Почему нормальные люди идут в учителя — честный рассказ украинского учителя

Каждый раз, когда в Интернете наталкиваюсь на грубые манипуляции чиновников о том, что они вновь и вновь осчастливили учителей очередным «повышением» зарплаты (по которому вообще никакого повышения нет), чтобы только учителя не уходили из школы и нормально учили детей, я задаю себе одни и те же вопросы и вспоминаю один и тот же давний разговор…

В принципе, вопрос один, но в двух вариациях: ну вот почему нормальным людям захотелось когда-то и хочется сейчас идти в учителя?.. Или, может, это только с ненормальными случается такая беда?..

У меня не было ответа на этот вопрос в том далеком 1981 году, когда я, старший сержант Советской армии, в казарме одного из подразделений Южной группы войск где-то аж под венгерским городом Эстергом должен был объяснить это старшему же сержанту Романенко, который в присутствии моих тогдашних подчиненных практически «обвинил» меня в том, что я подался в учителя, потому что очень испугался честного тяжелого рабочего труда.

— Хорошо, — сказал я Романенко, — давай сядем и разберемся наконец с тем, что тебя так беспокоит. Итак, ты считаешь, что я окончил школу и пошел на четыре года в пединститут, чтобы получить специальность, которая позволит мне всю оставшуюся жизнь хорошо зарабатывать легким трудом? Я правильно тебя понял? Правильно. Давай уточним еще, что до армии я уже «легко зарабатывал» учительствованием целых три года, поэтому все, о чем будем говорить дальше, — это не из книги или кино, а из моего жизненного опыта.

Но, чтобы лучше увидеть все получаемые мною выгоды, начнем с тебя… Вот ты у нас кто? Ага, ты у нас токарь. После школы проучился неполный год в ПТУ и пошел на завод, где уже работал твой отец. И можно узнать, какую зарплату получает токарь на твоем заводе? Так, от 200 до 250 и больше рублей… Неплохо. Живете вы где? Ага, в полученной от завода квартире. Дача есть? Есть. Авто? Есть. Отпуск где проводите? Обычно на морях. Спасибо. А теперь перейдем ко мне.

И, как ты думаешь, какая у меня зарплата? 250 и больше? Да ну, Виталик, опомнись: у меня чистая ставка — 110 рублей. Слышишь? 110 рублей. Начисленными. Это — за 18 уроков в неделю и классное руководство. Кстати, у тебя же был классный руководитель? Ага, была, учительница географии. Ты хоть один день хотел бы прожить с вашим классом на ее должности? Не хотел бы. А сколько бы ты платил ей в месяц за классное руководство? 50–70 рублей? Видно, ты действительно понимаешь адскую сложность ее работы. А вот государство не понимает. Поэтому дает ей всего 10 рублей… Еще один нюанс: я учитель украинского языка. В четырех классах у меня более сотни учеников. Поэтому хотя бы раз в неделю мне надо проверять свыше сотни тетрадей. Сколько я за это получаю? 50–70 рублей в месяц? Нет, товарищ старший сержант, только пять… Ты правильно услышал: пять рублей в месяц. И это все — в пределах все тех же 110 рублей.

И в завершение. Учительствую я в горном селе. Живу на съемной квартире, и другая мне там не светит. Безусловно, о даче и авто, отдыхе на море даже мои будущие дети при моей зарплате могут не мечтать… Таковы мои «легкие заработки». Есть вопросы?

Когда я заканчивал, в казарме стояла гробовая тишина. Присутствующие смотрели на меня большими глазами, потому что, видимо, до сих пор имели об учителях и их заработках такое же представление, как и Романенко. Сам же инициатор разговора растерянно разводил руками: «Слушай, а чего же ты тогда пошел учительствовать?».

Я ему ничего не ответил… Просто пожал плечами, встал и вышел на улицу.

