«ПОДВАЛЫ МОГУТ БЫТЬ РАЗЛИЧНОГО ОТТЕНКА...» ИЗ БУДУЩЕЙ КНИГИ «РОЛІТ І ЙОГО ЗНАМЕНИТІ МЕШКАНЦІ»

В жилом доме писателей «Ролит», расположенном на пересечении киевских улиц Б.Хмельницкого и М.Коцюбинского, имеется подвал. Внешне он ничем не отличается от аналогичных помещений в других домах. Сегодня здесь, как и в большинстве подвалов центра столицы, хозяйничают разные коммерческие учреждения.

Но как справедливо и не без юмора заметил о ролитовском подвале житель этого дома поэт Яков Городской:

Подвалы могут быть

Различного оттенка.

И в самом деле — в легендарных домах даже подвалы легендарны. Скольких выдающийся людей видели стены этого, казалось бы, обычнейшего подземелья! Вы не поверите, но по его ступенькам, таинственно ведущим куда-то под первый этаж, ступала нога племянницы Льва Троцкого, знаменитого рассказчика Ираклия Андроникова и нашей современницы — прославленной певицы Евгении Мирошниченко!

Сегодняшний наш рассказ — о легендарном ролитовском подвале, который хранит в своих недрах немало всяческих историй и загадок.

Каждый, побывавший в старом «Ролите» — пятиэтажном корпусе вдоль ул. Коцюбинского, — пожалуй, был очень удивлен, увидев тамошние кухни. Их размеры не превышают два с половиной квадратных метра. Двум людям здесь разминуться трудно, а обедать вообще невозможно. Во двор печально выглядывает одно узенькое окошко... Жители дома шутят, что архитектурный проект, видимо, был очень прогрессивным, поскольку... вообще не предусматривал в квартирах кухонь!

Логика тех далеких лет, когда разрабатывался проект (1929—1931), была следующей: быт будет новым, советская женщина не будет хлопотать на кухне, а будет приносить готовую пищу прямо из столовой, которую и запланировали соорудить в подвале... По одной из ролитовских легенд (их существует немало!), прозаик Иван Ле, который по поручению Союза писателей курировал строительство «Ролита», в последний момент вроде спросил: «Ну, а чай писатель может пить дома?» (ведь известно, что кое-кто из литераторов работает по ночам, когда на двери советских столовых висит большой замок). Ему ответили: «А как же? Может!» И тогда Иван Леонтьевич собственноручно начертил в проекте махонькую кухоньку, отрезав кусок площади от соседней комнаты.

Так было или нет — достоверно неизвестно. Тем не менее малогабаритность ролитовских кухонь, где негде и развернуться, бросается в глаза сразу. Особенно если сравнить их с большой ванной комнатой и просторным туалетом, между которыми был еще и коридорчик. Следовательно, то, что изначально планировали архитекторы В.Кричевский и П.Костырко, не было слишком тесным, а кухни в самом деле спланировали в последний момент...

Дочь поэта Ивана Гончаренко — Наталья Ивановна — рассказала нам, что когда их семья осенью 1935-го поселилась в «Ролите», ее мама растерянно спросила у мужа: «Ваня, что же это за кухня?» На что поэт ответил: «Не бойся, через годик-другой наступит коммунизм, пищу бесплатно будут давать в столовой, а мы дома будем только разогревать!»

Через два года коммунизм не настал (в 1937-м уж тем более), а кухни, годившиеся разве что для кипячения воды, невольно стали выполнять свои функции в полную силу. Конечно, не к великой радости хозяек... (Расширять эти кухоньки жителям разрешили только в брежневские времена, а до этого они несколько десятков лет страдали от невероятной тесноты.)

Тем не менее писательская столовая в подвале «Ролита» все-таки существовала — с первых дней заселения дома, то есть с конца 1934 года. Туда вели ступеньки, до сих пор расположенные между четвертым и пятым подъездами. Об этой столовой в литературных кругах иногда приходится слышать (и читать) различные побасенки. Одну из них принял за чистую монету Виталий Коротич (сам в «Ролите» не проживавший). Вот что читаем в его книге «От первого лица»: «В первой очереди писательского дома, построенного в Киеве на возвышении тогдашней улицы Ленина, вообще, например, не предвиделись кухни в квартирах. Полагалась одна на всех, большая, в цокольном этаже, там же и обеденный зал — тоже один на всех».

