Светлана Алексиевич: «СКОЛЬКО ЧЕЛОВЕКА В ЧЕЛОВЕКЕ

Светлана Алексиевич: «Сколько человека в человеке?В Бетховенском зале Большого театра выдающиеся члены жюри награждали своих пятерых коллег (хореографа Игоря Моисеева, поэта и музыканта Бориса Гребенщикова, кинодокументалиста Виктора Косаковского, композитора Арво Пярта, писательницу Светлану Алексиевич) независимой премией поощрения высших достижений литературы и искусства «Триумф» за 1997 г.

Не было никакого сомнения (уже в шестой раз), что красивые статуэтки работы Э.Неизвестного и по 30 тыс. долл., предоставленные попечительским советом во главе с Б.Березовским, есть замечательная награда неоспоримым талантам, которым помогают и дальше жить и творить. Не мешало бы и нашим меценатам и независимым творцам позаимствовать этот справедливый и триумфальный опыт поддержки талантов, где бы они ни произрастали.

И все же из пятерых лауреатов я предпочел замечательную женщину и феноменальную писательницу Светлану Алексиевич. Она написала книги: «У войны не женское лицо», об Афганистане - «Цинковые мальчики», о природе самоубийства - «Зачарованные смертью», недавнюю - «Чернобыльская молитва». Это талантливые документальные повествования о том, что мы все пережили. Все. Феноменальность же заключается в том, что книга о женщинах на войне написана через 40 лет после войны, а «Чернобыльская молитва» через 10. После гор литературы и сотен километров отснятого материала об этом.

Светлана Алексиевич вместе со своими рассказчиками и свидетелями событий, и только таким образом, дает нам незаживающие картины из жизни людей нашей катастрофической эпохи. Всю личную правду человека мы узнаем для себя из ее книг.

- Светлана Александровна, сейчас вся журналистика, все СМИ - печатные и электронные - держатся на освещении, дознании, подглядывании, сплетнях о частной жизни звезд, знаменитостей - от политических до эстрадных. Как вам удается, рассказывая исключительно об обыкновенных людях, добиваться такого градуса эмоциональности, резонанса и потрясающей правды?

- Просто я продолжаю писать историю души человека, который живет вместе со мной во времени. А в жизни каждого из нас личное, интимное объясняет, зачем мы посетили этот мир. К тому же еще вопрос - можно ли считать нашу жизнь нормой. Мы живем в катастрофической культуре. Это культура, в которой форма страданий, форма катастрофы - главная тема искусства.

- Как подойти, как разговорить человека такой катастрофической культуры?

- Я разговариваю с людьми, которые больше, чем другие, к чему-то важному приблизились: к какой-то тайне, к какой-то реальности. Ценой страдания, ценой потерь или своих личных качеств. Ты вступаешь в общение с людьми, которые потрясены. Зачастую переступаешь из нормы в ненорму. Меня не интересует внешнее или типичное: костюм на человеке, общая болезнь. Мой врач в поликлинике как-то сказала: «Грипп у вас и у Ельцина проходит совершенно одинаково, учтите…». Для искусства интересны тайны и страсти человеческие.

- Вы уже много лет живете и пишете (каждую книгу несколько лет) в обстановке и в соприкосновении с болью и ужасом. Как вы берете самые глубокие, далеко спрятанные тайны своих собеседников?

- Да, границы ужаса раздвинуты - все столетие они раздвигались. А в общении с потрясенными людьми необходимо соединить умения священника, психоаналитика, адвоката и просто порядочного человека. И люди мне встречаются разные. Один просто проходит по жизни, другой - запоминает жизнь. Встречаются талантливые люди, у них талантливые наблюдения. И мне надо пробиться к человеку, который скажет только свое.

Я прихожу к супругам, бывшим морякам. Он говорит: «Мы дрались, потеряли два катера, такие-то товарищи погибли…». А она вспомнит: «Светочка, милая, мы выползли на берег к каналу, часа два приходили в себя, и сколько мы сидели на берегу - столько мимо нас плыли бескозырки наших…». Другая фронтовичка скажет, что после войны долго не могла ходить в мясной магазин и видеть разрубленное мясо, особенно белое, куриное… А ее подруга обронит: «Я такая маленькая пошла на фронт, что за войну даже подросла…». Это же фразы равные Достоевскому. И только об одной войне.

- Профессиональное. Что помогает в интервью добывать такие жемчужины?

- Чтобы новое услышать, надо по-новому спросить.

- Ваша книга «Чернобыльская молитва» читается и как потрясающее воспоминание, и как трагическая повесть. Как вам удалось?

- Мы еще не поняли и не разгадали тайну чернобыльской катастрофы. Человек оказался на грани новой эпохи. Он не в состоянии понять, что произошло. Люди не были готовы к этому. В день взрыва в Припяти свободные работники станции и даже учителя физики сидели на своих балконах и предлагали детям полюбоваться красивым малиновым заревом. Люди не понимали - не стреляют, не бомбят, солнце светит, цветы растут, а их зачем-то из домов выволакивают солдаты, чтобы эвакуировать. Зачем?! Человек оставался один на один с бедой. И облученному уже никто не мог помочь. И жена сидела в больнице со своим мужем, ткани которого разлагались. И он уже был не любимым, погибающим на глазах, а радиационным объектом. Где когда такое было и есть!.. Новое время, новое обличье зла.

Мы, как «черные ящики», которые в катастрофе записывают новую информацию для будущего. А сегодня? Через десять лет приезжаешь, и тракторист пашет все то же поле, где горячие частицы, где люди умирают. Говоришь председателю: «Ну потребуйте защитных кабин, ну хоть что-то сделайте!..». А они тебе в ответ: «Та що, треба терпіти, треба дітей кормити…».

