СТРАНА ДОНОВ

Писать эссе, в качестве исходной точки избирая литературное произведение, - и просто, и сложно. Просто, поскольку авторские идеи имеют полное право свободно витать вокруг идей самого произведения, вдохновленные ими; трудно, поскольку автор должен обуздывать свои ассоциации и аллюзии, чтобы не удалиться в своем свободном полете слишком уж далеко от тематики, положенной в самом литературном произведении. Но в данном случае, поскольку в романе Марио Пьюзо «Последний дон» речь идет чуть ли не обо всем - от экономики и межнациональных отношений до искусства, - то это можно расценивать как любезное приглашение к разговору на все предложенные темы. Пока наши отечественные, далеко не последние, доны вообще позволяют такие разговоры.

Роман, которого

не могло быть

Точка отсчета, с коей нам придется начинать, уже так давно затерялась в социально-историческом времени, что даже живой свидетель события помимо воли сбивается на то, что перед ним просто эпический рассказ. Итак, когда-то в давние-прадавние времена, в нашу эру или до нее, в журнале по имени «Всесвіт» был опубликован роман Марио Пьюзо «Крестный отец». Ничего подобного ранее в самых толстых и респектабельных московских журналах не появлялось.

Те неблагословенные времена, когда был опубликован перевод романа (1973-74 гг.), стали одними из наиболее черных в послевоенной истории украинской культуры. Уже отгремели наимасштабнейшие за послесталинскую эпоху «посадки» интеллектуалов. Если в Киевском госуниверситете преподаватель (кроме нескольких оставленных специально «украинизированными» факультетами) вдруг, ласково улыбаясь, начинал разговаривать со студентами по-украински, да еще и «вытягивал» разговор на темы искусства, языка, истории, можно было не сомневаться: доцент NN - типичный «стукач». Что же касается интеллигентских разговоров «на кухне», в своем проверенном кругу, то они обычно не шли дальше критики отдельных персоналий и недостатков. Система казалась вечной и могла быть только подправленной в своей монументальности.

«Крестный отец», конечно же, не разрушал систему. Он просто пролетел кометой через эту систему и оставил неясный след в сознании читателей. Совсем иная жизнь, по сравнению с той, о которой привык читать советский человек, предстала на страницах романа. Не бастующие рабочие и трудовое фермерство плюс капиталисты-вампиры, сосущие все соки из трудящегося люда. Не агенты ЦРУ, денно и нощно ведущие борьбу против людей доброй воли. Какой-то дон Корлеоне со своей многочисленной просто семьей и «семьей» мафиозной. Другие доны мафии. Абстрактные (именно потому и конкретные) внеклассовые люди, со своими страстями, совершенно непохожие на советский «блатняк» и «приблатненную» шпану, включая литературную. И какое-то неуловимое ощущение чего-то такого... Итальянцы, сохраняющие свою итальянскость в англосаксонской Америке... На уровне не сознания, а подсознательных аллюзий, не больше.

Что же касается деятельности криминального мира, сросшегося до определенной степени с официальным, - то доны из романа, конечно же, немного напоминали что-то знакомое, советское. Но прямых параллелей тут не было и быть не могло. Ведь в Советском Союзе существовал режим, названный немецким философом Карлом Ясперсом (вкупе с нацистским режимом) «тотально преступным». Во всех измерениях. В те же времена, когда печатался роман, в Азербайджане первый секретарь ЦК Ахундов установил «крутой» режим личной власти, уничтожая несогласных или принуждая их покидать республику. А внутри Азербайджана господствовал культ обогащения. Должность первого секретаря райкома стоила 200 000 рублей, второго - 100 000 рублей. Все остальное - от места в вузе до места продавца - тоже продавалось. В Грузии в пору секретарствования Мжаванадзе - практично синхронно - пост министра торговли был продан за 300 000 рублей. Председатель президиума Верховного Совета Узбекистана Насриддинова оценивала помилование осужденного к смертной казни в 100.000 рублей. И так было, конечно, не только в «неславянских» республиках. Как раз во время появления «Крестного отца» я закончил школу и попробовал было «с ходу» поступить на философский факультет Киевского госуниверситета. Оказалось, что для беспартийного сына беспартийных родителей это стоит

5 000 рублей... Иди, парень, в армию, зарабатывай сержантские лычки и рекомендацию на рабфак.

