Песня как пророчество

…не мечом и копьем спасает Господь, ибо это война Господа.

Давид — Голиафу; 1-я Царств 17:47 

Карл Густав Юнг указывал, что потеря человеком связи с природой и миром своих предков посредством мифа может обернуться для него невротическими расстройствами. В таком случае природа для такого человека перестает быть источником духовного опыта, что неизбежно ведет к внутренним расстройствам.

Музыка, песня, танец, искусство — являются неразрывными составляющими таких координирующих мифов, их мощным инструментарием, который лежит в основе образования социума и обеспечения его устойчивости и развития.

Поэтому я, наблюдая всевозможные флешмобы, которыми так щедро балует нас общество потребления, всегда внимательно и без обычного скепсиса присматриваюсь к тем, где прослеживается преемственность традиции и проявляются новые формы старинных смыслов, доказавших свою эволюционную способность обеспечивать развитие социума. Тогда такие флешмобы воспринимаю скорее как перформансы — пророчества в действии.

Подобный интерес вызвало у меня молниеносное распространение слов «Батько наш — Бандера, Україна — мати, ми за Україну підем воювати» из далекой повстанческой песни, по одной из версий ее происхождения. Волна распространения мема раскрыла глубинные связи с прошлым и засвидетельствовала резонанс общественных настроений сегодняшнего дня с такими же настроениями дней далеких.

А то, что такие резонансы часто приводят к решительным изменениям действительности, у меня никогда не вызывало сомнений. 

Даже не апеллируя к историческим фактам, я легко нахожу подтверждение этому в событиях личной жизни, которые, конечно, не считаю научными доказательствами, но для себя определяю бесспорными с точки зрения эстетического качества мира.

Это было в Черновцах в начале 80-х годов прошлого столетия. 

Мы спустились с друзьями с горки над глиняным карьером и вышли к железной дороге. Дальше в город было два пути: налево — к мостику через речку Мольницу к улице Минской и направо — к мосту над железной дорогой к улице Барбюса. Мнения, как идти дальше, разделились, и мы решили поспорить, кто из нас раньше выйдет к бане на площади под Турецким мостом. Конечно, если бы мы были трезвыми, соревноваться в скорости передвижения по кривым улочкам бывшего еврейского квартала в ночном городе нам бы в голову не пришло. А так я пошел направо, а друзья — налево. Я понимал, что путь, который выбрал, был длиннее, и друзья это тоже знали, но решил схитрить, потому что знал дорогу с улицы Барбюса через проходной двор. Туда я и направился, когда поднялся по мосту над железной дорогой. Во двор быстро попал через знакомый проулок, но дальше меня ожидал сюрприз — я никогда не был в этом дворе ночью. В темноте я растерялся. Свет из окон квартир мало чем мне помогал, потому что освещал лишь палисадники перед одноэтажными домиками, а заборчики только сгущали тени. Мне нужно было найти проход, через который я должен был выйти к стене базара, потом вдоль нее я выходил бы уже на площадь перед самим рынком, а оттуда — рукой подать до бани. Но я ничего не узнавал. Когда оглядел весь двор, в его дальнем углу обнаружил освещенное пространство. Оно создавалось через открытую дверь от желтой лампочки в коридоре какой-то квартиры. Я еще отметил, что это — обычный для домиков этого квартала коридор, который служит и кухней, и раздевалкой, и прихожей, и больше похож на длинный шкаф, чем на жилое помещение. А еще со стороны этого освещенного угла доносилась музыка, какие-то слова песни, которые я не различал. Ко всему непонятные рваные тени творили нечто наподобие танца. Более внятно что-то рассмотреть я не мог: тени проносились перед дверью и свет желтой лампочки слепил меня, как стробоскоп. Мгновенно протрезвев, я решил проиграть спор, не искать проход к стене базара и вернуться туда, откуда пришел. Я развернулся, и свет сразу стал бить мне в спину, что помогло легко найти проулок, через который я попал на площадку двора. Когда же я вышел на освещенную улицу в знакомую мне натуру, мгновенно вспомнил мелодию и слова: в углу двора в свете желтой лампочки звучала «Хава Нагила». Там танцевали и пели незнакомые мне люди, и они остались там петь и танцевать. 