Это выдумки. Большой столовой в «Ролите» не было — она ютилась в двух небольших подвальных комнатушках. Не существовало и обеденного зала — еду брали в судочках домой. Столовая не была бесплатной, за еду нужно было платить. Однако удобство заключалось в том, что хозяйкам можно было принести собственноручно пойманного леща или приобретенную на базаре курицу, и из них готовили именно то блюдо, которое желал заказчик... Но оказалось, что удобнее все-таки стряпать дома, и большинство писательских семей именно так и делало (наиболее сообразительные даже приспособили под кухню более просторную ванную комнату!) Посему столовая, просуществовавшая кое-как около трех лет, благополучно почила в бозе.

* * *

Вскоре после этого по инициативе П.Постышева в Киеве начали вводить эдакие пионерские форпосты. Ролитовцы откликнулись на этот клич эпохи, и в подвале между четвертым и пятым подъездами, как раз в помещении бывшей столовой, обустроили свой форпост. Тогдашние писательские дети — ныне это солидные люди, сами уже дедушки и бабушки — вспоминают его с чрезвычайным теплом. Душой и вдохновителем многих мероприятий была энергичная и всегда приветливая Кира Городецкая — жена прозаика Олексы Кундзича.

Здесь работали различные кружки: шахматный, спортивный, вышивания, рисования и прочие. Кружковцами были юные ролитовцы, а их руководителями — старшие жители дома (на общественных началах). К примеру, кружком вышивания руководила жена директора Литфонда С.Данильченко (кв. 47), драмкружок возглавляла Татьяна Кондратенко (кв.75), жена прозаика и театральная актриса, позднее ее сменила актерская чета из ТЮЗа, также проживавшая в «Ролите» (кв. 45). Эстер Вевьюрко (кв.1), вдова драматурга, читала ребятишкам сказки, и они по-доброму завидовали ее сыновьям Илье и Тобе — дескать, какая у них замечательная мама! Выступали перед юношеством со своими новыми произведениями и известные писатели — П.Тычина (кв. 38), С.Скляренко (кв.11), С.Голованивский (кв.59), В.Кондратенко и другие.

Самым популярным был драматический кружок. Его участники готовили любительские спектакли, из которых особым успехом пользовался спектакль «Буратино» (по пьесе А.Толстого) в постановке профессионального режиссера Гриба. «Он делал из детей настоящих актеров, искренне к нам относился», — вспоминает Ольга Панч, исполнявшая в том спектакле роль Лисы Алисы. Сын О.Кундзича — Гелий — играл пуделя Артемона, Оксана Скляренко — красавицу Мальвину, ну а роль Карабаса Барабаса вполне логично поручили дворовому заводиле Илье Вевьюрко. Сын директора «Ролита» Юрий Лившиц, игравший Пьеро, спустя 65 лет признался: «Самое сильное детское впечатление — это форпост».

Средства на костюмы и спектакли предоставлял Литфонд, однако шили костюмы и приобретали реквизит сами кружковцы. В маленьком помещении форпоста юные таланты только готовили спектакли — это была своеобразная «малая сцена». Выступали же на «большой сцене», то есть в Союзе писателей, располагавшемся тогда в старинном домике на пересечении современных улиц Б.Хмельницкого и Пушкнской (его снесли во время возведения станции метро «Театральная»). Чтобы попасть на премьеру, мастера пера покупали билет за символическую плату — 5 коп.

* * *

Новая страница в истории ролитовского подвала связана, как ни странно, с подключением дома к системе централизованного теплоснабжения. Необходимость в кочегарке, имевшейся здесь до сих пор, отпала, но помещение пустовало недолго. Учитывая послевоенные трудности с жильем, подвал приспособили под жилое помещение, и «Ролит» обогатился несколькими двухкомнатными квартирами.