Но все же у нас было не так, как у них. У них мухи были отдельно, котлеты отдельно. Мафия существовала отдельно от государства как своеобразное «государство в государстве», не больше, каждый день и час оглядываясь на гиганта под названием Соединенные Штаты Америки. Но существовала как нечто более романтичное, чем мещанские США, и тем более, советские толстопузые номенклатурщики.

Не с этого ли времени пошла и понеслась эстетизация «мира донов»? Не банальных «урок», а «хозяев денег», изысканных, таинственных, могучих деятелей закулисья? Не захотелось ли мальчикам-студентам или полуголодным аспирантам и себе стать «советскими донами»? А то и молодым номенклатурщикам? Чтобы жить не согласно бессмысленным идеологическим канонам, а откровенно наслаждаясь радостями жизни?

Не преувеличение ли это? Ведь перевод появился на украинском языке, в каком-то там «Всесвіті», не в «Новом мире». Но факты свидетельствуют: роман читали повсеместно. Даже коренные русаки на Псковщине или в Сибири пытались продраться сквозь «Крестного отца». Наверное, этой публикацией «Всесвіт» вызвал такой всплеск украинизации советского народа, какого не было с 20-х годов. Не знаю, как там было с ленинской «Искрой», но с павлычкивским «Всесвітом» было именно так: прочел - передай другому. Срабатывала не только тема. Литературные качества оригинала, хороший перевод, познавательный аспект и, наконец, невысказываемый ужас-восторг от того, что читаешь будто бы легальную, но совершенно очевидно антисоветскую вещь (хотя и трудно сформулировать, в чем именно антисоветскую).

Поэтому социально-психологическое влияние «Крестного отца» не следует игнорировать. Влияние где-то на уровне желаний, вытесненных далеко в подсознание. Ведь те, кого можно назвать «донами» времен перестройки и постперестройки (проще сказать, олигархами), как раз и входили в круг читателей «Крестного отца» - студентами, аспирантами, молодыми специалистами - четверть столетия тому. Хотя, скорее всего, и забыли прочитанное, высчитывая, как построить свою «семью», кого поставить «баронами» или «офицерами» в регионах, кого использовать в качестве ударного «кулака» группировки - безжалостного, точного и неуловимого.

Предположение выглядит, возможно, весьма фантастическим, но во всяком случае определенную возможность роман очертил и выгодно ее эстетизировал. Так что влияние «Крестного отца» (а за романом в СССР появился и фильм, с восторгом воспринятый на закрытых - для «своих» - просмотрах) на нынешнюю украинскую действительность было ощутимо большим, чем это могли бы представить сам автор «Отца», переводчики и тогдашний главный редактор «Всесвіту» Павлычко. Вместе с покойным ЦК КПСС. Не случайно одно исследование-расследование событий последнего времени в Украине называется «Днепропетровская семья» - и все читатели среднего и старшего возраста чудесно понимают, о чем речь.

Интеллектуалам доны уже неинтересны

В конце 1997 - в начале 1998 года (как раз под парламентские выборы!) коллектив «Всесвіту», очевидно, стремясь в какой-то степени повторить свой успех, напечатал перевод романа того же Марио Пьюзо «Последний дон». Сюжет романа довольно запутан, хотя в нем наличествует простая ведущая идея. Дон Доменико Клеркуцио, пребывая на вершине своего могущества, решает организовать дела так, чтобы по возможности полностью легализировать бизнес своей «семьи», вывести ее из ситуации возможности постоянных столкновений с возрастающим могуществом государства (то есть не заниматься наркобизнесом или чем-то настолько же рискованным). Для этого дон Клеркуцио весьма медленно и осторожно проводит, как бы мы сказали ныне, реструктуризацию деятельности «семьи», готовит своих сыновей и родственников к законному (с элементами закулисных игр, естественно) бизнесу. А тем временем любимый внук дона, по имени Данте, чей отец был в свое время убит по приказу дона Клеркуцио во время последней «войны» с «семьей-конкурентом», стремится захватить все семейное «дело», уничтожить конкурентов-родственников и возвратить мафии ее первоначальное обличье. Данте наслаждается, убивая людей, он любит вести себя, как герой дешевого сериала, и дон Доменико Клеркуцио принимает решение: уничтожить своего любимого внука, поскольку тот угрожает всей «семье», ее легальному статусу и состоянию. Эту миссию, даже не зная о доновом решении, будто по воле обстоятельств, исполняет Кросс Де Лена - ровесник Данте и член «семьи». Это все перемежуется с эпизодами закулисной жизни Голливуда, с романом, развертывающимся между Кроссом Де Лена и голливудской звездой Атеной Аквитан. Финал романа: все расставлено по местам, энное количество персонажей убито с соблюдением мафиозных правил, «семья» Клеркуцио «врастает» в легальную Америку, ибо этого, как продолжает считать дон Доменико Клеркуцио, требует время.

