Война в Украине может положить конец эре популизма – NYT

Если последние 10 лет западной истории были отмечены длительной борьбой между либерализмом и популизмом, то вторжение Владимира Путина в Украину заставило многих либералов признать борьбу оконченной, а противника – поверженным, пишет американский политический аналитик, обозреватель издания New York Times Росс Даута.

И такие утверждения не беспочвенны. Война Путина нанесла по популизму два удара: прямой и косвенный. Первый – это стыд для каждого популистского лидера, европейца или американца, который когда-либо говорил добрые слова в адрес Путина, или хотя бы считал его оппонентом, искусство государственного управления которого крутится вокруг наших собственных некомпетентных элит. Такие заигрывания сейчас закончились отступлением, заставляя популистов самомаргинализироваться или же совершать бесстыдный разворот. То есть, не стоит удивляться, если к 2024 году Дональд Трамп превратится в крупнейшего российского ястреба.

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ

У Путина угрожают войной Европе — у Зеленского напоминают, что это реально

Но более разрушительный удар, тем не менее, является косвенным. Вторжение в Украину показало, каким неуверенным и беспомощным становится популистский инстинкт, когда сталкивается с противником, которого нелегко вписать в его фокус на внутренней западной коррупции, его нарративы вероломства и глупости элиты.

Эта определенность свойственна не только правым популистам, скорее, ее можно заметить в антиэстеблишментских голосах всех мастей. Среди тех, кто не ожидал вторжения в Украину, потому что не думал, что разведка США может добиться каких-то результатов. Тех, кто не ожидал украинского отпора, потому что считал, что любой  режим, поддерживаемый нашими внешнеполитическими элитами, будет слишком несчастным, чтобы выжить. СМИ ищут новые нарративы, которые соответствуют популистским предубеждениям, потому что картина путинской агрессии и единства запада – нет.

На фоне этого шатания Республиканская партия США, которая была главным двигателем популизма, похоже, возвращается к своему до-трамповскому состоянию... Но в этом можно увидеть загвоздку с утверждением того, что если популизм проиграл, то обязательно выиграл либерализм… Возвращение республиканской воинственности возрождает старый-добрый американский национализм.

И то, что справедливо для республиканской партии, справедливо и в более общем ключе. Украинские борцы, которыми все так восхищаются, явно борются больше за национализм, чем за либерализм, некоторые из них вовсе не сражаются за либеральные идеи. Европейская страна, которая делает возможно больше всего для того, чтобы им помочь, - Польша. Еще вчера она была краеугольным камнем западного либерализма из-за своего националистического и консервативного правительства…

Ничто из этого не является удивительным. Всегда единство и энергия либерального общества зависят от не совсем либеральных сил – религиозного благочестия, национальной гордости, чувстве провиденциальной миссии, определенной степени этнической солидарности и, конечно, боязни какого-то внешнего противника. Либерализм в своих лучших проявлениях направляет эти силы. Либерализм в худших проявлением колеблется между их игнорированием и подавлением ими.

Ничего из этого не должно удивлять: всегда было так, что единство и энергия либерального общества зависят от не совсем либеральных сил — религиозного благочестия, национальной гордости, чувства провиденциальной миссии, определенной степени этнической солидарности и, конечно, боязнь какого-то внешнего противника. Либерализм в своих лучших проявлениях направляет и направляет эти силы; либерализм в худшем случае колеблется между их игнорированием и подавлением ими.

Среди оптимистичных либералов текущего момента вы можете видеть, как происходит это изменение. «Поражение России сделает возможным «новое рождение свободы», — написал Фрэнсис Фукуяма на прошлой неделе, — и выведет нас из ступора по поводу упадка глобальной демократии. Дух 1989 года будет жить». Продолжая интервью с Грегом Сарджентом из The Washington Post, Фукуяма представил текущий момент как возможность для американцев и других жителей Запада заново выбрать либерализм из-за признания того, что националистическая альтернатива «довольно ужасна».

Но один из ключевых уроков последних лет заключается в том, что дух 1989 года был сам по себе духом возрожденного восточноевропейского национализма, как и либерализма. Это одна из причин, по которой такие страны, как Польша и Венгрия, сильно разочаровали либералов в своем последующем развитии… до настоящего момента, конечно, до тех пор, пока польский национализм внезапно не стал решающим оплотом для либерально-демократического Запада.

Поэтому либералам, которые наблюдают за барахтаньем популизма, необходимо взвешенное понимание собственной позиции, своей зависимости от национализма и партикуляризма и даже шовинизма. Их задача просеивать эти силы так, чтобы добро (преклонение перед патриотизмом украинцев и мужеством Владимира Зеленского) перевешивало зло (бойкот российского вундеркинда и угроза ядерной войны).

И им точно стоит избегать иллюзий о том, что злобное вторжение Путина означает, что все жалобы на внутренние проблемы Запада можно отвергать как пустые и ложные…

Идея о том, что путинская Россия представляет собой некую эффективную постлиберальную или традиционалистскую альтернативу проблемам Запада и такую, чьи вооруженные силы могут просто пройти по Восточной Европе, была полной чушью. Но все же западные проблемы остаются: мощь Америки находится в относительном упадке, мощь Китая резко возросла. Ничто из того, что я бы назвал главными проблемами Америки не испарились только потому, что российские войска терпят неудачу при подходе к Киеву.

Поскольку эти проблемы имеют решающее значение для понимания того, откуда в первую очередь взялся популизм, со стороны либералов безрассудно заявлять о победе, основанной на сдвигах в международном порядке, просто отмахиваясь от внутреннего недовольства. Плохая приспособляемость популизма к данному конкретному моменту дала возможность его врагам и критикам. Но они упустят возможность, если убедят себя в том, что внешний вызов каким-то образом устранил внутренний кризис.