А беженцы! В стокилометровой зоне отселения вокруг АЭС уже не найдешь пустого дома. Туда действительно бегут из бывшего СССР - самые неприкаянные. Но во имя чего эти страдания?! И кажется, что страдания - это тоже убежище. От действия, может быть. Мир дает нам тайны, которые цивилизация еще не разгадала. Стало ясно, что мир физики закончился. Этот мир без метафизики понять невозможно.

- Светлана Александровна, ваши книги широко печатались («У войны не женское лицо» - тираж 2,5 млн.) в мире и у нас. «Чернобыльскую молитву» напечатали в Москве, готовят в Европе, Японии, Америке, ее нет в вашей родной Беларуси, я хотел бы, чтобы ее прочитали в Украине. Все же - общность темы. Я знаю, что вы и по жизни имеете отношение к Украине…

- У меня мать украинка. Мы из Винницкой области. И все мое детство прошло в Украине. С бабушкой, которую я очень любила. И ту деревню, и песни украинские, и лесок. И речь украинскую, и нарядные вышивки. Из Украины мое детское ощущение мира. Бабушка меня брала на работу в колхоз, на буряки. И помню, как она плакала, когда получила первую пенсию - 10 рублей… И помню, что украинское детство отличалось от белорусского потому, что было очень нарядное, красивое…

- А какие сейчас отличия и особенности у соседей, с вашей точки зрения?

- Нас, белорусов, все время с кем-то путают. Белоруссия - это не Украина и не Прибалтика. В народе белорусском нет антирусского. Белоруссия чувствует себя частью России. Нравится это кому-то или нет, но это факт. Да, мы рассорились со своими национал-патриотами. Демократы говорили: сперва свобода, договоримся о демократических принципах - потом государственное строительство. А патриоты не соглашались: сначала язык - потом все остальное.

Но легко ли говорить о демократии, либерализме с народом лишь только выедешь за Минск? Беларусь - патриархальная измученная страна. И в области со своими либеральными разговорами вы будете выглядеть, как шаман, как инопланетянин. Вы будете говорить с дояркой, у которой муж - тракторист, пьяница, о каких-то свободах? А она у вас будет спрашивать о зарплате, о пенсиях, что сколько стоит…

Я очень люблю свой народ. Это, как человека. Ты его любишь, а он, оказывается, такой, какой есть. Лукашенко хвалят люди - красыво, мол, говорыть. Нами правят те, кого мы достойны. Лукашенко ведь к нам не с планеты Марс переселен. Конечно, нам бы нужен Вацлав Гавел или другой добрый монарх-просветитель. Увы. На все свое время и правители.

- Вы пишете в своей книге «Чернобыльская молитва»: «Я поняла, что все самое страшное в жизни происходит тихо и незаметно». Что вас пугает сегодня?

- Я не занимаюсь политикой. Я ищу и нахожу аномалии психологические. Меня поразило не то, что власти и газеты обозвали белорусский фонд Сороса «гнездом ЦРУ», а то, что 12 млн. долларов для медицинских и образовательных программ никто не захотел взять. Грантополучателей не нашли!.. Потом приезжаешь в деревню, в зону, говоришь с крестьянкой, девочке которой нужны лекарства и лечение, и видишь, что у нее на подоконнике в хате на солнцепеке лежат давно загубленные и неиспользованные лекарства - гуманитарка долларов на пятьсот. Да, в страдании народ свят. И все же…

- Что же может помочь этим людям?

- Не продуманы и не действуют механизмы воздействия на народное сознание. Эти механизмы нельзя привезти из-за рубежа, как швейцарский шоколад. Нам надо искать свой опыт. Необходимо время.

- Об Украине…

- Вы, действительно, огромная страна. У вас начинается государственное строительство. И Украина осознает себя. Мы еще разбегаемся, живы исторические обиды. Но мы ведь все славяне. Среда становится техногенной. Нельзя от мира отделяться, тем более от славянского мира. Это все потуги людей, которые долго жили в казарменных условиях. Это все еще болезни закрытых обществ, которые все равно вовлекаются в общий процесс.

Да и в Чернобыле не чувствуешь себя, если откровенно, ни немцем, ни русским, ни белорусом, ни украинцем. Имеется биовид, который может быть уничтожен. И разве горем Чернобыля мы не объединены?..

- Что нового и важного вы видите в нашем изменившемся пространстве-времени?

- Раньше наши люди жили больше «на улице». Жили идеалами. Вот знамя, под которым!.. Вот идеалы: политические, национальные, производственные, государственные - какие угодно. Сейчас вижу некоторое разочарование. Еще Дашкова верно сказала о времени Петра. Не надо было столько крови, столько насилия. Надо было дать волю самой природе вещей. Так дадим эту натуральную волю вещам и времени. Не будем думать, что кто-то там «наверху» или в Кремле за нас все решит. Тогда Богу нечего было бы делать здесь. И никаких лозунгов, никаких баррикад. Давайте доверять самой жизни.

- А что же «новые» люди?..

- Люди поняли, что ничего, кроме друг друга, они не имеют. И все пошли домой - в себя, к себе. И я стала у них еще больше узнавать главное. Сколько же человека в человеке?.. И вдруг люди стали больше говорить о любви.

- И ваша новая книга будет называться?..

- Будет называться строчкой из А.Грина: «Чудный олень вечной охоты». Исповеди мужчин и женщин. Я раньше писала о том, как люди погибали и во что верили. А теперь - о любви. Это последняя территория, которая осталась у человека…