Написан роман хорошо, читается с интересом, но никакого (никакого!) резонанса в обществе даже среди интеллигенции он не имеет. Более того: кое-кто из высоколобых интеллектуалов, имеющих такие-сякие деньги и честно подписывающихся на «Всесвіт», просто не читал «Последнего дона». Нет времени. Много работы. Нужно зарабатывать деньги. И так далее. А один честно признался - не тянет, сейчас, ребята, на серьезные тексты, если этого не требует работа. А так... Для души... Нет.

Вот тут-то и место проблемы, казалось бы, чисто культурно-литературной, на самом же деле социальной, политической, экономической - как угодно. Вспомним: если во времена перестройки весь Киев читал «Детей Арбата», статьи московских «прорабов перестройки», к которым позже добавились выступления деятелей всеукраинского масштаба, то что делается сейчас? Последними из действительно серьезных «резонансных» книг - вплоть до дискуссий в общественном транспорте - стали публикации Виктора Суворова о действительных причинах Второй мировой войны и роли Советского Союза в ее разжигании («Ледокол», «День М», «Последняя республика», «Очищение»). А последняя общественная проблема, широко обсуждаемая на страницах газет, - это эпопея Билла с Моникой в «оральном кабинете» Белого дома. Даже Павел Иванович Лазаренко не удостоился такого внимания масс-медиа. Хотя и напоминает чем-то донов из «ихней» жизни.

Толстые журналы с тиражом в миллионы (Москва) и сотни тысяч экземпляров (Украина) ушли в прошлое. Навсегда? Неизвестно. Почему же свобода слова обернулась желанием молчания? На поверхности лежит очень простое объяснение. Кризис. У кого есть время и желание читать, не имеют денег, а у кого есть деньги, не имеют времени и желания. Но почему же тогда две-три семьи не покупают или не подписывают один «толстый» журнал? Это выдержат и неимущие интеллигенты.

Попробуем посмотреть глубже. Основной потребитель печатного слова, которое одновременно не является ни высокоэлитарным, ни откровенно ширпотребным, - то есть такого, которое является и профессиональным, и рассчитано на общественный резонанс, - это средний класс. Точнее, средние слои общества. Даже если отождествлять это «среднее» со «среднеобеспеченным», то таких граждан в Украине максимум 10-15%. Но средний класс - это не просто среднеобеспеченные люди. Это еще и свободный от постоянного страха перед внезапными поворотами экономической политики, произволом чиновников и работодателей, перед преступным миром и миром общественного бомонда человек. Это человек, уверенный в себе, в своем сегодня и завтра. Кроме того, это человек, привычный к необходимости «иметь лицо», к престижности культуры и образования. Он и есть во всем мире основным потребителем, основным адресатом художественной литературы. Интеллектуальная элита сама экспериментирует и оценивает художественные поиски культурного авангарда, средний класс - адресат книг, претендующих на то, чтобы стать бестселлерами (соединение массовости и художественности).

У нас же даже эти 10-15% среднеобеспеченных - это не настоящий средний класс (о том, что украинская интеллектуальная элита часто по уровню жизни оказалась ниже границы бедности, не нужно напоминать). Среднеобеспеченный человек в Украине больше, чем представитель других групп населения, обременен постоянной заботой о сохранении своего финансового и социального статуса. Среднеобеспеченный человек не защищен, как нувориши, перед «наездами» финансовой полиции (государственного рэкета) и «крутых ребят» (криминального рэкета). Парадоксальным образом этот человек менее свободен, чем иные общественные группы. Поэтому надежды на него как на читателя - мало. Естестенно, остается детектив или сентиментальный роман (для женщин), но... «Последний дон» - не детектив и не сентиментальное чтиво.