В торцевой подвальной квартире, изначально имевшей номер 32а, а потом 78, проживал Генрих Шлиосберг с семьей. Сегодня эта фамилия мало что говорит, а тогда это была фигура легендарная. Как шутили соседи, он издал лишь одну книгу, зато действующих лиц в ней было больше, чем во всех книгах, написанных остальными ролитовцами. Дело в том, что товарищ Шлиосберг работал начальником Киевской телефонной станции. Даже номер домашнего телефона имел «блатной» — 4-02-02. Все телефонные справочники Киева (довоенные и послевоенные) составлены именно им. Поговаривают, что прозаики, когда им нужно было подобрать своему персонажу какую-то необыкновенную или точную фамилию, бывало, спускались в подвал за помощью к Шлиосбергу — он действительно был знатоком в этом вопросе... Как попал в ведомственный писательский дом этот связист? Говорят, выделил Союзу писателей дополнительные телефоны, а тот, в порядке бартера, помог ему решить мучительный жилищный вопрос...

Владельцем соседней квартиры стал известный переводчик Евгений Дробязко. В его семейном архиве сохранился любопытный документ — письмо старшего госсанинспектора г.Киева «тов. Руслица» в Союз писателей (31 мая 1949 г.). В нем сообщается, что городская санитарная инспекция, рассмотрев «заявление гр. Дробязко», дает согласие на переоборудование под жилье части бывшей котельной ТЭЦ. Далее выдвигались условия, при которых подобная трансформация разрешалась.

Бывшую кочегарку, которая в письме уважительно названа котельной ТЭЦ, переоборудовали в течение полугода. В конце концов, в декабре семья переводчика перебралась из коммуналки по ул. Малой Подвальной в подвал «Ролита».

Евгений Антонович был человеком уникальным. Выпускник известной Первой киевской гимназии, где учились также К.Паустовский и М.Булгаков, он с молодых лет пристрастился к изучению иностранных языков. Переводил с немецкого, чешского, французского, испанского, итальянского. Это он перевел «Божественную комедию» Данте на украинский полностью, поэтому до сих пор читатель знакомится с этим выдающимся произведением именно в его переводе. Сын писателя, Лев Евгеньевич, рассказал нам, что переводить «Божественную комедию» отец начал еще во время войны, и тогда на него смотрели как на сумасшедшего. Теперь это — классика...

Очень быстро гостеприимное жилище Дробязко превратилось в своеобразный островок, куда охотно приходили известные литераторы, актеры, художники, музыканты, научные работники и, конечно, коллеги-переводчики. Собирались здесь часто, а если приезжали гости из других городов (например, известный пропагандист украинской литературы в России Александр Дейч) — уж тем более. Евгения Дейч вспоминала: «О мудрой и обаятельной Лие Наумовне и милом Евгене Антоновиче Дробязко, обогатившем родную украинскую литературу переводами многоязычных творений поэзии, об их радушии, доброте, умении объединять людей остались самые яркие воспоминания у тех, кто общался с ними. Максим Фадеевич высоко ценил эту удивительную гармоничную пару, относился к ней сердечно и дружественно, а с Евгено Антоновичем вместе перевел «Горе от ума» Грибоедова».

Квартиру Дробязко, поначалу имевшую номер 22а, а потом 79, посещали и с удовольствием вспоминали М.Рыльский, академики А.Белецкий и Н.Гудзий, известная поэтесса Вера Инбер (приезжая из Москвы, она останавливалась именно здесь), народная артистка Украины Евгения Опалова (исполнительница роли пани Дульской в Театре им. Леси Украинки) и ее муж Л.Корецкий — директор Дома кино, художник З.Толкачев, поэты Н.Ушаков, Л.Вышеславский, Н.Упеник, Я.Городской, прозаик А.Копыленко, выдающийся переводчик М.Лукаш, известный дирижер, народный артист СССР Н.Рахлин. Кстати, Натан Григорьевич, гастролируя однажды со своим оркестром в Ленинграде, прислал новогоднее поздравление Дробязко по такому странному адресу: «Киев, Ленина, 68, во дворе, в самом нижнем этаже». Представьте — эта открытка дошла!

