Возвращение Мирослава Крлежи еще только может состояться

Вряд ли ошибусь, если скажу, что имя Мирослава Крлежи, скорее всего, неизвестно украинскому любителю, условно говоря, "балканской литературы" (условно - поскольку в Хорватии, безоговорочным классиком которой этот писатель считается, далеко не все в восторге от того, что страну ставят в один ряд с теми, кто и составляет понятие "Балканы").

В отличие от стопроцентно узнаваемых Милорада Павича и Иво Андрича, несколько подзабытой Дубравки Угрешич или недавно представленных украинскому читателю в переводе Андрея Любки Миленка Ерговича (роман "Отец") и Светислава Басары ("Фама о велосипедистах"), самый плодотворный писатель Хорватии, начавший писать вскоре после завершения Первой мировой войны, а закончивший незадолго до болезненного распада социалистической Югославии (родился в 1893 году, умер в 1981-м), ныне известен в Украине разве что узкому кругу любителей да специалистов по югославской литературе.

После своей смерти хорватский классик на несколько десятков лет был практически забыт на постсоветских территориях, а своеобразное переоткрытие Крлежи произошло в русскоязычном пространстве после публикации в 2004 году в "Иностранной литературе", и со временем - в ряде других газет и сетевых журналов его путевых заметок "Поездка в Россию" (1925). В опубликованных в либеральных российских СМИ путевых очерках Крлежа представляет весьма непривычную картину, с одной стороны, большевистской, а с другой - нэповской "советской" России начала 1920-х. Очевидно, по той причине, что путешествие не включало Украину (автор въехал на территорию СССР через Польшу и независимые на то время Литву и Латвию), опубликованный через 80 лет сборник воспоминаний особо не заинтересовал украинского читателя. Хотя в нем можно найти такую, например, фразу, которая польстила бы и современному прикарпатцу: "Мотаясь по долгу своей авантюрной солдатской карьеры по просторам между Карпатами и Адриатикой, я установил, что Станислав многим похож на Любляну (Laibach und Stanislau - южная и северная окраины K. und k. (kaiserlich und königlich - официальное сокращение государственных учреждений Австро-Венгрии. - О.С.)". Из-за неканоничности этот текст не публиковался в советских издательствах, в отличие от восторженных путевых заметок Герберта Уэллса, Лиона Фейхтвангера или Андре Жида. Посетив в 1925 года СССР, коммунист и "прогрессивный югославский писатель" после своих заметок снова смог попасть в Страну Советов лишь спустя 40 лет. В тот, второй приезд Крлежа прибыл в "красную" Россию в составе правительственной делегации, вошел в которую по указанию Иосифа Броз Тито. Алексей Сурков (талантливый поэт, автор песни "В землянке" - "Бьется в тесной печурке огонь…", и типичный тогдашний литературно-партийный аппаратчик), принимавший югославских коллег от лица Союза писателей СССР, на вопрос Крлежи, почему его произведения (в частности и "Поездка в Россию") не публикуются в братский социалистической стране, ответил выдающейся фразой: "Сложно с вами, товарищ Крлежа".

Впрочем, запрещенным для советского читателя Крлежа все же не был. Кроме переводов на русский его наиболее известных произведений - "Знамена", "Возвращение Филиппа Латиновича", поэтического сборника стилизованных под менестрельские песни на кайкавском диалекте хорватского языка "Баллады Петрицы Керемпуха" (в русской адаптированной версии - Петрушки Керемпуха) и других, - была даже экранизация одного из главных романов писателя "Семья Глембаев" (двухсерийный телеспектакль "Господа Глембаи" 1979 года, в главных ролях - Юрий Яковлев, Марианна Вертинская и другие известные в то время актеры).

Украинскому же читателю, если бы он захотел прочесть хорватского классика на родном языке, доступной была (и остается) единственная книга, без преувеличения, одна из лучших, - "Хорватский бог Марс". Сборник новелл, связанных темой участия хорватских домобранов (военнослужащих сухопутных войск Австро-Венгрии, рекрутированных исключительно из хорватов) в Первой мировой войне, имеет много общего с лучшими произведениями классиков "потерянного поколения" (Хемингуэя, Ремарка), но вместе с тем и принципиально отличается.

