ПОЭТИКА МАСС-КУЛЬТУРЫ ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ МИХАИЛА ЯМПОЛЬСКОГО С ПРОФЕССОРОМ ФРЕНСИСОМ ФУКУЯМОЙ

Запись беседы Михаила Ямпольского с профессором Френсисом Фукуямой

М.Я.: Искусство, которое необходимо поддерживать и охранять от народа, обычно оказывается в парнике, в оранжерее. Да, иногда такие заведения полезны и даже необходимы. Но столбовая дорога культуры через них не проходит. Уж больно хилое то искусство, которое уповает лишь на государственного или частного мецената, и слишком легко оно в парниковых условиях вырождается в бескровный академизм или ребяческий бунт. Другое дело, что культура, пережившая столкновение с реальностью, брошенная на произвол судьбы рынка, становится качественно иной: невинность ей не сохранить. Так Лилль, изучая Америку, сказал, что ей не подходит искусство второй свежести. Аристократическая, элитарная форма культуры не приспособлена к эгалитарным вкусам и ценностям; демократия меняет саму природу искусства - под ее влиянием оно перерождается, становится принципиально, качественно иным. Нравится нам такое демократическое искусство или нет - это неважно, потому что управлять культурой можно лишь в тоталитарном обществе. В свободном мире искусство обречено зависеть только от потребителя. Старая, в сущности, сословная культура с ее помпезностью, торжественностью и многотомностью крепче всего держала оборону как раз в России, потому что тут на ее стороне было всемогущее государство, но, как сейчас выясняется, не общество. Смена культурных кодов - явление, безусловно, драматическое, но не трагическое. В конце концов у побеждающего во всем мире демократического массового искусства есть свои достоинства: оно энергичное, живое, незабываемое и оно точно принадлежит народу.

- Скажите, какую роль играет массовая культура в сценарии «Конца истории», сделавшего вас знаменитым?

Ф.Ф.: Я думаю, масс-культура была важна в том смысле, что западная популярная культура благодаря различным каналам информации стала достаточно хорошо известна во многих бывших коммунистических странах. Именно это обстоятельство мне представляется особенно важным, потому что, проникая в недемократические государства, она популяризировала индивидуализм, существовавший на Западе. Это была своего рода свобода, представленная и в рок-н-ролле, и в кино, и в других элементах поп-культуры.

Американская массовая культура, на мой взгляд, сыграла важную роль, убеждая людей в том, что есть альтернативный стиль жизни, свойственный странам с другими политическими режимами, и это в значительной степени подорвало веру в идеалы коммунизма или марксизма-ленинизма.

Трудно сказать, какой именно элемент масс-культуры оказывает большее влияние на дух времени, на то, что Гегель назвал «дайст». Музыка и кино, безусловно, очень важны. Музыка затрагивает душу человека, которую ни объяснить, ни рассказать невозможно, но музыка во многом определяет и моральный климат общества, что, на мой взгляд, приводит к определенным проблемам на Западе. Кино - критически важный элемент масс-культуры. Больше, чем книги, кино определяет сегодня, что хорошо, что плохо. Оно отражает общественный климат, социальную жизнь общества. Какую роль в масс-культуре играет мой сценарий конца истории? Конец истории для меня означает приход человечества к своего рода заключительной форме политического развития, сутью которого является политическая свобода, и здесь, в переходе к либеральной демократии, масс-культура сыграла тоже важную роль. Проблема в том, что масс-культура угрожает стабильности демократических режимов. Американская поп-музыка смущает людей даже в устойчивых демократических обществах. Я думаю, это может породить определенное противоречие между масс-культурой, создаваемой в прогрессивном демократическом обществе, и требованиями этого общества, необходимыми для сохранения порядка и стабильности.

М.Я.: Я хочу представить свою личную точку зрения на роль масс-культуры. Этот монолог, возможно, расставит все точки над «і» - уж больно обширна и спорна затронутая нами тема. Однако я вижу свою цель не столько в обобщении, сколько в чистосердечном признании, которое если и не рассеет туман, то облегчит душу автору.