Что я мог ему сказать? Что армейскими ночами мне снятся уроки и мой седьмой класс? Что, заступая дежурным по батарее, я беру в гарнизонной библиотеке книги по педагогике и конспектирую их? Что постоянно думаю о том, какими, наконец, у меня будут радиостудия и драмгруппа? Как мы со старшеклассниками будем выпускать стенгазеты на два формата ватмана? И как организуем литературно-художественные студии? И как мы будем путешествовать по родному краю? (Кстати, за это все мне никогда не платили и не заплатят ни копейки.) А на уроках будем читать лучшую поэзию и писать сказки для взрослых… По Ярошенко… Андерсену… Собственным выдумкам и желаниям.

И действительно, а зачем это все? Ведь можно просто отбыть свои уроки, честно выполнить свою работу — и жить уже не для Вселенной, а для самых родных, которым ты нужен как сын, любимый, муж, отец… Но я просто не могу иначе. Не знаю, почему, но — не могу…

Уже намного позже, перечитав кучу книг по психологии творчества, я вдруг натолкнусь на сравнительную характеристику, данную Всеволодом Вильчеком работе и творчеству, и пойму наконец, что принадлежу к той проклятой когорте людей, которые, чтобы переживать чувство окрыленности, готовы и даром работать: «Человек никогда не борется за право трудиться — даже если и выступает под лозунгами борьбы за право на труд. На самом деле он борется за право иметь средства к существованию и за свой социальный статус. Но за право на творчество, за созданные ими идеи, образы люди шли на костер. Любые подделки и суррогаты создаются за деньги и только шедевры — задаром. Если автору за них что-то платят, то и вовсе по глупости, ибо просто не понимают, что великие творения духа… создаются и тогда, когда за них расплачиваются не с авторами, а сами авторы: порою бедностью и лишениями, порою свободой, порою жизнью».

Так должны быть и среди учителей люди, для которых учительствование — не работа, а творчество? Должны. Их много или мало? Кто его знает. Творчество — оно ведь разных масштабов... Но их не может не быть вообще. Даже если над этим усиленно работают государство и социум. Даже если общество настолько погрузилось в мертвые воды растления, что уже не нуждается в сердцах, отданных детям, потому что эти дети провозглашены особым поколением, которому уже сердца не нужны. Ни чужие. Ни собственные.

Но если у этого поколения есть глаза, но оно не видит, есть уши, но оно не слышит, есть ум, но оно не понимает, так разве это не потому, что оно обделено любовью? Разве это не потому, что для всех оно было объектом для приложения сугубо «рабочих усилий», которыми ближние (начиная с родителей) просто отбывали свою повинность перед ним?.. Что само оно так и не трудилось ни дня, чтобы приобрести хоть немного себя самого тем трудом, который называют работой души?..

В разные эпохи именно творческие учителя одним своим присутствием задают определенный идеал профессии, а через него — и человека. Именно они повышают планку профессионального уровня для остальных причастных. И кто пережил период, когда учительское сообщество горело идеями Амонашвили, Шаталова, Лысенковой, тот знает, на что способен простой смертный учитель-предметник, в котором от будничной спячки проснулся такой идеал. Его не надо тащить к какому-то росту через постоянные аттестации, — он сам заставляет работать на себя все методические службы и научные учреждения. Ему не нужен карьерный рост, награды и звания (тем более бутафорные «повышения» зарплаты), потому что ему нужны не вершины, сияющие застывшими льдами, а глубины, из которых тысячелетиями черпают живую воду человечности. И он всей своей жизнью идет к ним.

Жаль людей из образовательной управленческой вертикали и очень многих представителей социума, так и не постигших этих очевидных истин. Которым кажется, что именно деньги «животворят», а манипуляции — стимулируют. И хотя уже около двух десятков лет они ни от первого, ни от второго не получают желаемых результатов, но не очень об этом переживают, потому что верят, что заказанная ими «музыка» — вечна, как и их шкурные интересы.

…А мне почему-то верится, что и сейчас где-то в донецких метелях на фронте российско-украинской войны ходит украинский сержант, которому совершенно неинтересны различные министерские манипуляции и лживые обещания. Но которому по ночам снится учительствование. Поэтому он после нашей общей победы в этой войне обязательно придет в школу. Потому что иначе просто не может. И ученики его будут видеть, слышать, понимать… И будут любить. Ведь именно любовь животворит.

Все статьи Михаила Девдеры читайте по ссылке