О судебной реформе и судебной солидарности

О проекте судебной реформы, внесенном на рассмотрение парламента президентом и поспешно одобренном Радой в первом чтении, написано и сказано немало. Оппонируя авторам президентского законопроекта, председатель Верховного суда неоднократно доказывал, что фактическое лишение ВСУ статуса суда последней инстанции во всех категориях дел (кроме конституционного производства) разбалансирует судебную систему и окончательно похоронит единство и так не слишком последовательной практики правоприменения. Очевидно, сужение полномочий ВСУ прежде всего имел в виду Василий Онопенко, когда утверждал в интервью «Зеркалу недели», что вследствие такой реформы «в ближайшей перспективе Украина «выпадет» из круга демократических правовых государств».

Поскольку автор сейчас проводит исследование конституционной модели немецкой судебной системы — видимо, наиболее фрагментированной в Европе — в Институте Макса Планка (Гейдельберг), позволю себе высказать несколько замечаний относительно европейских моделей делимитации юрисдикционных границ между разными типами национальных судов, способов обеспечения единства судебной практики и судебной солидарности. Не слишком тешу себя надеждой, что эта статья хоть как-то повлияет на ход судебной реформы в Украине. Но тем не менее хочу внести посильный вклад в дискуссию, развернувшуюся вокруг этого вопроса.

Фрагментация судебной системы: европейский и глобальный контексты

Прежде всего рассмотрим вопрос целесообразности существования в национальной системе судопроизводства единого наивысшего суда. Разнообразие судебных систем европейских стран не дает нам однозначного ответа. Например, в Финляндии, Чехии, Швеции, Польше и Австрии верховные суды не имеют права пересматривать решения судов административных, создающих отдельную судебную вертикаль. Схожая ситуация во Франции, Нидерландах и Бельгии, где во главе административной юстиции стоят квазисудебные государственные советы, решения которых — окончательные и не подлежат пересмотру в судебном порядке.

В то же время наличие единого наивысшего судебного органа, являющегося судом последней инстанции во всех делах, характерно для стран общего права и отдельных государств так называемой смешанной юрисдикции (объединяющей элементы как гражданского права, так и англосаксонской правовой системы). Так, в США, Канаде, Израиле, Индии, Австралии и Новой Зеландии нет таких судебных решений, которые, при наличии желания и оснований, не имели бы права пересмотреть верховные суды. В Объединенном Королевстве созданный в прошлом году Верховный суд имеет юрисдикцию во всех делах, кроме шотландских гражданских дел, в последней инстанции рассматриваемых Высшим судом по гражданским делам (Court of Session) в Эдинбурге.

В большинстве стран Европы (впрочем, как и в Украине) есть специальный орган конституционной юрисдикции, полностью отделенный от системы судов общей юрисдикции. Как правило, последние (все или только высшие суды — в зависимости от конкретного государства) могут обращаться в КС в случае возникновения обоснованных сомнений в неконституционности закона либо подзаконного акта, а в отдельных странах также — за толкованием конституционного или законодательного положения.

В странах Европейского Союза сосуществуют два правовых порядка — национальный и ЕС-овский, юрисдикционные границы между которыми довольно размыты. И даже в таком европейском государстве, как Ирландия, где Верховный суд является не только судом последней инстанции во всех делах, но и (в отличие от Великобритании) де-факто — конституционным судом, последний определенным образом разделяет полномочия окончательно решать, что является действующим правом в Ирландии, а что нет, с Судом Европейского Союза. Иногда, как в вопросе абортов, «диалог» Дублинского и Люксембургского судов относительно этой более чем актуальной для ирландцев проблемы вызывает в стране бурю эмоций и сильные политические страсти.

Следовательно, мы видим, что, по крайней мере в пределах Европы, судебная система скорее в определенной степени фрагментированная, чем «пирамидальная» во главе с единым наивысшим судом. Очевидно, нигде это так ярко не проявляется, как в Германии, примером которой, по-видимому, вдохновлялись авторы законопроекта №6450. В ФРГ существует отдельная вертикаль общих судов, рассматривающих гражданские и уголовные дела, отдельная вертикаль судов, рассматривающих трудовые споры, отдельная — административных, отдельная — налоговых, отдельная — судов, рассматривающих споры относительно социальной помощи. Назвать вертикалью
17 конституционных судов было бы, вероятно, неправильно, но и здесь мы наблюдаем определенную иерархию: Федеральный конституционный суд имеет право пересматривать решения федеральных КС.

