СУБЛИМИРУЮЩИЙ РОК...

Проблема взаимопроникающего влияния сексуальности и искусства является одним из наиболее интереснейших и спорнейших вопросов, относящихся как к области психологии, так и целого комплекса искусствоведческих дисциплин. Но все же самой актуальной в последние годы стала тема развития молодежной музыкальной субкультуры, корни которой, по мнению ведущих американских экспертов, кроются в области человеческого бессознательного, и напрямую связаны с вытесненной сексуальностью.

Наиболее целесообразным было бы начать рассмотрение роли и значения секса в современной рок-культуре с момента появления данного социокультурного феномена. Как известно, это направление в современной культуре зародилось в начале 50-х годов в США. Именно в этот исторический период, с небывалым доселе размахом, на американском континенте поднялась волна борьбы за нравственные идеалы американского общества, а также бешеная кампания травли инакомыслящих политиков, а впоследствии и простых граждан. Все эти неблагоприятные факторы привели к возникновению в широких слоях американского общества, с одной стороны, синдромов навязчивых состояний и разнообразных по своим проявлениям акцентуаций личности и фобий, а с другой, коснувшиеся наиболее чуткой и ранимой части общества — молодежи, неврозы на почве суровой регламентации половой жизни в рамках новой, эйзенхауровской, морали. Подобного рода неблагоприятные факторы на протяжении нескольких лет способствовали небывалому по размерам и силе накоплению как коллективного, так и индивидуального вытесненного бессознательного. Последовавшие вслед за этим события находятся в полном соответствии с теорией З.Фрейда относительно того, что через какой-то промежуток времени, накопившаяся вытесненная сексуальность может сублимироваться в различных аспектах творческой деятельности. Неожиданно появившаяся на сцене американской культурной жизни фигура Элвиса Пресли, наделенного провокационно яркой сексуальной внешностью и нарочито развязными манерами, послужила своеобразным сигналом к символическому «отцеубийству», через разрушение моральных и культурных норм «родительской», пуританской в своем основании, культуры. С самого своего зарождения роксубкультура несла на себе отпечаток своего долгого развития под непрестанным давлением «отца» в образе старшего поколения американского, а затем и британского общества. Наиболее же ярко это проявилось в извращенной форме сексуального общения между молодежью и ее кумирами. Уже на первом этапе своего развития рок-н-ролл имел явную склонность к визионизму и эксгибиционизму — ответной реакцией, уже имеющей глубокую психическую травму в виде устоявшихся неврозов, публики на безусловно провокационные телодвижения как Пресли, так и позднее секс-символа 60-х Джима Моррисона, была массовая истерия с обязательными элементами последующего публичного обнажения. Прослеживая эволюцию секс-роксимволов с начала 50-х и до наших дней, мы можем весьма легко заметить эволюцию и трансформацию массовой молодежной сексуальности в сторону все большего углубления и утончения сексуального извращения, проецируемого на массы их кумирами, и наоборот — массами на своих кумиров. З.Фрейд оценивал различные извращения в сексуальной жизни человека как символ некой элитарности того или иного индивида. Таким образом, нельзя не согласиться, что рассматриваемая нами молодежная роксубкультура действительно имеет статус элитарности.

Конец 60-х — начало
70-х можно смело отнести к зоофилическому периоду развития рок-музыки и связанной с ней культуры. Практически все крупные секс-символы данного периода имели у публики свой имидж, так или иначе связанный с миром животных. Так уже упомянутый Джим Моррисон был коронован как «король-ящерица». Его же ближайший конкурент по сцене Игги Поп именовал себя (да и продолжает это не без удовольствия делать)... игуанной (разновидность ящериц). Нетрудно заметить символический характер этих нарицательных имен. Именно в виде ящериц, змей и т.д. большинство психоаналитиков склонно усматривать при расшифровке психоаналитических символов мужское начало. Но все же в данном случае, как мне кажется, речь уместно вести именно о зоофилической направленности сексуальности молодежи периода конца 60-х — начала 70-х годов.

Короткий период конца 70-х, с его сатанинским панк-роккультом привнес в уже достаточно хорошо сформировавшуюся новую культуру лишь некоторые садо-мазохистические элементы с яркими вкраплениями эротико-танатологического комплекса. Но все же главным достижением этого периода является долгожданное разрушение в молодежной среде целого ряда комплексов, которые долгие годы у большинства молодых людей на Западе неминуемо переходили в неврозы.

Но все же, как мне кажется, одним из наиболее интересных периодов в развитии новой молодежной культуры является промежуток с начала 80-х и до наших дней. Именно в этот период наиболее ярко в искусстве проявилось влияние таких еще достаточно малоизученных явлений, как транссексуальность и трансвестия.

В этом отношении, наиболее глубоко и ярко раскрыл данный феномен один из крупнейших современных философов профессор социологии Парижского университета Жан Бодрийар. По его мнению, все мы — транссексуалы, равно как и потенциально биологические мутанты. Но вопрос этот все же не биологический: мы транссексуалы в символическом смысле. Возьмем к примеру Чиччолину (хотя она все же и относится к сфере кино, но в то же время является наиболее типичным проявлением общего для всей современной культуры трансвестидного направления). Поистине, есть ли более чудесное воплощение секса во всей его порнографической невинности? Чиччолину часто противопоставляют Мадонне: последняя — девственный плод аэробной сферы, продукт ледяной эстетики, лишенный всякого очарования и какой бы то ни было чувственности, безгласный андроид, в силу одного этого факта ставший превосходным сырым материалом для сотворения синтетического идола. Но разве Чиччолина — не транссексуал? Ее длинные платиново-золотистые волосы, на заказ выкроенный бюст, все изгибы более реальны, чем сама жизнь, и истинно достойный надувной куклы, ее лиофильный эротизм, заимствованный со страниц коммиксов или из мира научной фантастики, а более всего — гипербола ее сексуального (отнюдь не извращенного, не феминистского) развода — все вместе слагается в готовый образ тотальной греховности. Чиччолина, будучи сотворенной из чувственной эктоплазмы, в этом смысле сближается с искусственной, нитроглицериновой Мадонной или андрогинным, франкенштейновским очарованием Майкла Джексона. Все они — мутанты, трансвеститы, генетически барочные создания, чья эротическая внешность скрывает отсутствие половой спецификации. Они суть «уроды пола», сексуальные выворотни.

Но все же наиболее важным в исследованиях Бодрийара является его феноменальный вывод: триумф транссексуальности и трансвестизма ретроспективно бросает странный свет на сексуальное освобождение, отстаиваемое предыдущими поколениями. Теперь представляется, что это освобождение — в соответствии с его собственным дискурсом, означавшее полное раскрепощение эротических потенций тела, то есть, процесс, особенно благоприятный для принципов феминизма и сексуального наслаждения, — могло на деле означать не более, как переходящую фазу на пути к смешению категорий, которые мы здесь обсуждаем. Таким образом оказывается, что сексуальная революция могла в действительности лишь готовить сцену для генезиса транссексуальности. А это уже выходит за рамки проблемы только молодежной роксубкультуры и выводит на повестку дня проблематическую судьбу всех революций.