Тем более украинский «срединный человек» не свободен, коль скоро речь идет об общественном резонансе (на что бы то ни было). Ибо высовываться вперед небезопасно. Показывать свои мысли (сам факт их наличия, факт самостоятельности) - тоже. Тем более в год выборов. После не оберешься хлопот. Лучше уже крепко держаться за свой бизнес и за свои сбережения - опыт последних лет, начиная с середины 90-х, - крепко приучил битые-перебитые, тертые-перетертые средние слои украинского общества именно к этому.

Хотя вопреки тому, что интеллектуалы не очень сыты, вопреки своей разделенности на кучу формальных и неформальных группировок, вопреки уже обрисованным настроениям средних слоев (в значительной степени рекрутированных из бывших интеллектуалов) - вопреки всем объективным финансовым возможностям, наличие хотя бы минутки свободного времени, гуманитарного интереса и желания «держать марку» выводят на цифру потенциальных читателей «толстых» украинских журналов в 50-60 тысяч. Реально же это число, наверное, вдесятеро меньше. Что же является «фактором Х», уменьшающим потребление литературы?

Как представляется, этим «фактором Х», действующим против массово свободного человека, верящего интеллектуалам и прислушивающегося к их мыслям - этим фактором и являются новейшие «доны» украинской политики-экономики. В свои молодые годы читавшие «Крестного отца». И хотя они забыли этот факт своей биографии, но не забыли, как следует действовать «крестным отцам». Олигархам и их «семьям» свободный человек не нужен. Поэтому в маленькой Литве растет ВВПЮ, массово печатаются книги и журналы, не собирается гибнуть литовская культура, а мы который год остаемся в ситуации перманентного кризиса, имеем (точнее, не имеем) отягощенную налогами украинскую книгу и оплакиваем судьбу культуры.

Олигархи учились в системе марксистско-ленинского образования. Они помнят статью «Партийная организация и партийная литература». Поэтому, чтобы не появился духовно свободный человек со стремлениями к политической и экономической свободе (уточнение: массовый свободный человек), продаются по демпинговым ценам газеты и журналы, демонстрирующие: человек есть существо грязное, способное прежде всего на криминальные поступки, бездумный секс и погоню за деньгами. Таковым является весь мир, и правят в нем «сильные люди». Финал.

Мафия: они и мы

Но только кажется, что здесь можно поставить точку. Собственно, самое время начать размышления непосредственно «на тему донов». Откуда вдруг в таком бастионе западной демократии взялась вся эта мафия? Какие-то выходцы из маргинального уголка Западной Европы, о котором и в самой Европе-то никто толком не знал, вдруг чуть ли не ставят на колени заоокеанскую супердержаву. Можна спорить о причинах, но момент был, что называется, исторический. Тяжелый экономический кризис 30-х годов, социальные потрясения, теневая экономика. Гангстеры и мафия. И демократический гуманный президент Франклин Делано Рузвельт (ФДР) создает адскую машину защиты демократии - ФБР (во главе с Гувером), немногочисленную элитарную организацию, расстреливающую организованный криминалитет без суда и следствия. Авторитарное государство в самом средоточии демократии, оказавшейся под угрозой вследствие активности кучки сицилийцев. И Гувер загнал-таки «семьи» в щели социально-экономической жизни, чего после него никто не осмеливался делать, - демократия!

Итак, мафия более-менее хорошо чувствует себя только при демократии. В условиях тоталитаризма мафия или уничтожается, либо сливается с государственной машиной. Но при демократии мафия все же существенно ограничена в своих возможностях, вопреки кажущейся вседозволенности. Слитая с государственной машиной - она почти всемогуща.

