«Полунаука» и ее музыкальный успех

«…полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, неизвестный до нынешнего столетия. Полунаука — это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда, деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, перед которым всё преклонялось с любовью и суеверием, до сих пор немыслимым, перед которым трепещет даже сама наука и постыдно потакает ему»

Ф.Достоевский. Бесы.
Собр.соч. в 12 т.М.,1982, т.8, с.243–245

Сегодняшние чиновники, сотворившие Министерство образования и науки Украины, указующий перст которых повелительно требует научно оснащать парикмахеров, балет, нефтяников, летчиков, мораль и… любовь к ближнему, поспешили эти процессы «освятить» немеряным количеством университетов и академий, наивно полагая этим количеством захватить олимп мировой науки и образованности, забывая, что любой настоящий университет — это совокупность известных школ с известными именами, которые не подлежат планомерному размножению.

Чтобы прояснить всю сложность, противоречивость и важность причинно-следственных явлений практики и теории, понять опасность возникновения кризисных тенденций, нельзя отбросить накопленный отрицательный исторический опыт. «Превращение ячменя в пшеницу» академика Ю.Лысенко в противовес вавиловской генетике; поношение кибернетики, преследование физиков, как, впрочем, и ждановские постановления — последствия невежества, якобы «здравого смысла» и полунауки, получавшие «всенародную поддержку» и отличающие преступную невежественность администраторов. Их безнаказанный пыл, рожденный на основе марксистско-ленинских «подлинников», далеко еще не угас в современном обществе.

Один из примеров противоречивости становления и движения подлинной науки — социодинамика современной отечественной физики. В начале 60-х годов академик П.Капица был серьёзно встревожен процессами деинтеграции в ее развитии, в то время как официоз вещал о высочайших достижениях советских ученых, подтверждая это не только военными успехами ядерщиков, но и мирными программами строительства атомных электростанций, экспериментами по управляемым термоядерным реакциям.

Академик Торез Флеров, выполнявший со своей «великолепной семеркой» исследования, увенчанные Нобелевской премией, сам признает, что главный участник «семерки» и экспериментальных работ, от которого зависела львиная доля успеха, не имеет научной степени, а потому и не получил никакой премии(?!).

Для гуманитарной науки и ее отрасли — искусствознания это уже не тенденция — это очевидный факт. Как и в экспериментальной физике (чем обеспокоен был П.Капица), настоящие музыканты-творцы, т.е. музыканты-практики (разумеется, яркие личности) в силу специфики деятельности и ее многокомпонентности, работают в сверхрежиме, сверхусилии, абсолютно не замечаемые государством. Уникальны творческие мастерские, в которых ничего не может быть регламентировано — ни подготовка к ответственным концертам педагога и студентов, ни количество дополнительных занятий к классным и сольным концертам студентов, ни их подготовка к конкурсам (заметим, всё это не входит в академические требования). В сочетании с публицистикой, методической работой и прочими требованиями, такая перегрузка стала обычной нормой дискриминации труда музыканта-практика в музыкальном вузе.

Есть и другая часть — «дремлющие» педагоги, которые стремятся стать только «урокодателями»! Всё меньше педагогов выходит на концертную эстраду. Кто-то ступает в криминальную тень, вымогая плату, распространяя дурную славу своему вузу, факультету, кафедре… Совсем мало среди серьезных исполнителей осталось тех, кто по-настоящему аккумулирует знания «исполнительской методики и науки», для использования в музыкально-исполнительской практике и педагогике.

Да и зачем все эти сверхусилия, сверхнагрузки и публичная ответственность в нынешних условиях?

Но разве так не было в традициях отечественной музыкальной педагогики с момента ее зарождения, правда, при совсем иных обстоятельствах?

Знаменитый российский музыковед, профессор Л.Гаккель обоснованно утверждает, что основатель первой в России консерватории Антон Рубинштейн «неспроста (как) исполнитель, великий исполнитель свершил это дело».