Ни Верховный федеральный суд Германии (Bundesgerichtshof), ни высшие специализированные суды не имеют права пересматривать решения друг друга. Казалось бы, железный аргумент в поддержку украинских реформаторов: несмотря на такую фрагментированность, немецкая судебная система, вне сомнения, — одна из наилучших в Европе, а послевоенная Германия заслуженно считается образцом правового государства. Следовательно, не был прав председатель ВСУ, когда утверждал: «Нет стран, где существует сплошная специализация (судов для рассмотрения отдельных видов дел)», — скорее, наоборот, фрагментированность судебной системы per se не вредит правосудию? Но не все так просто, как может показаться на первый взгляд.

Немецкие диковинки

Несмотря на немецкую педантичность, с которой распределены сферы юрисдикции между отдельными специализированными судами, время от времени возникают кросс-юрисдикционные вопросы права. Они требуют совместного обсуждения и решения при участии нескольких специализированных и общих судов. Для этого немецкое законодательство предусматривает уникальный ad hoc орган — Общий сенат высших федеративных судов (Gemeinsamer Senat der Obersten Gerichtshofe des Bundes), в состав которого входят председатели и по два судьи соответствующей судебной палаты каждого из пяти высших судов ФРГ. И хотя Общий сенат собирается довольно редко, институционный механизм для выработки единых подходов для межотраслевых вопросов правоприменения в Германии существует и действует.

Другой контрбаланс отраслевой фрагментации немецкой судебной системы находим в особых полномочиях Федерального конституционного суда, иногда небезосновательно, хоть и неформально, называемого наивысшим немецким судом. Во-первых, в Германии существует процедура т.н. предыдущих выводов. Она обязывает каждый суд общей юрисдикции, который рассматривает конкретное дело и во время его слушания приходит к выводам, что определенная законодательная норма нарушает конституцию, — остановить рассмотрение и обратиться в Конституционный суд, чтобы подтвердить или опровергнуть свои сомнения в конституционности такого положения. С помощью данного механизма достигается единство правоприменения конституционных норм и в определенной степени — законодательства, которое на этих нормах основывается.

Более того, Федеральный конституционный суд имеет полномочия — по конституционной жалобе физических и юридических лиц — пересматривать решения судов общей юрисдикции, нарушающие основополагающие права, закрепленные в Основном Законе ФРГ. И, хотя суд допускает к рассмотрению лишь малую толику (1—2%) всех жалоб, именно в этой ипостаси — как суперапелляционная судебная инстанция — Конституционный суд из Карлсруэ де-факто обобщает, коррелирует и развивает на общенациональном уровне не только практику правоприменения, но и право как таковое, независимо от отраслевых юрисдикционных разделений.

В Украине института конституционной жалобы, как и института судебного обращения за предварительными выводами, пока нет. А доступ физических и юридических лиц к единому органу конституционной юрисдикции в Украине в принципе есть, но тропа к нему настолько узкая, длинная и извилистая, что абсолютное большинство украинцев, разуверившихся в национальной юстиции, предпочитают искать правду в далеком Страсбурге, а не в облицованном мрамором здании по ул. Жилянской.

Следовательно, хоть отраслевая фрагментированность судебной системы не противоречит европейскому опыту, определенные институционные и процессуальные механизмы согласования практики правоприменения и развития правовой доктрины существуют даже в такой фрагментированной судебной системе, как немецкая. Президентский проект украинской судебной реформы таких механизмов, к сожалению, не предусматривает.

