Святослав Вакарчук: планы на ближайшие сто лет

За десять предыдущих лет к деятелям культуры, которые хотели бы поучаствовать в политике, я научилась относиться, скажем так, снисходительно. Ну, всем хочется потрогать власть — чем писатель/музыкант/актер хуже? Тем более, если речь идет о тех, кто «исписался»/«отыгрался» (а то никогда особо и не писал) — тогда и не жалко. Пускай себе просиживает штаны/юбку в чиновничьем кресле, маленькое свое властолюбие тешит за малую же мзду. До сих пор, скажем прямо, искусство почти не потеряло ничего особо достойного в связи с уходом деятеля культуры в политику — либо активно пишущие/играющие не уходили, либо очень быстро возвращались.

Однако воодушевление последних месяцев все меняет под украинской луной. Дух политических перемен оказался таким стойким, что иные художники, покинув баррикады, не хотят с ним расставаться и искренне верят, что шанс переломить ситуацию настал. А некоторые из них и вовсе считают, что это должно стать делом их рук. Об этом наш разговор со Святославом Вакарчуком, лидером группы «Океан Ельзи».

— Ваше появление на политической трибуне публика расценила как временное, связанное с общей для всех нас необходимостью повлиять на ситуацию, пока еще что-то можно изменить. Однако, вы, кажется, пока не намерены оставлять политическую деятельность?

— Думаю, надо разделить политику и гражданскую позицию. В политику имеет смысл идти тогда, когда не можешь быть услышанным иначе. На сегодняшний день я имею возможность говорить людям так, как умею, то, что знаю, и на том месте, которое считаю своим. Политическая трибуна мне для этого ни к чему. Иное дело гражданская позиция. Я думаю, теперь, при новой власти, новом правительстве люди, подобные мне, будут востребованы. Мой опыт, знание, моя интуиция могут быть полезны — и народу, и конкретным людям во власти, которые занимаются гуманитарной политикой. Я был бы рад участвовать в разработке каких-то стратегических программ, определяющих гуманитарное будущее нашей страны. Я отдаю себе отчет в том, что я не кабинетный человек, что есть профессионалы, занимающиеся этим на политическом уровне, я же буду рад им помочь.

— Как вы представляете себе эту помощь?

— Я бы хотел, чтобы разные люди, которые чего-то добились в жизни и которые хотят чем-то помочь, что-то изменить на государственном уровне, собирались, обменивались мыслями, делали мозговые штурмы и вместе генерировали идеи. Эти идеи осмысливаются с разных сторон, обсуждаются и передаются людям, принимающим решение, — правительству, министру, комитету. Эти круглые столы, обсуждения помогут сделать власть ближе к народу. Скажем, есть авторитетные люди в каких-то областях, мнению которых в определенных профессиональных вопросах люди доверяют. И это понятно — эти люди достигли успеха, значит, они знают, как это делать, что мешало им, что помогало, как оптимизировать ситуацию, чтобы она стала более благоприятной для профессионального или творческого роста. Думаю, я тоже мог бы много сказать о том, какое место занимает украинская культура в жизни Украины, как правильно отнестись к разделению массовой культуры и ее основополагающих пластов — этнографии, истории, авангардного искусства, академического. Как сделать так, чтобы и массовая и немассовая культура могла свободно развиваться. У меня также много идей по поводу будущего не только музыки, культуры. Я пришел из академической сферы, и меня занимают проблемы образования и науки. И я знаю, что, например, с нашей кафедры теоретической физики из десяти человек моего выпуска восемь уехали работать за границу. Это надо остановить и превратить нашу страну в центр высокой научной мысли. Это все стратегические задачи, которые, конечно, мы за год не поднимем, но об этом надо думать сейчас, чтобы они материализовались в чьи-то решения.

— Вы считаете, что сейчас к власти пришли люди, с которыми вы сможете сработаться?

— Да, меня очень вдохновляет то, что правительство, которое сейчас сформировано, беспрецедентно открыто для общественного обсуждения. Я уже имел контакты с этими людьми во время оранжевой революции.

— А вы не боитесь, что ситуация поменялась и эти люди — вместе с ней?

— Хорошенький вопрос. А что мне остается, кроме как надеяться? Я лично знаю некоторых из них, и это подпитывает мои надежды. Не думаю, что все будет просто. Конечно, одно дело быть претендентом на власть и совсем другое — иметь власть. Но все зависит от качеств конкретных людей. Я знал людей с философией старых чиновников и знаю некоторых с философией новых. Они отличаются друг от друга. Меня радует, что пришло много людей с молодым мышлением. Они мыслят стратегически. Они учились или в переходный период или в период независимости. Если они и помнят, что такое советская система, то именно помнят, а не срослись с ней. Для тех, кто вообще не помнит, просто еще время не пришло. Это смена поколений власти. Поэтому я с оптимизмом смотрю в будущее. Я был одним из ярых сторонников смены власти. Я не только поддерживал это движение — я его создавал. И сейчас было бы странно с моей стороны давать задний ход.