Хоть и не сразу, но ощущается нелепость словосочетания «массовая культура». Что-то с этим не так. Ведь культура - это нечто вроде озонового слоя, защищающего нас от голой природы. Культура, как воздух, не может не принадлежать массам. Уничижительный характер термина связан скорее со способом производства культуры, чем ее потребления. Образ фабрики, открывшей путь к современной цивилизации, по-прежнему тиранит наше воображение, хотя само конвейерное производство маскируется нынче куда более затейливо, заменяя индустрию сервисом. И все же суть фабричной идеи, основанной на нашей взаимозаменяемости, остается прежней. Мир рассчитан на одинаковых людей с простыми алгоритмизуемыми потребностями, которые так просто и удобно удовлетворять конвейеру. Только благодаря этому современная жизнь приобрела специфическое качество - дешевизну. Автоматизация охватила все сферы - быт, досуг, туризм, кухню, секс - все составляется из готовых, фабричного изготовления блоков, как телевизор или компьютер, даже чинить ничего не надо, только менять. Конвейерность жизни приводит к тому, что обеспечивает личности много дешевых способов разнообразить жизнь. В реальности выбор этот во многом мнимый, ограниченность ассортимента и бедность которого скрывают декоративные завитушки. И все же из-за дешевизны массовое общество может позволить себе постоянно структурировать время, расчленять жизнь на все более мелкие фрагменты и заполнять ими дни и годы. Конвейер и время сумели поделить на аккуратно упакованные порции, как бы приватизировали его, предоставив каждому индивидуальную делянку, на которых мы возделываем свое время дел и свои часы потехи, свои будни и свои праздники. И вот в глубинах этого очень особого, инертизованного и ритуализованного массового общества происходит культурогенез - величественный акт рождения массового искусства.

Неправда, что какие-то ловкие продюсеры лепят аудиторию по своему образу и подобию. Голливуд - раб толпы. Все боевики растут прямо из земли, из почвы. Успешный фильм свидетельствует об очередном торжестве народной мифологии над интеллектуальными претензиями атеистов и скептиков. Только толпа способна продуцировать мифы, облаченные в образы и символы поп-культуры. У массового искусства нет автора - оно принадлежит народу, воплотившему в нем свои чаяния и идеалы. Культура предлагает свой огромный прейскурант толпе, которая, отсеивая и отбирая, формирует искусство для себя. В рыночной, а значит - в вероятностной системе ни предсказать, ни подстроить успех невозможно. Боевик или бестселлер нельзя изготовить сознательно - он рождается так же таинственно, как человек. Только в условиях несвободы можно и даже нетрудно благодаря подсказке цензуры высчитать и создать успех. Скудость и однообразие советского искусства объяснялись не только идеологическим диктатом, это отнюдь не новость в мировой истории, но и отсутствием рынка, отсутствием свободы выбора, отсутствием обратной связи, без которой создавалась искореженная и порочная картина массовой культуры.

Странно, что советская власть сумела отрезать литературу от народа успешней, чем сословные границы старой России, аристократия которой сумела изолировать себя от масс даже на уровне лингвистики. Французский язык русских дворян был бегством в другую культуру, в другое сознание, которое они знали как раз только по языку и которое им при ближайшем рассмотрении не нравилось. Фонвизин, Карамзин, Гоголь, Герцен, Достоевский Запад не полюбили и в его пользу от России не отреклись. Было в России нечто такое, что перевешивало западные радости - может быть, красота русского быта. Весь этот народный фольк, столь достоверно изображающий мучения лишнего человека, обладает чарующей притягательностью для писателя и для читателя. Набоков утверждал, что лучшие русские книги ничем не отличаются от лучших европейских книг, мол, и те, и другие написаны европейцами. Но фон у наших все же другой, в нем все и дело - в заднике, в декорациях того спектакля, который представляет автору и культуре народ, ставший в XX веке массовым обществом. Собственно говоря, самое важное происходит на заднем плане, где между стеной и экраном разворачивается картина культуры в ее первозданном непредвзятом виде. Понять язык массового искусства - значит научиться читать задник. Беда нашей культуры в том, что ее оторвали и от своего, и от мирового масс-культа, поставляющего художнику формы. Может быть, потому сегодняшняя русская культура с такой жадностью набросилась на Микки Мауса с Джеймсом Бондом, что они нужнее Фолкнера с Джойсом. В конце концов, русский писатель XIX века прекрасно знал вагонную беллетристику Европы и не стеснялся, как Достоевский Эженом Сю, пользоваться ею по назначению.

Современный художник остро нуждается в новых формальных ограничениях взамен тех, что растранжирил XX век. Тут и появляется на сцену анонимная стихия массового искусства, поставляющая готовые формы творцу, который их переосмысливает, выворачивает, взрывает. Фантастика, полицейская драма, комиксы, мыльная опера - все они вырабатывают строгий жанровый канон. Так, в Голливуде, где каждый сценарист знает, на какой минуте он должен убить злодея и повернуть сюжет. А потом приходит Борхес или Маркес, чтобы взорвать жанр и порезвиться на его руинах. Не союз с массовым искусством, а антагонизм с ним, отчаянная война, которую художник ведет на его территории по навязанным ему правилам.

Если свести в одну формулу все, что я здесь наговорил, то вот мое кредо: все лучшее в современном искусстве питается живительным конфликтом массового искусства с творческой личностью.

Печатается с разрешения агента М.Ямпольского

в Украине