«Травиата», маскарад

Словосочетание «оперная премьера» киевляне всерьез произносят от силы раз в год. В этом смысле особенно заметной стала «сделанная под Европу» киевская постановка «Травиаты» Дж. Вер­ди. Спектакль выпущен в конце года режиссером Виталием Паль­чиковым в муниципальном Театре оперы и балета для детей и юношества (на Подоле).

Дали занавес - и зритель увидел первый акт «Травиаты», который в нашей стране ему еще видеть не доводилось. Дефиле мод со вспышками фотокамер и прочими светскими «примочками».

«Осовременили!» - зашипели в первом же антракте опытные зрители.

К этой постановке можно действительно предъявить претензии. Но если перечислять разные работы отечественных оперных режиссеров за последние 30 лет, то «Травиата» Паль­чикова - явный «шаг вперед».

Перед началом действия на экран проецировались строчки дневника Виолетты, написанные в последние дни ее жизни.

В финале этот же прием получит еще одно подтверждение.

И тут самое время вспомнить, что «Тра­виата» - это не только великая музыка Верди, но и текст Дюма-сына. Оный еще при жизни успел признать, что, благодаря музыке Верди, его творение не забудется, а останется жить в веках. Этот прогноз оправдался сполна.

В первом дуэте Виолетты (Ольги Фомичевой) и Альфреда (Алексея Пальчикова, младшего брата режиссера) происходит невероятное: герой проделывает массаж стоп героини… И на каждый «нажим» приходятся верхние ноты колоратур млеющей девушки, подергивающейся от щекотки.

Предварительно Альфред разувает Виолетту. При этом одна из туфелек, совсем как у Кио, исчезает из поля зрения навсегда, а другую он уносит с собой на память.

Далее, когда голос Альфреда звучит за сценой, он выглядит не как оперная условность, а как звук, услышанный Виолеттой внутри себя (обычно подразумевается, что в этом случае Альфред поет под окнами возлюбленной). Легкое смятение зала вызывают попытки Виолетты раздеться до белья, в результате чего она остается в черном «суперсекси» пеньюаре. Не до конца оправданными остаются и ее попытки картинно отталкивать Альфреда во время всем известной застольной - намек на ролевые игры?

В этом же акте во время дуэта Альфред совершает смелые эротичные изыскания под юбкой Виолетты…

Необычным выглядит со­седст­во на сцене Виолетты и Альфреда и в начале второго акта. Он помогает ей выбрать наряд. Этот новый постановочный ход отвлекает зрителя. Но и развивает действие в непривычной плоскости. Получается, что Виолетта то ли грезится Альф­реду, то ли законно присутствует на радость всем? Особую роль в спектакле выполняют шахматы. В эту игру герои оперы играют часто - и обусловлено, и без всякой надобности.

Третий акт, бал у Флоры. Здесь Альфреду предстоит произнести жестокие обвинения и швырнуть в лицо Виолетты пачку денег. Бедная женщина ни в чем не виновата, но Альфред считает иначе. После на сцене появляется его отец с «умиротворяющими» упреками. Мы привыкли именно к этому.

Не то у Пальчикова. Он пренебрег авторской ремаркой и вывел Жоржа Жермона на сцену задолго до начала конфликта.

Фактурный и узнаваемый Жер­мон вынужден блуждать за спинами гостей. В нужный момент он приближается к сыну и на­чинает положенные упреки. Это выглядит досадной ошибкой. Как мог Жермон попустительст­вовать выходкам сына, спокойно наблюдая за происходящим и дожидаясь разрастания конфликта?

Однако нет худа без добра. В этом действии - не просто бал, а маскарад. Тревожно звучат реп­лики Виолетты, которая появляется в черной маске! Это «работает»… Казалось бы - очевидная вещь, мелочь, но режиссерское решение вместе с работой художника по костюмам (Анжела Лисица) выглядят как яркая находка.

И финал… Режиссер вводит в спектакль то, чего не ожидал от него ни один искушенный зритель. На экран проецируется дневник Анины - преданной служанки Виолетты. Во время оркестровой интродукции Анина передает этот дневник в руки Альфреда вместе с памятным медальоном (то то, что хотела вручить ему перед смертью Вио­летта). Как мы понимаем, пос­ледние страницы дневника дописаны уже рукой Анины. Этот кинематографический прием опережения времени оказывается очень сильным «катализатором».

* * *

«Травиата» как самая исполняемая в мире опера каждый вечер идет на десятках сцен мира. Но ни на одной из них под всем известные звуки вступления к четвертой картине на сцене не находятся Альфред с Аниной. (Обычно - только Виолетта). Далее Альфред следит за дейст­вием, находясь не рядом с умирающей Виолеттой, а притаившись у боковой ложи и листая ее дневник. По нашим меркам, это уже какой-то «марсианский запредел». И разгадывать его суть зрителю предстоит в течение последующих минут. Вио­летта и Альфред так и не бросятся в объятия друг друга, и вообще так и не увидятся в последнем действии. Именно это создает в финале напряжение, которое почти невозможно обновить, освежить традиционными режиссерскими приемами. Режиссер тут пошел ва-банк - и не проиг­рал.

Впрочем, опера - это не только режиссура (зрелище), но и вокал. В отношении исполнителей партий Виолетты и Альф­реда можно сказать одно - как только они поют вполголоса (mezza voce) и сознательно ищут разнообразные звучности в пределах пиано, все выглядит прилично. Как только поют форте и, что называется, «идут на тесситуру», сразу возникает ощущение «голосовой корриды».

Это издержки славянской школы с ее традициями глубокого формирования звука и больших «полетных» голосов. Полет­ность - прекрасно. Но важно и то, что именно «летит» в зал. Вне конкуренции - исполнитель партии Жоржа Жермона Андрей Масла­ков. Он работает на сцене На­циональной оперы, а в «Тра­виа­те» выступил как гастролер-контрактник. Этого вокалиста, сделавшего карье­ру в театрах За­пад­ной Ев­ропы (в первую очередь - Гер­мании), несложно отличить среди коллег. Тембр, благородство, владение динамическими нюансами - этих качеств оказалось достаточно, чтобы сразу при выходе Жермона раздалось несколько радостных выдохов: «Ка­кой голос!». Интел­лект и европейская выправка могут творить с ними настоящие чудеса. Когда слушал Маслакова, то мне казалось, что мой билет стоил не менее 200 евро...