С нынешней точки зрения, Крлежа был инфицирован вирусом коммунистической идеологии, и это влияние сильно ощутимо в его антивоенных произведениях. Которое, впрочем, подготовленный современный читатель легко может игнорировать, сосредоточиваясь на психологических аспектах или выискивая для себя интересные детали "украинской темы". Ведь действие рассказов или непосредственно происходит на территории современной Украины (рассказ "Бой на Быстрице Лесной"), или же на это указывается упоминаниями: "… во время войны некоторые генералы влюбились в парки. Они засадили парками всю Галичину, разводили цветы, прокладывали аллеи и тут же давали им имена…" (рассказ "Три домобрана"). Следует отметить, что галицкий фронт Мирослав Крлежа, тогда простой солдат, в 1916 году видел собственными глазами.

А до войны он учился сначала в кадетской школе в венгерском Пече, а потом в Военной академии в Будапеште, однако за нелояльность был разжалован. Случилось это после его попытки стать сербским добровольцем во время Первой Балканской войны против Османской империи (1912). Тогда он пытался вступить в сербскую армию, однако ему отказали, заподозрив в молодом офицере австро-венгерского шпиона, а дома его ждало наказание - лишение званий, запрет поступать в военные училища империи и вскоре, с началом Первой мировой, отправка на Восточный фронт. Впрочем, и того непродолжительного опыта пребывания на фронте хватило для написания со временем произведения, непосредственно касающегося Украины, - драмы "Галичина ("Galicija", 1922, вторая редакция - "В лагере", 1934), к сожалению, знакомой только литературоведам, владеющим хорватским или сербским языком. Некоторые из них считают "Галичину" и "В лагере" разными произведениями, другие - одним в двух вариантах. В основе сюжета - душевные муки двух хорватских домобранов, получивших приказ повесить украинскую крестьянку, которая, в отчаянии из-за реквизированной для нужд армии коровы, кормилицы ее семьи, посмела обидеть имперского офицера.

Чтобы убедиться, действительно ли на украинский язык переведено только одно произведение хорватского классика, я обратился в Книжную палату Украины и получил ответ-подтверждение, что в каталогах палаты (1917–2007 гг.) найдены только две карточки на одну книгу Мирослава Крлежи - "Хорватский бог Марс", 1968-го и 1981 годов. Да и то, как я обнаружил, сверяя переведенный текст с хорватским оригиналом, не обошлось без цензуры. В советский вариант сборника не вошел рассказ "Барак 5 Б", - возможно потому, что среди его действующих лиц есть несколько пленных русских солдат?

Следует отметить, что первым переводчиком прозы Крлежи для украинского читателя стал сейчас, мягко говоря, контроверсионный, а точнее - пропагандистский, коммунистический писатель Ярослав Галан, который в начале 1930-х во львовской прокоммунистической литературной газете "Вікна" опубликовал отрывок из одного из рассказов цикла "Хорватский бог Марс" - уже упомянутого выше "Три домобрана" (под заголовком "День капитана Ратковича"). Оценить качество, в сущности, первого украинского перевода хорватского классика ныне непросто, однако качество второго, без преувеличения, замечательное. Закарпатский писатель и переводчик Семен Панько, который отлично справился с работой, заслуживает отдельной статьи.

Семен Панько - выходец из крестьянской семьи, который в 1940-х, нищенствуя, ночами сортировал письма на почте, а днем учился на отделении славянской филологии в хортистском Будапеште. А живыми балканскими языками, прежде всего сербским, овладевал общаясь с такими же, как и он, бедными студентами, выходцами из Воеводины. После войны, уже в советском Закарпатье, Семен Панько окончит филфак Ужгородского государственного университета, будет работать на журналистской и пропагандистской (куда ж без нее?) должностях, а в историю литературы войдет как переводчик классика сербской, хорватской и боснийской литератур - Нобелевского лауреата Иво Андрича. Его самое известное произведение "Мост на Дрине" (а также менее известный "Проклятый двор") дошли до украинского читателя именно в переводе Панько. К сожалению, перевод Крлежи у Семена Панько ограничился лишь "Хорватским богом Марсом", а до первого полноценного романа хорватской литературы XX века - "Возвращение Филиппа Латиновича" - так и не дошло.