«Образование в любой области, — пишет далее Гаккель, — есть передача традиций из рук в руки, но музыкальное образование — ввиду несравненной органичности самого музыкального искусства — предполагает встречу всех традиций, всех эпох, всех культур, творивших музыку. А исполнитель более всех музыкантов является «человеком встречи», его дело — воскрешение прошлого, возвращение ушедших, сохранение следа или «связей из серебра» (красивые слова из Ветхого завета), ведущих из века в век и из поколения в поколение. Идти по этому следу — повседневное занятие художника-исполнителя, и это же — повседневное наполнение образовательной деятельности в музыке. <…> Строгие требования консерваторской иерархии и консерваторского распорядка при Рубинштейне были видимым уровнем бытийного закона музыки».

И надо отдать должное членам ученого совета, профессуре нынешней Московской консерватории им. П.Чайковского, которые единодушно (как рассказывал в Одессе народный артист СССР, профессор Эдуард Грач) отказались от возникших у чиновников предложений о переименовании консерватории в академию. Университетов и академий много. Отечественная консерватория — особый, уникальный вуз, сохраняющий мировой уровень музыкального образования и в названии, и в содержании образования.

Сегодня в Украине эта сфера деятельности музыканта-педагога и исполнителя продолжает вырождаться, ибо их труд и профессиональная престижность стали дискриминационно оцениваться и управляться чиновниками образования — министерствами и ВАКом, а не сообществом профессионалов-специалистов, как было ранее. Их мнение, их опыт, их труд никак не отражен в государственных программах «всеобщей наукизации», вскармливающей пресловутую полунауку.

В то же время не обремененные ни многочасовыми занятиями на инструменте, ни концертной, ни публично оцениваемой преподавательской деятельностью теоретики делают свою «чистую» работу в соответствии с тем, как ее характеризовал в упоминаемом докладе П.Капица: «Теоретики отвыкают от того, что всякая работа приобретает ценность только после того, как она связана с жизнью. Теория начинает работать сама на себя, и в лучшем случае ее ценность определяется из методических и эстетических соображений.<…> …В наших условиях работа экспериментатора гораздо более тяжелая и менее «рентабельная». <…> Когда теоретик делает свою работу, то его производственными орудиями являются карандаш и бумага…».

Добавим только, что «бумага все стерпит», как и слушатели тех конференций и симпозиумов, на которых доклады и сообщения есть конечный и «нужный» в основном для диссертаций и отчетов материал, но чаще всего бесполезный для художественной практики продукт. Выводы и предупреждения П.Л.Капицы вполне сопоставимы с явлениями в гуманитарной сфере, более всего в художественной — бременем труда художников, актеров, музыкантов, составивших мировую славу отечественной культуре.

К.С.Станиславский, создавая свою систему, всегда подчеркивал принципиальное отличие методического оснащения творческой практики актера и его искусства, от научных изысков.

«Эта книга (имеется в виду его основополагающая работа «Работа актера над собой». — Ю.Д.), как и все последующие, не имеет претензии на научность. Их цель исключительно практическая. Они пытаются передать то, чему меня учил долгий опыт актера, режиссера и педагога».

Всё это можно иллюстрировать выводами Б.Асафьева,
Б.Яворского (как теоретиков), Г.Нейгауза и С.Фейнберга (как практиков), как, впрочем, и великих композиторов-публицистов XIX века Р.Шумана и Ф.Листа, позднее Ф.Бузони, сочетавших в себе способности педагогические, публицистические, литературные, философские и едко высмеивавших музыкальные пустоцветы и опусы чистых «теоретиков» и критиков.

На деле в современном музыкальном образовании стали возникать процессы опасные и необратимые для главного предмета — самой музыки, тонущей в карусели «наукоемких требований» к образовательно-квалификационным уровням.

Взглянем на сайт Министерства культуры и искусств Украины в части функций его отдела анализа и прогнозирования деятельности учебных заведений, на котором мы обнаружим организационно-управленческие задачи:

— изучение, обобщение и распространение опыта организации научно-методической работы;

— содействие повышению в учебных заведениях эффективности научных исследований по актуальным проблемам культуры и искусства;

— планирование, организация и проведение научных и научно-теоретических и практических конференций преподавателей и студентов высших учебных заведений искусств и культуры.

Увы, нет там ничего, что бы говорило о сохранении традиций национальных школ и их развития, условий и направлений работы художественных мастерских, классов художников-мастеров, защиты их профессиональных интересов и прав, совершенствования концертной и театральной практики, преемственности в формировании художественно-творческих кадров специалистов, обладающих бесценным практическим опытом. Хоть бы что-то было посвящено искусствам, как художественному ядру культуры, обозначенным в названии министерства.