Неоднократно бывал у Дробязко известный прозаик, литературовед и популярный телерассказчик Ираклий Андроников, всегда с удовольствием вспоминавший о посещениях «Ролита». «На днях встретила у нас в союзе Ираклия, — писала Дробязкам из Москвы В.Инбер. — Он говорил о вас с величайшей нежностью». В другом письме поэтесса сознавалась: «Очень хочется мне в Киев... Во всяком случае — мысленно я частенько сижу на улице Ленина, 68, квартира 22а». Между прочим, мало кто знает, что В.Инбер приходится близкой родственницей Л.Троцкому — ее отец является двоюродным братом «демона революции»... В «Ролит» поэтесса приезжала обычно на собственном автомобиле вместе со своим мужем — академиком И.Страшуном.

И.Андроников, как всегда, много и интересно рассказывал. Фактически царствовал за столом. Прошли годы, и бывшие его слушатели в ролитовском подвале с удивлением услышали те его блестящие истории уже с телевизионного экрана... А тогда, в «Ролите», они еще только крутились в голове будущей телезвезды, проходили своеобразную «обкатку». Рассказчиком Андроников всегда был блестящим...

Однажды, когда его имя уже прославилось на весь Союз, Андроников пытался из квартиры Дробязко заказать себе такси по телефону. Тогда это было непросто, ведь охотников прокатиться «с ветерком» оказывалось значительно больше, нежели самих машин. И тогда Ираклий Луарсабович, не называя себя, начал рассказывать телефонистке одну из своих непревзойденных историй. Та его сразу же узнала и немедленно прислала такси...

Заходил к Дробязко и Владимир Сосюра, живший в соседнем подъезде. Живой классик любил почитать соседям свои новые произведения, послушать отклики. Иногда из его уст лились искрометные эпиграммы на коллег по перу, которые в те годы не то что печатать, но и даже читать вслух было очень опасно. Например, следующие строки:

«Важний вид і жирне пузо.

У штанах іде медуза,

Мов з Кощея кроків гук...

Не послав ти кулі в лузу,

Олександер Корнійчук!»

Лев Евгеньевич, сын хозяина квартиры, был тогда школьником и, по его словам, не очень любил стихотворения Сосюры, включенные в школьную программу. Тем не менее когда поэт читал стихотворения в подвале, он становился совершенно иным, неожиданным, неофициальным. Во время одного из таких визитов Лев так увлекся волшебной лирикой, что совершенно забыл подготовить на завтра домашнее задание по литературе — выучить хрестоматийное стихотворение... того же Сосюры. К счастью, обошлось без «двойки», поскольку учительница знала, в каком доме жил ее ученик.

Правда, чаще Сосюра наведывался в подвал по более прозаической причине — одолжить 5 рублей. Поэт не занимал никаких должностей ни в союзе, ни в издательствах, ни в редакциях, жил только на гонорары, которые, в отличие от своих более пробивных коллег, получал не столь регулярно. Однако одолженные деньги всегда аккуратно возвращал.

То, что Сосюра отваживался читать в «подполье» у Дробязко свои «подпольные» стихи, о многом свидетельствует. О доверии к этой семье в частности. Между прочим, известный переводчик Григорий Кочур из ссылки писал письма только Е.Дробязко.

Об этой удивительной квартире написано немало красивых строк — эпистолярных и поэтических. «В Вашем доме есть то удивительное сочетание физического и духовного комфорта, которое лечит лучше всякого лекарства, — писала хозяевам квартиры В.Инбер. — С нежностью вспоминаю заветный прохладный «подвал, пахнущий чистотой и цветами». Поэт Яков Городской в поэтическом посвящении хозяевам написал:

Вы жили ниже всех?

Нет, выше всех вы жили!

Здесь краски, слово, смех,

Здесь музыку любили.

Между тем, семье было тесновато в двухкомнатной квартире. Вырос сын, женился. Да и Евгению Антоновичу необходимы были более комфортные условия для работы.

Дважды Союз писателей заселял свои новые ведомственные дома, и дважды Дробязко вычеркивали из списков будущих новоселов. Независимость переводчика, его принципиальная отстраненность от всего, что способствует карьере (активная общественная жизнь, партийные поручения, руководящие должности), сыграли в квартирном вопросе отрицательную роль: он везде считался чужаком. Евгений Антонович не был членом партии, не входил в литературные группировки, не был мастером «рюмочных дел» (следовательно, не решал проблемы за бутылкой — на «неформальном уровне»), не был фронтовиком и не входил в ветеранские комиссии... Пока другие литераторы, даже менее известные и заслуженные, расширяли свою жилплощадь, известный переводчик по-прежнему работал в «подземелье».