— На что, с вашей точки зрения, следует в первую очередь сориентировать гуманитарную политику?

— Я считаю, что в первую очередь мы должны перестать акцентировать проблему неприятия украинской культуры отдельными регионами страны — Донбассом, Крымом. Для этого мы должны отказаться от нарочитой национализации, этнификации украинской культуры и сделать ее более личной. Упор не на то, что мы должны пропагандировать украинскую культуру, а на то, что мы должны улучшить культуру украинских граждан — всех без исключения. И базироваться это должно не на принуждении. Мы должны сделать культуру настолько модную, настолько интересную, продвинутую, что она станет востребованной. Тогда вопрос, какой язык учить, отпадет сам собой. Мы должны отдавать себе отчет в том, что мы никогда не заставим человека сделать неродной язык родным. С родным языком человек рождается. Но мы можем сделать так, что, даже если язык семьи не государственный, родители будут искренне заинтересованы в том, чтобы ребенок знал и государственный язык. Не потому, что он вообще не выживет без этого, а потому что это престижно. Тут должна идти речь о заинтересованности, а не насильственном навязывании.

— Все это выглядит несколько романтично.

— Я знаю, о чем говорю. Вот вам мой собственный пример — украинская песня популярна в восточных регионах Украины. Просто это все делается не за один год и не принудительными методами. Должен быть полупрагматичный полуинтуитивный план, построенный на взаимном доверии, на проникновении разных культур. Украина уникальная мультикультурная страна, и мы должны построить симбиоз культур таким образом, чтобы они вросли друг в друга и создали что-то особое. До этого мы пытались противопоставить украинскую культуру русской. Зачем? Давайте лучше вместе создадим что-то такое, чего еще не было. Смотрите, за год мы сумели обратить на себя внимание всего мира. Мы сделали оранжевую революцию, мы стали модными. Это же не был продуманный силовой сценарий — это сублимировалось желание большого количества людей. Вот это желание сейчас нужно направить на то, чтобы, кроме экономических достижений, мы создали культуру, которая перестала бы быть символом национального и стала символом человеческого. У нас у всех должна быть общая культура, независимо от нашей этнической принадлежности.

— И вы знаете, как это сделать?

— Метод, я думаю, будет найден. Главное — искреннее желание поработать над тем, чтобы его найти. Желание и понимание власти, что это надо делать не силовыми методами. Кроме того, желание власти выслушать тех людей, которые в состоянии выработать этот метод. Если это случится, я уверен, что постепенно, шаг за шагом, мы сделаем то, чем можно будет гордиться. Не единичными вещами и людьми, что тоже прекрасно, но целым явлением украинской культуры.

— На это уйдет немало времени.

— Конечно. Именно поэтому надо начинать воспитывать гордость нации прямо сейчас. Она уже появляется — в этом сыграла огромную роль оранжевая революция. Но не все жители Украины разделяют идеалы оранжевой революции, их много, и это их право. Я считаю, что в будущем мы должны сделать так, чтобы противоречий между Востоком и Западом не возникало. А этого не достигнуть экономическими методами — нас должна объединить культура. Не может в стране объединяющими факторами быть уголь или сахарные заводы. Стратегические планы в экономике могут мыслиться, скажем так, на десять лет вперед, в политике — на двадцать. А то, о чем мы с вами говорим, — это план на ближайшие сто лет. Конечно, это очень большой срок. Но это значит только одно — надо начинать прямо сейчас.

— Любая спланированная гуманитарная политика опасна тем, что в любой момент может превратиться в идеологию, навязываемую государством.

— Да, согласен. Но это ни в коем случае не должно случиться. Мне в этом смысле симпатичны европейские страны. Там идеология формируется социумом, и только где-то наверху в виде контроля за безопасностью в этом участвует государство. Контроль все-таки нужен — иногда возникают в сознании отдельных групп общества такие идеи, которые не должны распространяться.

— В необходимости такого «минимального» контроля и кроется соблазн для власти заняться тотальным контролем идеологии.

— Мне кажется, что это мы уже пережили — это было у нас до сих пор. И построена эта идеология была не на духовных основах, опиралась не на культуру, а на экономический стимул — дам денег/не дам денег. Поэтому сейчас задача государства — дать людям возможность заработать деньги, дать им чувство защищенности, тогда ими станет сложно манипулировать, и тогда мы сможем спокойно строить свою идеологию на духовных основах. Мне бы хотелось, чтобы в этой стране появились настоящие независимые телевидение, пресса — это будет возможно не тогда, когда не будет хозяина, а когда у хозяина будет должный уровень самосознания. Это не страшно, что у телекомпании есть хозяин, который платит персоналу деньги, — это нормально. Но этот человек должен понимать, что он владеет умами миллионов и несет ответственность не только перед теми, кому платит зарплату, но и перед миллионами людей. Так вот, если нравственность подобных руководителей изменится, изменится и аудитория.

— Что же изменит нравственность медиа-магнатов?