Ярко освещенными улицами мне быстро удалось выйти на площадь под Турецким мостом. Но друзья уже сидели у бани и ждали меня. На мой приход они никак не отреагировали и продолжали увлеченно что-то обсуждать, как это бывает в веселой хмельной компании. О споре я решил не напоминать. Помню, что потом мы еще успели заскочить в буфет бани и взять там по бутылке пива, что, собственно, изначально и определяло маршрут нашего возвращения в город после дневного досуга на горке над глиняным карьером. Вечер закончился обычно для нас, но не для меня.

До того вечера я часто слышал «Хава Нагила» на многочисленных городских свадьбах. Еще чаще слушал эту песню уже намного позже. Последнее время дало возможность посмотреть клипы с этой мелодией в лучших залах мира в исполнении выдающихся артистов. Я смотрю их с восторгом, но все пропадает, распадается вмиг, если при этом я вдруг вспоминаю ту ночь, тот двор и угол двора, освещенный светом желтой лампочки из коридора, проникавшем через открытую входную дверь маленькой квартиры. Меня сразу охватывает другая энергетика. Я буквально проваливаюсь в танец рваных теней перед дверью, который, как праща Давида, раскручивает мелодию и мечет ее в невидимого Голиафа, что всем необъятным телом навалился на двор, на город, на ночь над Черновцами, а сама ночь стала олицетворением и воплощением этого чудовища. То исполнение было каким-то безнадежным неистовством, беспросветным восторгом. И я знаю, что тот, кто смог бы посмотреть в тот миг на Черновцы, на Землю сверху, не увидел бы на поверхности Земли ничего, кроме луча света от желтой лампочки из коридора дома в углу двора возле еврейского базара в Черновцах. 

Царь Соломон предупреждал: «несчастье — это ваш выбор». Я понял, что та мелодия, песня, танец были безнадежной, но неудержимой декларацией того, что мы будем, должны быть счастливы.

Я чувствую, что ничего не забыл из мгновений той ночи, и тогда далекая мелодия осторожно возникает и начинает свой водоворот вокруг меня, а я слышу слова той уходящей натуры: «Хава нагила, хава нагила, Хава нагила вэнисмэха».

Теперь я понимаю, что присутствовал тогда при величественном пророчестве в действии.

Сейчас в Черновцах так уже не поют. И не потому, что уехали на долгожданную Родину в Израиль, вышли из неволи те, кто тогда пел. Все потому, что однажды ночью эти слова уже прозвучали именно в том уникальном исполнении, каким и есть выбор судьбы, после которого постепенно, но неумолимо, меняется все. А такое исполнение не повторяется на бис. Оно только воплощается. И уже не имеет значения, где будут произнесены эти слова — в свете желтой лампочки во дворе квартала забытого местечка или при свече в повстанческой землянке.

Нечто подобное происходит и будет происходить с перформансом песни «Батько наш — Бандера, Україна — мати, ми за Україну підем воювати».

О чем он свидетельствует? Он раскрывает главное — корневую традицию готовности украинцев бороться за свою свободу, независимость и достоинство. Пользуясь примененными в тексте метафорами, можно утверждать о решимости украинцев, как Давид, выступить против новоявленного чудовища Голиафа. А уже сама история доказывает, что такая попытка всегда оказывается победоносной, пусть порою и отдаленной во времени.

«Любов к Отчизні де героїть, там сила вража не устоїть, там грудь сильніша от гармат…», — так из глубины столетий обращается к нам Иван Котляревский строками «Енеїди». В этих словах сосредоточена вековая народная мудрость, и сегодня они актуальны как никогда.