Следует признать также, что законопроект №6450, в случае его принятия, приведет к преобразованию Верховного суда Украины в довольно маргинальный институт, некое пятое колесо в украинской судебной телеге. Функции посредника в отношениях между судами общей и конституционной юрисдикций, отдельные функции в ходе досрочного прекращения полномочий президента и пересмотр дел по результатам решений международных юрисдикционных органов всегда были и будут оставаться, скорее, на периферии деятельности высших национальных судов. Даже полномочия пересматривать дела, касающиеся неодинакового применения судами (судом) кассационной инстанции одной и той же нормы материального права в похожих правоотношениях, не открывают перед ВСУ адекватных возможностей влиять на практику правоприменения и развитие правовой доктрины, поскольку делают ВСУ заложником разногласий в решениях высших отраслевых судов, которых может и не быть. Если высшие суды последовательно, раз за разом станут выносить ошибочные решения, Верховный суд будет бессилен что-либо изменить. А значит (если законопроект №6450 станет законом), как это ни абсурдно, право апеллировать в ВСУ надо будет добывать в борьбе в Европейском суде по правам человека, где рассмотрение дел длится в среднем более трех лет.

Поэтому, очевидно, лукавил господин Портнов, когда утверждал в объяснительной записке к законопроекту, что целями его детища являются, в частности, «реформирование системы судопроизводства в соответствии с международными стандартами» и «упрощение процедуры доступа к суду для каждого гражданина».

В конце 2007 — начале 2008 года спорили о модели конституционного судопроизводства, которая бы больше всего подошла Украине. Говорили о том, нужен Украине Конституционный суд или можно передать его функции отдельной палате Верховного суда. В марте 2008 года председатели соответствующих судов даже публично обменялись любезностями: Андрей Стрижак обнародовал в «ЗН» статтю «О роли и месте КС», а Василий Онопенко не промедлил с открытым письмом в ответ. Тем не менее буквально в день обнародования письма председателя ВС коллегия Верховного суда Украины по административным делам признала незаконным увольнение с должности судьи КС Сюзанны Станик. И все же не вина ВСУ в том, что Сюзанна Романовна в конце концов вынуждена была оставить должность.

В этом деле Верховный суд вполне по-европейски не побоялся подать голос в защиту судебной независимости от политической ветви власти.

По-видимому команда Януковича вводит Конституционный суд в соблазн стать единственным «суперсудом» в Украине. Сужение полномочий Верховного суда решением КСУ от 11 марта странным образом перекликается с положениями законопроекта №6450, которые фактически маргинализируют «наивысший судебный орган в системе судов общей юрисдикции». Наводит на размышления также тот факт, что именно сейчас офис координатора проектов ОБСЕ в Украине, обычно заранее согласовывающий с властями возможные пути имплементации собственных наработок, начал проект «Конституционная жалоба».

Впрочем, жрецам конституционализма следует помнить, что учреждению на Жилянской с его авторитетом и общественной поддержкой едва ли удастся в недалеком будущем занять в Украине такое место, которое занимает в ФРГ Федеральный конституционный суд. А Высший административный суд под руководством полулегитимного А.Пасенюка едва ли будет защищать независимость и «право на профессию» конституционных судей Мачужак, Домбровского, Дидковского и других так, как это делал ВСУ относительно судьи Станик.

Похоже, судебную реформу авторства профессора-конституционалиста Андрея Портнова в парламенте уже не остановить. Шансы, что ВСУ спасет от юрисдикционного маргинесса заступничество ПАСЕ или Венецианской комиссии, призрачные. А вот побороться против почетной высылки на юридическую периферию в КС коллегам Василия Онопенко стоит. Тем более что избежав лобового столкновения с новой властью в деле о способе формирования коалиции, единственный орган конституционной юрисдикции имеет хороший политический плацдарм для того, чтобы защитить независимость, а следовательно — престиж и реальный вес судебной ветви власти.

И двигать людьми в пурпурных мантиях должны не благородство и преданность высоким идеалам свободы, а элементарная корпоративная солидарность. Потому что если ВСУ маргинализируют сегодня, завтра КСУ будет смотреть на своих питерских коллег с завистью. Если, конечно, у конституционных судей Украины остались здоровые профессиональные амбиции, а не просто желание сыто и комфортно дотянуть до заслуженной пенсии.