» работает с биологическими семьями, и это одно из наших главных направлений деятельности, этого недостаточно. Этого недостаточно на государственном уровне. Есть громады, города, где нет ни одного специалиста по социальной работе. И семьи в сложных жизненных обстоятельствах замечают только тогда, когда они уже реально становятся опасными для детей.
Мы не видим проблем и не ищем возможности для их решения на естественных пересечениях с этими семьями — например в роддомах, больницах, детсадах, школах. Там, где если видим, что в семье что-то не так, то действительно можем отреагировать, сообщив в службу по делам детей или центр социальных служб. Это наша основная ошибка. Мы замечаем только крайние случаи, когда вопрос об изъятии детей уже стоит ребром.
Но пока мы не построим систему поддержки семьи на ранней стадии, к сожалению, каждый раз будем наступать на те же грабли. Будем бороться с интернатами, но там дети, и не все из них готовы к устройству в семье. Для некоторых нужны другие решения — социальные квартиры или малые групповые дома. Простых и универсальных решений здесь нет.
Поэтому в превенцию нужно инвестировать максимально. На уровне громады семьи должны знать, куда и к кому могут обратиться; что это не стыдно и что на них не поставят клеймо. Потому что сложные жизненные обстоятельства у нас — это и ВПЛ, и наркозависимость, и насилие в семье. Соответственно, семьи не готовы признавать, что они в сложных жизненных обстоятельствах, и не обращаются за помощью. А потом в них такой кризис, что другого способа, кроме как изъять ребенка, уже нет.
— Есть ли сейчас у государства средства на развитие услуг раннего вмешательства?
— Это для семьи большие средства. А если это строить как государственную систему поддержки, которая на самом деле очень хорошо работает, то по сравнению с тем, сколько это стоит в интернате, выйдет очень мало. Минимальный набор социальных услуг должен быть на уровне громады. К сожалению, мы видим, что многие громады в этом не заинтересованы, не понимают, зачем им это нужно, и не хотят тратить на это средства.
— Вариантов устроить ребенка-сироту или лишенного родительской опеки на сегодняшний день есть несколько. Это интернат, что очень нежелательно, как мы уже говорили. Лучше всего, конечно, усыновление. И альтернативные формы воспитания — опека, приемные семьи и ДДСТ.
— Еще патронатные воспитатели. Это именно та услуга устройства во временную семейную форму, когда за биологическую семью еще можно бороться и вернуть туда ребенка.
— Но эта форма достаточно дорогая. И таких семей немного.
— Сейчас их появилось больше: по состоянию на 2025 год таких семей 594, у них 1103 ребенка, но этого, конечно, недостаточно. В каждой громаде должно быть как минимум две такие семьи, которые одновременно могут принимать до трех детей. Но мы знаем случаи, когда в семью патронатных воспитателей устраивают одновременно по пять детей. Есть громады, где таких семей нет вообще. Но патронат — это временная форма семейного устройства ребенка.
— Другие, более постоянные формы — ДДСТ и приемные семьи, насколько я понимаю, сейчас переживают кризис?
— Ну, да. Расцвет семейных форм воспитания случился в 2012–2013 годах, когда значительно больше семей открывались, чем закрывались или останавливали свою деятельность. После 2014 года много семей мы потеряли. Некоторые из них остались на оккупированных территориях. Некоторые переехали, помыкались здесь и вернулись домой, потому что там у них хотя бы было жилье.
Потом ковид. Знаю много случаев, когда умирали родители-воспитатели, соответственно приемных семей и ДДСТ стало меньше. В 2022-м — оккупация. Есть семьи, которые выехали на территорию России. Многие подались за границу. Я не считаю, что они для нас утрачены, потому что некоторые приезжают в Украину, их пополняют детьми, и они возвращаются за границу. Этот временный проект имеет название «Місток». В Норвегии, Чехии, Польше некоторые наши приемные семьи уже получили лицензию и тоже принимают украинских детей, но уже на территории этих стран.
Но война на самом деле не способствует появлению новых таких семей. По последним данным Государственной службы по делам детей, в Украине 1295 ДДСТ (где воспитываются 8734 ребенка) и 2784 приемные семьи (5307 детей соответственно). Под опекой находятся 442 407 детей в 31 819 семьях. По разным причинам сегодня закрывается больше приемных семей, чем создается.
— И одна из таких причин, согласно исследованию, которое недавно представило «СОС Дитячі містечка Україна», связана с финансами?
— Исследование показало, что под опекой, в приемных семьях и ДДСТ потребности детей от рождения до шести лет обеспечены государственными средствами только на 51%, от шести до восемнадцати — на 63%. Это о том, что даже базовые потребности этих детей не закрыты, и родители-воспитатели должны думать о том, чем их накормить. Они не могут обеспечить детям адекватное лечение при необходимости. Не могут купить им новую обувь, отправить на кружки. Иногда потому, что просто нет транспорта, а развезти одновременно от шести до десяти детей иначе физически невозможно.
Эти экономические проблемы не определяющие. Большинство семей — люди с миссией, ценностные, принимающие решение о ребенке не из-за финансового вознаграждения. А потому что в их жизни был какой-то опыт сиротства или в интернатном заведении воспитывался кто-то из родителей. Например девушка, выросшая в ДДСТ (сейчас она сама мама-воспитательница ДДСТ), рассказывает, почему для нее важно это делать. Но таких людей не так много, как нам хотелось бы.