Бедному, неимущему гражданину мафия не мешает. Она вообще для него что-то более «теплое» и «родное», чем абстрактное государство, от которого нет никакого проку (если это не тоталитарное государство, демонстративными жестами показывающее эту поддержку, и не развитое государство всеобщего благосостояния, также дошедшее, но демократическим путем, к пониманию необходимости такой поддержки - и потому превратившее бедняков в абсолютное меньшинство населения). Очень богатым людям мафия также не угрожает - если она не засовывает нос в их сферы деятельности или не стреляет в сильных мира сего. Мафия (как и тоталитаризм) мешает, и серьезно мешает прежде всего средним слоям населения, ибо речь идет не только о накоплении: вот было - и нет, вот жил спокойно - и вдруг переступил какое-то неписаное правило стаи. Главное - они мешают быть уверенным в себе свободному гражданину. Они унижают этого гражданина. А он не желает коррумпированной власти, слитой с безнаказанными мафиози.

Вадим Скуративский как-то признался: я не понимал в 70-е годы (время публикации «Крестного отца»), какого черта в Западной Европе, в Италии прежде всего, появились те самые «красные бригады», начавшие беспощадную и беззаконную борьбу с коррумпированной, античеловеческой властью. Теперь посмотрев на ненаказуемость наших «донов», говорит Скуративский, я понял истоки симпатии к «красным бригадам» со стороны интеллектуалов Европы. Реально «красные бригады» - это органы самозащиты тех частей среднего класса, которые всерьез чувствовали себя свободными гражданами. Это гражданское ФБР, но в Италии, где власть оказалась несостоятельной в борьбе с мафией. Но средний класс нашел и более действенные способы декриминализации общества. Главное - приобщить к своим нормам жизни как можно большую часть населения, а бедняков в обществе оставить как можно меньше. Тогда социальная база мафии исчезнет. Ибо эта база весьма смахивает на социальную базу отечественных олигархических кланов: «доны» (олигархи) - немногочисленны, но многочисленны приближенные исполнители (рядовые члены «семьи» и «кулаки» клана), и огромны массы бедняков - идеальных объектов для манипулирования, живущих на космическом расстоянии от первых и вторых.

Именно средние слои общества, составляющие в развитых странах 60-70% общего числа населения и включающие в себя представителей самых разных профессий - от высокооплачиваемых квалифицированных рабочих до армейских офицеров - являются в этих странах едва ли не лучшими гарантами демократии и конституционного строя, чем президенты и верховные суды. Традиции среднего класса - достаточно осторожного, чтобы гнаться за химерами, но и достаточно мобильного, чтобы распознавать опасности - ныне доминируют и в Северной Америке, и в Европейском союзе. Не случайно в романе Пьюзо речь идет о последних донах Америки. Цивилизация всеобщего благосостояния «переплавляет» в своем горниле даже сицилийцев. Дон Доменико Клеркуцио просто раньше, чем другие, понял это, и приложил усилия для интеграции в американское общество, естественно, не удержавшись от соблазна контроля прибыльных полузаконных (но все же полузаконных!) секторов американской экономики.

Доны из Жмеринки?

Вначале - рабочее определение демократии по-американски: «демократия - это когда мафиозные доны знают свое место, не прутся выше и постепенно интегрируются в общество».

А вот демократия по-европейски: «Когда русская, сицилийская, турецкая, румынская и другие мафии не вылезают за границы предназначенного им гетто для недоцивилизованных народов (тех, кого в свое время Маркс и Гегель звали «неисторическими», - добавит европейский гуманитарий). Собственно, в Европе слово «мафия» употребляют в переносном значении, как символ мощной преступной организации, вырастающей на определенной этнической почве, но действующей в международной среде.

Теперь же демократия по-СНГовски: «Когда олигархи оставляют хоть немного щелей, куда может спрятаться простой человек и жить там, не мешая олигархам».

Читая «Крестного отца», мы смотрели на «ихних» донов и на «наших» ахундовых, мжаванадзе, ишковых - аж до самого генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева - и была вера в что-то светлое, прекрасное, что ждет впереди. У одних - в истинный, «по-Ленину» социализм, у других - в нерушимые принципы демократии, в «силу бессильных» (В.Гавел), побеждающую мертвящий номенклатурный строй. И этот строй действительно пал. С помощью части номенклатуры, которой такой строй также надоел - ибо не давал возможности свободно воплощать главное номенклатурное желание: быть «хозяевами жизни», не маскируясь ритуалами «социальной справедливости» и «власти трудящихся».