Зная скромность и непрактичность Дробязко, его московские друзья — те же Андроников, Инбер и другие — жали на все педали, чтобы повлиять на руководство СПУ. Но многочисленные телеграммы и ходатайства клали под сукно... Только в 1967 году, когда на Печерске освободилась квартира прозаика В.Захаржевского, ее отдали семье переводчика. Теперь все то приятное общество, которое охотно посещало ролитовский подвал, начало захаживать к новоселам по их новому адресу. Но это уже страницы из истории другого дома.

* * *

Соседнюю с Дробязко квартиру в подвале «Ролита» — сначала она имела номер 78а, потом 80 — получила в сентябре 1952 г. профессор консерватории Мария Эдуардовна Донец-Тессейр. Впрочем, тогда она еще не была профессором (это звание она получит лишь после смерти Сталина), зато имела опасное клеймо жены «врага народа» — ее муж Михаил Донец, известный бас, солист Киевской оперы, народный артист УССР, был репрессирован, и о его реабилитации тогда никто даже и не мечтал.

Об этой женщине, человеке удивительной и вместе с тем нелегкой судьбы, хочется рассказать поподробнее.

Мария Тессейр родилась в Киеве в семье скрипача Киевского симфонического оркестра Эдуарда де Тессейр, француза по происхождению. Она училась в Институте благородных девиц, потом в знаменитой киевской Фундуклеевской гимназии, дальше продолжила учебу в Венской и Миланской консерваториях, была замечательным мастером кантиленного пения.

До войны чета Донцов проживала в несуществующем ныне Церковном переулке (у Печерского моста) в доме №8. Он был сооружен в ознаменование 30-летия творческой деятельности прославленного баса дирекцией Оперного театра, на что украинское правительство ассигновало 20 тыс. руб. Особняк стоял на круче, с которой открывался замечательный вид на Днепр, большой сад спускался террасами по склону. В саду был бассейн с прекрасной фигурой Мефистофеля. На роскошной двухэтажной вилле с вензелем «М.Донец» на фронтоне собирался цвет украинской музыкальной культуры. Здесь также гостили Л.Собинов, И.Козловский, О.Книппер-Чехова, А.Тарасова, посещали хозяина и высокопоставленные государственные чиновники, в частности тогдашний премьер-министр Украины П.Любченко.

2 июля 1941 г. у служебного входа в Оперный театр актеры, как и всегда в эти дни, обсуждали последние новости с фронта. Вдруг рядом с ними затормозила машина. Из нее вышли двое мужчин, спросили Донца, отошли с ним на несколько шагов, о чем-то недолго поговорили. Потом все вместе сели в автомобиль и куда-то уехали... Внешне все выглядело спокойно, никто не сообразил, что это был арест.

Мария Эдуардовна ждала мужа до позднего вечера, не понимая, куда он пропал. И только когда приехали энкаведисты с обыском, она узнала, что ее Мишуня (так она его называла) арестован. Взволнованной женщине пришлось отвечать на придирчивые вопросы прибывших, а потом подписывать протоколы.

В 90-е года в печати появилось несколько версий того, почему взяли М.Донца. Одни говорили, что якобы он фонариком подавал сигналы немецким самолетам. Другие утверждали, что у певца была какая-то радиостанция, при помощи которой он то ли принимал, то ли передавал сигналы. Третьи рассказывали, что к народному артисту пришли военные с намерением реквизировать его персональное авто. «Мне правительство дало его, — возразил хозяин. — Я заработал его своим голосом. Нет, вы его не будете иметь!» И уже на следующий день, дескать, строптивый певец был взят под стражу...

Н.Хрущев, тогдашний руководитель Украины, пишет в воспоминаниях, что Донец давно уже приобрел славу националиста и антисоветчика, посему чекисты, предполагая, что во время оккупации он пойдет на сотрудничество с немцами, арестовали его.

