ТАТЬЯНИН ДЕНЬ

Татьянин день в разгар снежной зимы, после целого цикла незабываемых праздников всегда был связан с теплом семейного очага и с особой лиричecкoй интонацией, порожденной магией имени всем столь близкой пушкинской героини. Корнями уходит этот день в те культурные традиции, которые так любовно воссоздал, описав атмосферу дома Турбиных на Алексеевском спуске, 13, Михаил Булгаков. Татьяна Никитина - в прошлом актриса и театральный педагог - принадлежит к поколению, трагическую судьбу которого дипломированный врач и начинающий писатель пророчески предрекал в 1919 году: «Теперь, когда наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора и бедствия, в которую ее загнала «социальная революция»...»

Старший брат Татьяны Васильевны - офицер царской армии и кавалер Георгиевского креста - всего на два года младше автора «Белой гвардии». Он прожил долгую жизнь, в которую вместилось несколько эпох. Расстрел, к которому был приговорен советской властью, заменили 20 годами ГУЛАГа. В ссылке написал книгу по биологии, за открытия в которой бывший зэк получил Сталинскую премию. Иначе сложилась судьба брата Юрия - актера легендарного театра «Березиль», позднее преподавателя Киевского театрального института, участвовавшего в строительстве молодого украинского кинематографа. Вместе со многими работниками киевской киностудии он был арестован в январе 1938 года. Работал на лесоповале в Свердловской области, изредка посылал короткие письма. «Вдруг, - вспоминает Татьяна Васильевна, - получаем письмо, подписанное детским почерком. Внутри - грязный клочок газеты и на нем несколько строк: «Родные мои, нас везут, не знаем - куда. Предполагаем, на Колыму. Если найдется добрая душа, перешлите по такому адресу... Бросаю из товарного вагона». Много позднее КГБ ответит на посланный запрос, что посмертно реабилитированный Ю.Никитин умер 9 ноября 1940 года в Северо-Восточном лагере (бухта Нагаева Магаданской области)».

В год ареста старший Никитин пытался хлопотать о сыне. Правнук декабриста Анненкова, друг М.Кропивницкого и И.Тобилевича, В.Никитин попробовал обратиться за помощью к своему земляку и однокашнику Гнату Юре. Как гласят семейные рассказы, Гнат Петрович был очень любезен, но при этом в помощи отказал: «Голубе мій, нiчого не можу зробити, зараз такий час...» Татьяна Васильевна по-своему прокомментирует трагическую историю брата Юрия в одном из своих писем: «Трудно поверить и понять, что это было в XX веке. Но это так было… Простить и забыть это невозможно...» Совсем по-булгаковски звучит еще один отрывок из ее письма: «1917 год пришел, когда мне было 10 лет. Уже все понимала. Вся наша эпоха нелепая, страшная прошла на моих сознательных глазах. За что боролись, братцы?! К чему пришли... А все ждали обещанной счастливой жизни».

И все же жизнь свою пустой и никчемной Татьяна Васильевна отнюдь не считает. Была у нее прекрасная, незабываемая театральная юность. Училась в Киевском театральном институте у преподавателей, которые были учениками и продолжателями дела Леся Курбаса. На Курбаса, как скажет она сама, студенты тех лет буквально молились. Когда театр «Березиль» переехал из Киева в тогдашнюю столицу Харьков, вслед за ним перешли из киевского в харьковский институт и преподаватели - соратники Курбаса. Татьяна Никитина вместе с группой студентов-бунтарей тоже решилась, не посчитавшись с категорическим запретом киевского начальства, переехать в Харьков. Не смущал голодный, неустроенный быт, не останавливали угрозы отлучения от учебы. Ведь у них уже был свой студенческий театр «Брама», они хотели играть, творить новое искусство - такое же дерзкое, небывалое, какое создавал их кумир и воспитанные им актеры-березильцы.

В дипломном спектакле Харьковского театрального института партнерами Татьяны были в будущем известнейшие украинские мастера сцены Ростислав Ивицкий и Михаил Покотило. А ставил студенческого «Мартына Борулю» молодой режиссер, воспитанник курбасовского режлаба Владимир Скляренко. Чего только он там ни напридумывал! Например, свои реплики главный герой не просто произносил, а напевал, используя мелодии популярных украинских песен.