Перестройка, независимость, европеизация. Мы хотели жить в Европе конца ХХ века, со всеми достижениями европейской демократии и социальной рыночной экономики. Но ведь в современной Европе негде было разгуляться постноменклатурной олигархии, под чьим фактическим руководством мы все и бежали вперед. Но нашелся «западный друг». Отечественная олигархия, укрепляя свои внутренние позиции и добивая отставших от жизни «хозяйственников», нашла союзника в виде авантюрного капитала Запада (генетически связанного с различными «донами» и «крестными отцами», в данном случае - далеко не только сицилийского происхождения). Цель вырисовывалась грандиозная - превратить значительную часть если не посткоммунистического, то хотя бы постсоветского пространства в такой себе вневременной и внепространственный полигон (речь идет, конечно же, об историческом пространстве-времени) для накопления денег возможными и невозможными способами. Нашлось очень точное английское словечко - Transition. Переход, растянутый до бесконечности - когда мы «уже» вроде демократичны, но «еще» нерыночны или квазирыночны. Вот и оказались мы в «стране донов»; наши западные соседи отпраздновали свое вхождение в НАТО, а нам праздновать нечего - кроме «дела Лазаренко» и неминуемых куда более громких «дел», если нынешняя власть проиграет президентские выборы.

Что такое «перестройка» в этом ракурсе? Это - юридическое отделение «семьи» от государства.

Советская номенклатура издавна строила себя по принципам мафии. Об этом писало немало исследователей. Еще точнее - патриархально-партиятхальной криминальной группировки во главе с «паханом». Государство-семья. Во всяком случае, при Сталине. Но номенклатуре хотелось - как на Западе. Чтобы иметь какие-то правила. Чтобы не зависеть от своеволия очередного пахана-генсека. Чтобы иметь возможность, в конце концов, выйти из игры, уехав на Сицилию, в Буэнос-Айрес, спрятавшись в толпе неприметных лиц. Ведь не все же время члены «семьи» живут по законам «семьи» - есть еще и законы США. Члены номенклатуры постоянно жили по законам номенклатуры. Вот потому-то детей своих советская номенклатура постоянно отправляла на Запад - учиться, работать по торговой, дипломатической и т.д линии. Они и научились. И сотоварищам рассказали. Куда бежит изо всех сил Павел Иванович Лазаренко? Под защиту американской демократии. Которую чрезвычайно уважал дон Клеркуцио за принцип: пусть лучше останутся на воле 100 преступников, чем пострадает один невиновный.

Резонно сказал как-то еще в бытность министром юстиции Сергей Головатый: мы экспортируем на Запад (главным образом, в Европу) коррупцию и преступность в колоссальных размерах. Западные чиновники вновь учатся брать взятки. «Новые русские» (и их украинские близнецы) заполняют фешенебельные отели, строят виллы в лучших районах, начинают покупать промышленность и торговлю. И тем самым на Запад возвращаются криминальные правила игры, благодаря чему он (Запад, прежде всего Европа) может быть отброшен назад на десятилетия. Хотят ли этого «последние доны» Запада? Думается, нет, но процесс уже не остановишь.

Так классика мира донов и крестных отцов имеет шанс возродиться. Правда, это уже будет не сицилийская или пуэрториканская мафия. Она будет (с определенной степенью условности, ибо включает и этнических тюрок, и кавказских горцев) - мафией славянской. Тот восточнославянский союз, о котором грезят Александр Лукашенко вместе с Александром Ткаченко, уже существует. Как криминальное образование, распростертое по Европе.

Сыграет ли СНГовская мафия в Европе роль сицилийцев в Америке? Является ли именно это нашим всемирно историческим предназначением?

* * *

А роман «Последний дон» стоит прочитать. Хотя бы как научную фантастику. Если мы не инфицируем весь мир нашей мафией - возможно, лет этак через сто, то, о чем пишет Марио Пьюзо, станет актуальным и для нас. И тогда какой-то Клеркуценко решит, что его дети должны интегрироваться в фешенебельную Европу вместе с анклавом «семьи» - то есть Украиной.

Или я не прав, и главное решиться уже на следующих президентских выборах? Кто же мог подумать в начале 30-х, что демократически избранный президент с улыбкой на устах и под аплодисменты граждан уничтожит большинство гангстеров и мафиози - потому что те, мол, всегда начинают стрелять первыми. А агенты ФБР вынуждены были только защищаться, при этом всегда попадая точно в цель.