Ни одна из этих версий не выдерживает критики. Анатолий Сахно, работавший с делом Донца в архиве СБУ, воспроизвел в своей книге («Щоденник «контрреволюціонера», 1999, с. 151) обложку этого дела. На ней читаем: «Дело № 147750 по обвинению Донца Михаила Ивановича. Начато 2 июня 1941 г.» Следовательно, дело было возбуждено почти за три недели до начала войны, и к его появлению привели совершенно иные причины. А именно: на певца поступило два доноса. Их авторы — коллеги Донца по театру...

Более двух месяцев Мария Эдуардовна билась словно рыба об лед, пытаясь получить хоть какие-то сведения о муже. Увы! Только в сентябре 1941-го ей сообщили, что Донца вместе с другими заключенными эвакуировали на восток.

Учитывая данные обстоятельства она, естественно, не попала в эвакуационные списки Оперного театра, осталась в оккупированном Киеве и пошла преподавать в Музыкально-драматическую консерваторию. Тем не менее, когда вскоре консерваторию закрыли и начались аресты (взяли ее директора Остапа Лысенко — сына композитора и других), ей пришлось бежать в Житомир и там скрываться у родственников.

Но избежать ареста все-таки не удалось. В конце 1943 г., по возвращении в освобожденный Киев, она была брошена в кутузку. Никто не знает, как сложилась бы ее дальнейшая судьба, если бы не Хрущев. Он вызволил ее из лап НКВД и конфиденциально сообщил, что Донец умер от сердечного приступа в поезде во время эвакуации заключенных. Никита Сергеевич даже привел следующую впечатляющую деталь. Когда поезд проезжал Дарницу, певец воскликнул: «Как же я оставляю мою Марийку?» — и умер... Так она узнала, что любимого мужа, ее Мишуни больше нет на этом свете. ЗАГС выдал ей справку с датой смерти — 10 сентября 1941 г.

Как увидит далее читатель, это была лишь полуправда.

После войны жену «врага народа», да к тому же оставшуюся на оккупированной территории, власти начали потихоньку выталкивать из роскошной виллы, которую сами же когда-то и подарили. Мария Эдуардовна держалась, сколько могла. Но в конце концов в доме отключили воду, свет, сделав существование в нем невозможным. И тут как тут появился какой-то генерал и очень любезно дал понять, что либо он приобретет этот дом за приличные деньги, либо... Ей пришлось согласиться. Конечно, никаких денег она не увидела — просто оказалась без крыши над головой. Какое-то время ютилась на Стрелецкой улице у знакомых, потом получила квартирку в подвале «Ролита».

Теперь, проходя по двору писательского дома, зачастую можно было слышать из квартиры новой жительницы... пение. Это пели ее ученицы. Количества занятий в неделю, отведенных в учебном плане, преподавательнице казалось маловато, и она приглашала студенток на дом для дополнительных уроков. Здесь, в ролитовском подвале, делали свои первые певческие шаги народная артистка СССР Е.Мирошниченко, народная артистка Украины Р.Колесник, народная артистка России И.Масленникова, заслуженная артистка Украины Н.Куделя и многие другие.

Как рассказала нам Н.Куделя, квартира Марии Эдуардовны хоть и располагалась в подвале, тем не менее была просторной. В красивом кабинете стоял рояль, была большая библиотека, и вообще вся обстановка вдохновляла на творчество. Во время домашних репетиций профессор сама играла на рояле и внимательно слушала, как поют ученицы. Следила за каждой ноткой, не пропускала ни одной ошибки, контролировала ровность звучания. После занятий, как заботливая мать, непременно кормила девушек — мизерные стипендии не позволяли им прилично питаться.

Мария Эдуардовна была невысокой грузной женщиной, всегда подтянутой и скромной. Первое, что вызывало к ней расположение, — теплые выразительные глаза и тактичная манера говорить. «Она всегда улыбалась, была доброжелательной, — вспоминает ее любимая ученица Е.Мирошниченко, — но когда сердилась — это было очень неприятно. Прерывала урок, иногда сама открывала дверь — и в коридор летели сначала ноты, потом — ты. Это означало, что с неподготовленным домашним заданием, с невыученным текстом и произведениями в класс прийти не имеешь права. Однако это было очень редко. Мы все ее так искренне любили, что старались не огорчать».

