ВЕРШИНА ВО МГЛЕ

Фестивалить лучше в чужом городе и даже в чужой стране. У себя дома это получается гораздо хуже — ты занят своей работой, на тебе повисает обязанность уделять внимание гостям и т.д. Поэтому впечатления мои о последней «Молодости» весьма фрагментарны и неполны…

Зарубежные гости, кстати сказать, нередко обнаруживают интерес к украинскому кино, и не только к современному. Уже традиционно фестиваль устраивает панораму отечественных фильмов, и мы имеем возможность убедиться, что кино у нас все же снимается, пусть и в небольших количествах. К тому же критик Александр Рутковский продолжил свой фестиваль «Украинские альтернативы» «круглым столом» «Украинское молодое кино и мировые тенденции: рандеву на «Молодости-2001». Очень важно не только смотреть, но и осмыслять происходящее — фестиваль ведь не только смотр, но и лаборатория.

В первом раунде на себя самих пытались смотреть украинцы, во втором свою точку зрения предлагали иностранцы, главным образом россияне. В той части разговора, на которой мне довелось присутствовать, основным объектом спора был фильм Оксаны Чепелик «Хроники от Фортинбраса» (по известной книге Оксаны Забужко). Петербуржец Олег Ковалов (киновед и режиссер в одном лице) упорно защищал картину, увидев в ней стремление не только к эксперименту в области формы, но и концептуальному осмыслению национальной истории. Другие больше нападали.

К сожалению, поводов для этого было немало. Уж слишком прямолинейное, лобовое решение. Распятое женское тело, как бы сама Украина, над которым колдуют-экспериментируют карликообразные мужчины. Такой себе антипамятник нынешнему Отечеству. Но рассматривать скульптурную композицию целых полчаса скучно. К тому же почти беспрерывно журчащий закадровый текст смонтирован из достаточно банальных, тривиальных фраз (в книге Забужко все это выглядит гораздо фундаментальнее и интереснее). Да еще и неряшливо, некачественно записанный звук…

Но эпатажность оправдывает себя хотя бы тем, что провоцирует дискуссию. И другое соображение: фильм почти наглядно демонстрирует популярный нынче метод национальной рефлексии — ощупывание самих себя, ползанье по поверхности. Тот же Ковалов считает, что это как раз и входило в задачу авторов «Хроник» — изобразить подобный ход мышления во всей, так сказать, красе и идиотизме. Ну, тем и хороши «круглые столы»: они позволяют взглянуть на предмет спора с разных сторон, выявить альтернативные точки зрения.

Фильм Александра Зельдовича «Москва», представленный в ретроспективе «Мир российского кино», тоже о современных национальных болячках. Только на материале жизни громаднейшего мегаполиса 90-х. Она обрушилась, эта жизнь, слетела с опор, а потому персонажи картины никак не могут нащупать под собой что-то мало-мальски твердое. Кто-то говорит здесь о некоем сверхпрочном кристалле, который, однако, рассыпается вмиг, если кончиком иглы шприца нащупать его центр. Вот, рассыпалось. Тем не менее авторам удается разглядеть структуру кристалла — с помощью Чехова. Кризис, смута, ныканье, но и звук невидимых струн, то и дело обрывающихся, но все же звучащих в метафизической высокости. И предметный мир — он во многом напоминает начало прошлого века. Правда, географическую карту из «Дяди Вани», к примеру, здесь не рассматривают на стенке, а накладывают на женское тело, проделывают в ней дыру и где-то там, в телесных глубинах, ищут африканскую температуру.

Оно так скроилось — духовная вертикаль пала, и физическая реальность предстала с какой-то детской непосредственностью. Один из героев фильма, Лева (Станислав Павлов), показывает Ольге (Татьяна Друбич) ночную Москву: «Это Кремль. Здесь живет президент. Это фабрика «Красный Октябрь». Здесь делают шоколад. Это Третьяковская галерея. Здесь висят картины». Как в букваре. Или как в известной притче о слепых, ощупывавших слона. Да, чуть-чуть напоминает картину О.Чепелик. Только здесь гораздо многообразнее, симфоничнее. Напоминает, по описаниям, мхатовские постановки чеховских пьес.

Елозанье в низинах — тяжкое испытание. Но еще и плата за бесцельно прожитые годы. Марк (Виктор Гвоздицкий), профессиональный врачеватель недугов, не выдерживает. Собирает пожитки в чемодан, взбирается на лыжный трамплин и оттуда улетает — в те же низины, в смерть. Горные вершины закрыты, напрочь. Из чемодана во время полета вываливается скарб — шпионские романы Ле Карра. Средство уколоться и забыться. Но не больше. Не духоподъемное горючее.

Вот так живем. Не только мы. Во французском фильме «Любови детства» Ива Комана сын приезжает к родителям в провинцию. Отец медленно умирает, приходится задержаться. И — почти задохнуться от пустоты, от бездуховности. Вялые мысли, вялые чувства. Любовный роман какой-то бестолковый, бесформенный. Молодые люди ищут друг друга так, словно черную кошку в темной комнате. На этой ноте тоски и безнадежности и заканчивается картина, которая о скуке рассказывает как-то скучно и неинтересно.

Чеховские аллюзии возникали не только в связи с российским фильмом. Голландские «Плавающие острова» (Нанук Леопольд) туда же. Три подруги и у каждой весьма сложные, неоднозначные, а порой и мучительные отношения с мужчинами. Кто-то уходит от одной и приходит к другой. У кого-то умирает отец: ну и что? Особых чувств это не вызывает. Чужая смерть, даже если это родной человек. И вся жизнь здесь протекает в пространстве, из которого словно выкачали воздух. Режиссер пытается обратить нас в слух, напрячь наши рецепторы — быть может, где-то рвется струна и вздрогнем мы, и унесемся мыслию, всей душой ввысь. Но нет, ничего, ничего не происходит. Ни у нас, ни у них там, в Европе. Пустота пожирает, давит и деформирует…

Наверное, мне просто не повезло с увиденным. Наверняка были и другие фильмы, где вдруг, словно на фотобумаге, очерчивались контуры духовной вертикали. Но так уж случилось. Пришлось вслушиваться в пустоту, в кризисный разреженный воздух. Но ведь это есть. В нас. Вне нас. Антон Павлович, спасите нас! Ведь кто-то должен прийти на помощь.