— Отсутствие страха перед властью. Ведь не секрет, что оранжевая революция, в частности, была спровоцирована состоянием масс-медиа. Не все же каналы, газеты, журналы контролировались изначально и принадлежали властному клану. Но независимо от этого контроль и давление власти на них были огромны. Даже если эти люди не финансировали их непосредственно, они легко вмешивались в редакционную политику. Даже внешне свободные СМИ становились перед выбором — или подчиниться, или вступить на путь самоуничтожения. Среди медиа-магнатов немало вполне вменяемых людей, дайте им только нормально работать.

— Но их работа для них в первую очередь бизнес. И они будут делать тот продукт, который можно продать с максимальной прибылью. А с максимальной прибылью продается, как они сами говорят, «кровь, секс и деньги», что не очень-то способно поднять чью-либо нравственность и воспитать высокий вкус.

— Мы не имеем права заставлять руководство частных каналов делать что-либо и чего-либо не делать — это их бизнес, они делают то, что считают нужным. Но мы должны в таком случае создавать общественное телевидение, которое будет делать образовательные программы, воспитывать зрителя. Большая часть людей, контролирующих медиа-бизнес, нормальные люди, не какие-нибудь злодеи. Когда им навязывают правила игры, они, будучи не Иисусами Христами, ломаются. Если дать им нормальные, прозрачные правила, они будут нормально работать. Главное, что должно появиться в результате, — возможность видеть разные программы, узнавать разные точки зрения. И тогда появятся и настоящие рейтинги, настоящие любовь и уважение. Тогда мы и узнаем, что действительно нужно зрителю. Ведь «кровь, секс и деньги» — это примитив. Это то, что людям дают, и они к этому привыкают. Никто даже не пробовал это поменять. И если вы сейчас запустите, скажем, программу о классической музыке, она не будет иметь рейтинга — я уверен. Но десять лет назад программа о современной украинской массовой музыке, которую представляю, в частности я, тоже не имела рейтинга. А потом рейтинг начал расти, потому что есть на что смотреть. Чтобы программа по украинской классической музыке стала рейтинговой, нам надо убедить зрителей, что в ней есть на что смотреть, что это круто. Тогда появятся спонсоры, программа начнет приносить прибыль. А это происходит не вдруг — это перспективные проекты. И процесс этот очень многосторонний, в нем масса участников — это и я, как музыкант, и вы, как журналист, и зрители, и государство — все мы должны играть в одну игру.

— Вы видите команду, в которой могли бы работать над гуманитарными стратегиями?

— Да. Возможно, я еще не знаю всех. Возможно, кто-то из тех, кто мог бы это делать, занят сейчас чем-то другим. Да и я не могу сказать, что готов отдать себя всего только этому — я музыкант, я категорически заявляю всем, кого пугает мой уход в политику, что я делал музыку, делаю и делать буду. Но я также патриот, и готов помочь, чем могу, стране. Более того, я знаю, что такая готовность появилась не у меня одного. Раньше я не был готов, я говорил в интервью, что мое дело — музыка и только музыка. Просто я знал, что идти и убеждать в чем-то людей, принимающих решения, не имеет смысла. Но сейчас ситуация несколько иная. У нас достаточно людей, достигших в чем-то успеха самостоятельно. Например, кому другому, как не Юрию Андруховичу, знать, что нужно сделать, чтобы развивалось литературное творчество и что именно стоит изучать в курсе украинской литературы? И так в любой области. Эти люди не обязательно должны быть министрами и чиновниками — но они должны принимать участие в государственной политике в своей области. Над вопросами стратегическими должны трудиться профессионалы. И не надо повторять ошибки октябрьской революции, когда сначала всех «бывших» отправили куда подальше, а потом были вынуждены обращаться к старой профессуре, потому что оказалось, то без профессионалов не обойтись. И нам нельзя подходить к профессионалам с одним мерилом — «где ты был во время оранжевой революции».

— А не боитесь, что так и будет?

— Наверное, будет. Может, с идеологической точки зрения это и оправдано. То, что по этому принципу подобран состав правительства, это, возможно, и правильно — им вместе работать, они должны быть единомышленниками. Они не прогнулись — и их за это можно уважать. Но мы говорим о профессионалах, которые не занимают государственных постов, — тут основным мерилом должны стать личные достижения.

— Как вы думаете совмещать политическую деятельность и сцену? Публика ждет от вас скорее музыки, чем политических решений.

— Хотелось бы дожить до таких времен, когда мы с вами смогли бы говорить только о новых альбомах, а не о политических решениях. Публику я могу успокоить: новый альбом обязательно будет. Его вообще вся эта политика не затронет. И этим я хочу показать, что музыка — это вечное. Этот альбом, как всегда, будет не таким, как предыдущие. Что и составляет стиль «Океана Ельзи» — все альбомы разные — и по музыке, и по стилю, и по текстам. После попытки объять необъятное в «Суперсимметрии», сейчас мы стремимся к лаконичности, искренности. Это будет в каком-то смысле «сырой» «Океан Ельзи» — такой, каким он есть.