Итак, этот роман, который, по словам уже упомянутого в начале статьи Миленка Ерговича, начинается "самым загадочным предложением в хорватской литературе", широкому читателю сейчас доступен только в русском переводе Ивана Дорбы. Впрочем, русский переводчик югославских классиков (сербского Милоша Црнянского, черногорского Михаила Лалича, хорватского Мирослава Крлежи) - не такой уж и русский, а выходец из дворянской семьи Чеботаревых, у которых было имение (сейчас в нем сельская больница) в селе Бандуровка Александрийского уезда Херсонской губернии (ныне Александрийский район Кировоградской области).

И если о скромном трудовом пути Семена Панько можно написать простую биографическую статью, то о жизни Ивана Дорбы запросто получится исторический шпионский детектив. Потому что в его жизни (сначала под фамилией Чеботарев, потом Чеботаев, и уже позднее под псевдонимом Дорба) были и спокойное дореволюционное дворянское детство, и эмиграция в Турцию и Югославию, и вербовка в германские и советские спецслужбы, и сложные шпионские игры во французском Движении сопротивления, нацистском абвере и сталинском Смерше. И лишь значительно позже, в послевоенное время, - мирная работа в московском "Гослите" (Государственное издательство художественной литературы), где перевел на русский произведения украинских классиков - Леси Украинки, Панаса Мирного, Михаила Коцюбинского, Степана Васильченко и ряда идейно близких ему советских современников.

Нас же, в контексте Крлежи, интересует прежде всего переведенный Иваном Дорбой роман "Возвращение Филиппа Латиновича" - о судьбе художника в 1930-е годы. Это произведение, по оценкам литературоведов, стоит в одном ряду с ведущими модернистскими романами тогдашней мировой литературы, такими как "Улисс" Джеймса Джойса (Ирландия, 1922), "В поисках потерянного времени" Марселя Пруста (Франция, 1913–1928), "Свет в августе" Уильяма Фолкнера (США, 1932), "Волшебная гора" Томаса Манна (Германия, 1924) и др.

Приятно, что "Филипп Латинович" уже в независимой Украине все же был представлен, но нестандартным образом - спектаклем "Бобочка" в постановке загребского театра "Морузгва" на уникальном Международном фестивале моноспектаклей "Відлуння" (Чернигов, 2017). Роль героини романа Крлежи - здесь главная и единственная, а сам художник Латинович остался вне сцены. Можно добавить, что другой герой (или, скорее, антигерой) романа имеет киевское происхождение.

Хочется надеяться, что знатокам балканских языков хватит творческого интереса, и через "Возвращение Филиппа Латиновича" в украинскую переводную литературу вернется, практически из забвения, и сам Крлежа, чье творческое наследие ждет еще смельчака-переводчика, который возьмется и за его известнейший поэтический цикл "Баллады Петрицы Керемпуха" (написанные в 1930-х, стилизованные под позднесредневековые, эти стихи в Хорватии читают с театральных сцен и даже накладывают на рок-музыку, а скульптура самого литературного героя - сельского менестреля - красуется на самой известной торговой площади Загреба, посреди базара Долац). Или за сатирическую антиутопию "Банкет в Блитве" (1938–1939, дописанную в 1968-м), которую знатоки ставят в один ряд с произведениями классиков абсурдизма Эжена Ионеско с его "Носорогами" и Семюэла Бекета ("В ожидании Годо") и которая не переведена на русский. Так что представился благоприятный случай вырвать кубок первенства и рассказать спустя много десятилетий о событиях в вымышленной стране (чье название происходит от хорватского слова, означающего "свекла") на северо-востоке Европы, которая после столетий чужеземной власти и политической нестабильности стала самостоятельным государством под диктаторской властью жестокого лейтенанта. Разве не интересно?