Почти за 40 лет преподавания Мария Эдуардовна создала свою вокальную школу, где объединила украинские и итальянские традиции воспитания с собственным сценическим опытом. Было издано специальное пособие, где констатировалось, что Мария Эдуардовна является одним из наиболее уважаемых вокальных педагогов СССР. А в 1969 г. фирма «Мелодия» выпустила комплект из двух больших пластинок под названием «Уроки профессора М.Э.Донец-Тессейр». Запись уроков состоялась в студии Украинского телевидения и радиовещания на Крещатике, 26...

15 лет прожила вдова Михаила Донца в «Ролите». В 1955-м дело против певца было прекращено, и 5 марта Марии Эдуардовне в Комитете госбезопасности выдали об этом официальную справку. По одной из устных версий, которую нам довелось услышать, когда она уже встала, чтобы уйти, ее остановил чиновник: «Разве вам неинтересно, кто заложил вашего мужа?» И показал дело. Профессор не поверила своим глазам: под одним из доносов стояла подпись очень известного певца...

Словно громом сраженная, Мария Эдуардовна вышла на Владимирскую. Долго не могла опомниться. Вдруг видит (вот это да!): к ней приближается жена этого доносчика. До войны они дружили семьями. Разговорились и теперь. Шаг за шагом, оказались у их дома, поднялись в квартиру. Наконец пришел и сам певец. «Как ты мог?» — только и спросила жена Донца. «Попробовала бы ты не писать, — ответил тот. — Меня заставили».

По другой версии, сразу же после визита в КГБ она возвратилась в «Ролит». Открывшаяся ей правда так ее ошеломила, что соседи приложили немало усилий, чтобы привести ее в чувство.

Позднее случился еще один эпизод, которому имеются свидетели. В конце 60-х Мария Эдуардовна проживала уже в другом доме — на Брест-Литовском проспекте (теперь — проспект Победы). В квартире, как всегда, было людно — бывшие и нынешние ученицы часто посещали свою учительницу. Вдруг раздался телефонный звонок. Хозяйка взяла трубку, и гости заметили, как начало меняться выражение ее лица.

Она услышала голос уже пожилого мужчины. Незнакомец сообщил, что он в Киеве проездом, звонит с вокзала, его поезд отправляется через 40 минут. Оказалось, что это бывший сталинский узник, который в начале войны неделю просидел с Донцом в одной камере... Почему неделю? А потому, что 9 или 10 июля певца расстреляли. Однако он успел многое рассказать коллеге по несчастью, а по возвращении с последнего допроса назвал ему фамилии доносчиков, из-за которых его арестовали. И попросил, если тот останется жив, сообщить об этом жене... Сокамернику посчастливилось — он получил не вышку, а «только» срок в лагере, потом находился на поселении. Но все никак не удавалось выполнить просьбу певца. И вот теперь, случайно оказавшись в Киеве, он выполняет свое долг...

Так на склоне лет Мария Эдуардовна узнала, что никакой «эвакуации на восток» не было. И восклицания Донца: «Как же я оставляю мою Марийку?» — тоже не было (откуда Хрущев взял эту «деталь»?). Как не было и того вагона, который проезжал через Дарницу в сентябре 1941 года. И самого сентября 41-го для ее мужа уже не было... Все это преднамеренные или непреднамеренные выдумки. Михаил Иванович Донец умер не от «сердечного приступа» в вагоне или госпитале, а погиб в июле в застенках НКВД страшной мученической смертью. Обнародованные в данное время документы подтверждают и именно такой финал его жизни, и дату.

Итак, несмотря на сомнения некоторых современных исследователей, Мария Эдуардовна все-таки узнала правду о смерти своего мужа.

...В 1965 г. она была удостоена звания народной артистки УССР. И когда в 1967 г., к 50-летию октябрьской революции, соорудили новый дом для деятелей искусства, Мария Эдуардовна оставила «Ролит» и перебралась туда. У 78-летней преподавательницы появилось более удобное, просторное жилье — и совсем не в подвале.

...Ролитовские помещения «в самом нижнем этаже» использовались под жилье почти до конца 70-х годов. То есть после переезда семьи Дробязко и М.Э.Донец-Тессейр жизнь подвала не завершилась. Тем не менее с их отъездом завершается наш рассказ.