И, конечно, минимальные выплаты, да еще и большие задержки их после передачи этих выплат Пенсионному фонду — это проблема. Службы по делам детей рассказывают, что некоторые семьи приходят к ним и говорят: если еще какое-то время денег не будет, то мы приведем и оставим детей здесь. Ну, потому что их нечем кормить. Задержки ужасные на самом деле. У очень многих семей — с июля. А есть такие, что не получают денег уже год.
— Я не представляю, на что они живут...
— Вот и мы спрашиваем об этом в исследовании. Родственники помогают, берут взаймы, что-то выращивают на своих огородах, воспитывая по десять детей, еще идут куда-то работать. Каждый выживает как может. Без лишней романтизации. Но так не должно быть. Вместе с тем мы знаем, сколько этих родителей обвиняют в том, что они наживаются на детях. Если бы дело было в финансах, то всех детей уже разобрали бы.
Сумма, которую получают семьи, мизерная и действительно не покрывает базовых нужд. Не говоря уже о том, что ребенка надо собрать в школу и у него должен быть телефон и планшет или ноутбук для учебы.
Самый эффективный канал коммуникации и распространения информации о семейных формах воспитания — «сарафанное радио». И когда люди видят, что эти семьи живут в бедности, это совсем не способствует появлению новых таких семей. Надеюсь, государство нас услышит и эти выплаты все-таки увеличит, потому что это уже за гранью человеческого достоинства.
— Я тоже надеюсь, что эти деньги будут вовремя выплачивать. Кстати, я не услышала от главы Государственной службы по делам детей, когда этот долг компенсируют?
— Обещают до конца года. Иначе эти средства будут потеряны для семей.
— Сейчас базовые выплаты в приемной семье для детей до шести лет составляют 6407 гривен, для детей от шести до восемнадцати лет — 7990 гривен, для лиц, старше восемнадцати лет, которые продолжают обучение, — 7570 гривен. По вашим подсчетам, их стоило бы повысить вдвое. Насколько это реально, ведь при средней зарплате в 27 тысяч гривен потратить столько на ребенка может себе позволить далеко не каждая биологическая семья?
— Я считаю, что нельзя сравнивать детей-сирот и лишенных родительской опеки с детьми в биологических семьях. Это травмированные дети, у которых куча проблем. И мы за это ответственны, в частности потому, что вовремя не изъяли их из опасных биологических семей, потом поместили в интернатные заведения, где они подвергались насилию и потеряли возможность получить нормальное качественное образование, своевременную медпомощь и прочее. Соответственно, все это потом переходит на приемных родителей, которые должны это как-то наверстать. Это действительно сложная работа.
И я считаю, что дополнительных пять миллиардов гривен в год — вполне посильная сумма для государства, два года подряд выплачивающего всем по тысяче гривен «Зимней поддержки», которая на самом деле ни на что не влияет. За эти 11 миллиардов гривен за два года можно было бы поддержать семейные формы воспитания и помочь этим детям и их семьям выйти из бедности. Это была бы настоящая поддержка.
— Недавно появился указ президента Украины №859/2025 «О дополнительных мерах по защите прав детей в условиях вооруженной агрессии против Украины». Это как-то изменит ситуацию в сфере защиты прав ребенка?
— Если честно, я в него не очень вчитывалась. Его появление для меня плохой знак — что-то не то происходит. Я не верю в указы, они декларативны и не работают. Нам не хватает реальных законов, например, о семейных формах воспитания или о деинституализации, а также контроля над их исполнением.
Законов много, но каждый использует только то, что его напрямую затрагивает. А есть еще много нормативных актов, которые пересекаются друг с другом. Но привычки читать и понимать законодательство у нас нет. И в каждой сфере один и тот же нормативный акт толкуют по-разному, когда это касается конкретного ребенка или семьи.
— Приближаются праздники. Ты всегда накануне писала, что не нужно ездить с подарками в интернаты. Детей поддерживать нужно иначе. Ситуация изменилась?
— В моем Facebook да. Мои многолетние объяснения сработали. Многие люди, которые раньше собирали подарки и ездили с ними в интернаты, теперь сами спрашивают у меня об альтернативе: может, есть какие-то семьи, которым нужно помочь? Я была этим приятно удивлена. Есть много семей, которые готовы поддерживать детей и семьи. Хотя, к сожалению, до сих пор есть много крутых блогеров, которые и дальше паразитируют на теме подарков для интернатов. Я не против помощи, но знаю, что обычно эти дети ничего не получают. Когда за гостем закрылись двери и фоточку опубликовали в Instagram, подарок у ребенка отобрали, и все.
Но у меня сейчас нет энергии в который раз писать об этом. Мы работаем с очень сложными случаями возвращения детей из депортации. И знаешь, у детей, которые в течение некоторого времени прожили в оккупации или находились в депортации (даже рядом с родственниками), я вижу много общих признаков с детьми, бывшими в институционных заведениях. Об этом говорят и наши психологи. Эти процессы реинтеграции ребенка в семью, в новую громаду очент схожи с процессом интеграции в приемную семью ребенка, который находился в интернатном заведении.