Разве мы видим обеспокоенность дискриминационными условиями в нагрузках и оплате отечественных педагогов, которых ведем в «болонский процесс» при сопоставлении учебной нагрузки 3:1 (1000 часов к 300), а зарплат 1:40,50?

Не видим мы на сайте и массы других назревших и обострившихся вопросов центральным ведомствам.

Проблема музыкальной остепененности для специалиста-практика и для теоретика настолько не нова, насколько и запущена. Именно здесь обнаруживается максимальная дискриминация того, чей труд намного более тяжел и ответственен, впрямую зависим от артистической одаренности личности. Как требуемая в прошлом партийность, так и установленная сегодня научность литературы и искусства стала откровенно подменять сам предмет науки. Для карьеры практика-исполнителя создан лабиринт нагрузок и ответственности, не оцениваемый ни званиями, ни степенями, ни материально. Для неудавшегося практика, ставшего теоретиком, выстроен трамплин для защиты любой диссертации и всех последующих привилегий. Впрочем, чтобы не быть обвиненным в односторонней трактовке проблемы, дадим слово подлинному специалисту-теоретику — доктору искусствоведения, профессору, бывшему проректору по науке с семнадцатилетним стажем Одесской консерватории — А.Ровенко, выступившему на совете в 2002 г.:

«Эксперименты украинского ВАКа с присвоением ученых званий творческим работникам продолжаются… Эти эксперименты привели к тому, что ряд творческих работников художественных вузов, вместо того чтобы заниматься художественным творчеством, все свои усилия направляют на получение кандидатской степени или почетного звания любой ценой…

…Применительно к сфере искусства и культуры действующая сегодня система присвоения ученых званий не только неэффективна. Она приносит намного больше вреда, чем пользы. Сегодня в нашей сфере нет отбоя от соискателей, берущихся за диссертации, не владея самыми элементарными навыками научно-исследовательской работы, не получивших необходимого минимума базовых знаний в этой совершенно новой для них сфере деятельности. С их попытками получить научную степень кандидата наук я бы сопоставил попытки теоретиков получить почетное звание заслуженного артиста, не умея ни петь, ни играть на инструменте. Но на сцене не спрячешься, а за научным руководителем можно спрятаться. Вот так и порождаются иждивенческие псевдонаучные исследования вокалисток и инструменталисток, статьи которых печатаются в изданиях, обязательно зарегистрированных ВАКом. То есть таких, которые у нас никто не читает…

Обидно за нашу науку. Ее качественный уровень понижался за последнее десятилетие пропорционально количеству новых кандидатов и докторов. В независимой Украине их было выдано на-гора больше, чем за все годы советской власти…»

Высказанное профессором Ровенко в 2000 г. отношение к гримасам музыкального образования значительно усилилось в связи с переименованием консерваторий в академии, получивших широкий простор для откровенно субъективной и произвольной трансформации практического музыкального образования. Каждый выпускник консерватории, получившие полное высшее образование, прекрасно понимает, что не тяжелая и ответственная практическая работа музыканта или музыканта-педагога на сцене и в классе, публично оцениваемая, имеет привлекательность (к счастью, сегодня еще встречаются филантропические исключения). Поступление в творческую ассистентуру-стажировку пианисту или струннику предполагает серьезную, углубленную программу подготовки для выступлений на сцене плюс теоретические дисциплины по специальности. В результате никаких привилегированных последствий, за исключением не обеспечиваемого права работы в вузе.

Теоретическое же соискательство и прикрепление к теоретической кафедре, за спиной остепененного и ловкого руководителя, как правило, гарантирует со временем ученую степень, права которой намного существеннее диплома ассистента-стажера. Понятно, что в эту брешь хлынули потоком слабые специалисты, худо-бедно окончившие специально-исполнительские кафедры. Но выбрав оптимальный путь получения степени кандидата педагогических наук или искусствоведения, при научном руководстве, часто вообще не музыкантов(?!), еще не имея никакого опыта практической и педагогической работы, они не просто претендуют на эти «блага» — им открыт зеленый свет на специальную кафедру, которую они в свое время с трудом окончили, и даже руководство ею.