Искусство, театр, дружба студенческих лет - все это осталось на всю жизнь. На всю жизнь оказалась и юношеская любовь. Ее мужем стал Николай Станиславский, как и она, влюбленный в театр, всего себя посвятивший искусству. Вместе они восхищались спектаклями березильцев, вместе участвовали в уникальном «Героическом театре чтеца», который организовал и возглавил один из их педагогов И.Кунин. Человек ярко одаренный, пытливый, легко писавший стихи, обладавший обширной эрудицией и культурой, Николай Станиславский был близким другом Арсения Тарковского и его семьи. И эта дружба была пронесена сквозь годы. Их последняя встреча состоялась на Житомирщине летом 1970 года. Тарковский, не уставая, выражал восхищение красотой природы украинского села Тригорье со столетними дубами, скалами над речкой и старинным монастырем. Это были те самые места, которые некогда с восторгом описывал побывавший в Украине Оноре де Бальзак.

Вскоре после этого Николая Станиславского не стало. Незаметно текли горькие годы вдовства. Минуло почти четверть века с того рокового 13 октября, и в сочувственном письме к потерявшей мужа подруге дней юности появляется такое признание: «Я всегда боялась умереть раньше Коли. Знала, что потеря любимого человека - это безутешное горе. И я жалела Колю и пыталась себя беречь, чтобы не оставить его в одиночестве... Конечно, мне без Коли моего (хотя он и не легкий был человек) трудно, одиноко, тоскливо… И до сих пор прихожу домой, открываю дверь и говорю: «Это я, Коля»...» Однако одиночество не сломило Татьяну Васильевну, не сломили и горести необеспеченной старости труженицы-пенсионерки. Когда наступала весна и расцветала природа, с ней оживала вновь и душа очарованной красотой окружающего мира старой актрисы. Полученная в суровых жизненных испытаниях закалка помогает не уступать позиций, сохранять наполненность содержанием каждого прожитого дня. Даже мысль о том, что можно лишиться любимых книг, продать за полкило мяса «Дон Кихота» или за кило сала - Словарь Даля, ей претит. Учится довольствоваться малым: «... за три месяца ни разу не купила хлеба. Выручила меня крапива. Жарила и пекла лепешки - вермишель пополам с крапивой. Очень вкусно и полезно. Боже, сколько перемен было на нашем веку, от Николая II до Ельцина. Как хочется дожить до 2000, как все интересно развивается. С нетерпением ждешь газеты и новости по телевизору». Со свойственным ей юмором описывает Татьяна Васильевна свои неизменные летние увлечения: «Ходила в лес, на речку, купалась, плавала. И когда я плаваю, мне всегда кажется, что мне 20 лет... именно 20 - не больше. А на суше иногда кажется 100. В особенности когда пойду в театр и смотрю противные бездарные спектакли».

С наступлением зимы и приходом нового года жизнь обретает иной ритм. Январь - время памяти детства, столь дорогих сердцу праздников. «Я готовлю к Рождеству, к Сочельнику. Будет кутья с маком и медом, будут пироги с грибами, рыба и т.д. И когда загорится первая звезда на небе в Сочельник, сяду за стол вечерять одна... А до 17-го года за стол садились 10-11 человек, все родные, все любимые и все трагически погибшие. В основном я перешла на зерно пшеницы, намочу ее, когда начнет прорастать - с удовольствием ем ее. Вкусно и полезно, и дешевле хлеба».

Свои удивительные письма, отрывки из которых здесь приводятся, Татьяна Васильевна много лет слала моим ныне покойным родителям Роману Черкашину и Юлии Фоминой, ее соученикам по Киевскому театральному институту, воспитанникам курбасовского «Березиля». А они неизменно присылали ей поздравления к Татьяниному дню. И вот теперь, когда их нет, вместе со всеми читателями «Зеркала недели» хочу поздравить ее я. Уверена, что и на этот раз, в 91 год, она найдет силы испечь свой традиционный ореховый торт, что придут к ней в дом старые и новые друзья - и будет все почти так, как описала она свой праздник 1984 года: «... Получился бал, почти как у Лариных. Поднимали тосты в честь меня почти такие, как месье Трике: «Ви роза, ви роза, ви роза белль Татияна»! Я, конечно, таяла от восторга. Кому же лесть неприятна? Недаром, думала, я такой ореховый торт испекла. Я была в темном серебряном платье с розой на плечах и была почти похожа на Эдиту Пьеху. Как видите, все почти, и мне было почти весело. Несмотря на то, что отмечала свое 77-летие. Еще 23 года - и будет 100. Здорово?! Во! Как бежит время. Страшно подумать».