И Станиславский, и Нейгауз, как и все великие педагоги-практики, обобщали свой многолетний опыт в своем книжном наследии, а младые новоиспеченные кандидаты, сразу ставшие доцентами и профессорами, зачастую так и остались наедине со своей диссертацией и худосочными статьями да недовольством в свой адрес способных студентов.

Наше сегодняшнее состояние и в практике, и в истории, эстетике, теории и методике исполнительства следовало бы развивать не призывами «вперед» и продолжать наполнять полки библиотек макулатурой для научной отчетности, а контингент музыкальных вузов — кандидатами и докторами. Здравый смысл подсказывает скорее лозунг «назад» — к тем историческим подлинникам искусства и науки, оставленным нам как непреходящие художественные и научные ценности П.Чайковским и С.Танеевым, С.Рахманиновым, К.Игумновым, никогда ничего не защищавшим, но определившим высочайшие эстетические ценности.

Программируемая Министерством образования и ВАКом такая полунаучная оснащенность в отрасли художественного образования и автоматически распространяемая Минкультуры на подчиненные ему вузы — проблема затянувшейся болезни бывшего МВССО СССР, соответственно и УССР, и поныне прогрессирующей в Украине.

Когда в 2002 году повсеместно исчезли все консерватории в Украине и появились академии, на поверхность вырвался неуправляемый процесс непременной научной экспансии, подталкивающей молодых людей любой ценой протолкнуться к научной кормушке магистров и кандидатов, а не к потребностям общества в высококвалифицированных и необходимых специалистах.

Сложившаяся столетиями потребность общества в актерах, музыкантах, певцах, художниках формируется в особых художественных мастерских практиков многочасовой и тяжелой работы, во все века понимаемой не только обществом, но и власть предержащими. Императоры окружали себя ими, получая бессмертные произведения искусства. Это были великие императоры.

А сегодня творческий человек оказывается административно и научно зависимым и дискриминируемым от псевдонаучного высокомерия тех, кто никогда не был способен к этой работе, ее боялся и, можно думать, не любил, мстительно насмехаясь над иррациональной природой искусства.

Ни Ойстрах и Рихтер, ни Чайковский и Рахманинов, ни Репин и Крамской, ни Шаляпин и Станиславский не могут быть «меряны» или «приравнены» к параграфам и пунктам, вынашиваемым далекими к художественному творчеству людьми. Но так именно и происходит в уравниловке научного и художественного творчества, оборачивающейся полунаукой и полуискусством, с научными регалиями. Нельзя ранжировать Стравинского и Эйнштейна, Блока и Рентгена, в различии творчества которых отражается вся неповторимость специфики по существу разных видов человеческой практики высочайшего духовного порядка.

Не работая для будущего, не удивляйся настоящему, которое уже сегодня оставляет мало надежд на подлинный «здравый смысл» творимого в музыкальном образовании, где произросла не только его трансформация, но и возделывается криминальная почва.

Возникшая среда взяточничества и поборов в вузах, порой откровенное вымогательство, возможные при подтасовке и перетасовке стандартов образования, манипуляциях с образовательно-квалификационными уровнями, нормативными сроками обучения. А главное, при тоталитарно-единоличном стиле руководства с «карманными» учеными советами, в которых зависимые от контрактов с руководителем люди пенсионного возраста готовы что угодно подписать, за что угодно проголосовать, кого угодно убрать… В таких вузах нет собраний, нет общественного самоуправления либо оно бумажно фальсифицируется. Такое возможно при абсолютном попустительстве министерств и ведомственном протекционизме. В одних вузах эти болезни детские, в других запущенные. К сожалению, не является исключением Одесская бывшая знаменитая консерватория, а ныне академия, студенты которой сегодня попытались защитить свою честь и достоинство, дарованные им Конституцией и законами, против произвола ректора. Попробовали воспротивиться дальнейшему вырождению выбранной ими специальности… Слабый росток надежды. Зеленый росток справедливости из-под асфальта и бетона административных амбиций.

Что из этого вышло?

Это ли не ответ на поставленную весьма малую толику проблем музыкального образования? Истинное искусство не может угождать, понимают студенты, за исключением «искусства угождать».