НЕ ПОВТОРИТЬ БЫ СУДЬБУ АТЛАНТИДЫ

Когда оказываешься наедине с серией отчужденных архитектурных образов исчезающего времени художника-графика Олега Любковского, выставка произведений которого открыта в галерее искусств НаУКМА, особенно остро начинаешь ощущать водоворот городских улиц конца второго тысячелетия. Расщелины и трещины на облупившейся штукатурке, где кое-где еще проступают даты рождения этих домов, коричнево-бархатная ржавчина на остатках жестяных водосточных труб и крыш, обезглавленные постаменты, изображенные с притягательной силой достоверности интригующей развалины... На листках, где словно в зеркале отразился облик Черновцов и его окраин, прочитывается драма народа, драма культуры всех западных земель Украины. Этот город называют столицей Буковины. Он по своему расположению напоминает Киев, только в миниатюре: такие же высокие холмы, покрытые перелесками, парками и садами, речка Прут у подножия гор, а на противоположном берегу вместо Русановки знаменитая Садгора, воспетая Паулем Целаном и Розой Ауслендер.

«Памятник Фридриху Шиллеру в Черновцах», «DІЕ DANKBARE BUKOWINA» («Признательная Буковина») — эти обломки пьедесталов свидетельствуют о том, что и наивысшие идеалы и святые чувства одних без каких-либо сомнений могут быть отброшены и попраны другими. Вырванные из конкретного места и времени, лишенные пространственного контекста объекты выполнены с такой скрупулезной точностью, что, кажется, могли бы стать иллюстрацией агрессивной, разрушительной силы невежества, даже если бы через тысячи лет были обнаружены в космосе.

Но есть еще один, философский аспект — самоуглубленный взгляд на мир в себе, мир загерметизированный в отрезке своего времени. Тоска по чему-то неуловимому, чего нельзя ни реконструировать, ни реставрировать, ни возродить, тоска по чувствительному деистично-пантеистическому духу эпохи, по интенциям ее психологических феноменов с интеллигентностью, тактом, благородством ее энциклопедического интеллекта с одной стороны и зажатым в шнуровки и корсеты, неистовым бурлением желаний библейской Саломеи Рихарда Штрауса или экспрессивного надрыва Бергового «Воццека» – с другой. Любая попытка возвратить утраченные в революциях титулы превращается в фарс под названием «дворянское собрание», обычно созываемое в «красном уголке». И заглядывая за высокую ограду, на которую отбросила тень сухая ботва и колючие заросли пустыря, мы видим голубизну высокого неба, на фоне которого вырисовываются красные черепичные крыши и жестяные шпили недосягаемой Господской улицы — «Крыши HERREN GASSE». Нам бы хотелось вместе с художником пойти за «тонкой, европейской душой (города), еще блуждающей время от времени по переулкам». Но эта душа не открывается перед нами, и мы лишь смотрим через прозрачное, непробиваемое стекло своего скорого поезда, который не собирался останавливаться, а только замедлил ход, проезжая мимо строений старого города, чтобы навсегда запечатлеть в памяти облики домов, тот освещенный последними лучами заходящего солнца «Романтический пейзаж», который через минуту скроется в сумерках, постепенно окутывающих город.

Исчезающий образ эпохи, отдаляясь в прошлое, возникает перед нашими глазами словно с высоты птичьего полета в пейзажах старого города, отразившихся в воображении художника, приобретя, как сам он говорит, «высшие признаки, нежели признаки реальной будничной действительности, и приближает к категории идеального». Но даже опустив нас с высоты идеализированных видений прошлого к сегодняшней реальности с ее запрограммированностью на крайний прагматизм стандартизированного общества, художник ведет нас не к современным сногсшибательным инсталляциям и конструкциям. Какой-то непостижимо-убедительной силой влияния он вынуждает остановиться и внимательно посмотреть в глаза домов, еще минуту назад казавшихся нам волшебными дворцами сказочной страны мечтаний.

Олег Любковский обладает редкостным даром понимания и воспроизведения неповторимого духа жилища, благодаря которому на маленьком листке бумаги перед нами раскрывается душа и судьба этого дома. Пластическое совершенство подчиняется лаконизму и точности высказанной мысли: чем проще текст, тем глубже подтекст. Каждая, казалось бы, незначительная деталь: черный след от дождя под обломанной водосточной трубой, глубокие трещины, рассекающие карниз, заложенные с середины окна, структура старого кирпича, с которого облупилась штукатурка, неровно забитое трухлявыми досками отверстие, когда-то предназначавшееся для дверей, деревья, проросшие сквозь крышу, — все это приобретает символическую значимость, становится выразительной поэтической метафорой и вынуждает задуматься над закономерностью неизбежности конца: жизнь дает место жизни, но уже другой...

Взгляд художника устремлен в прошлое ради будущего. Соблюдение кодекса чести художника, сформированного целыми поколениями мастеров кисти и пера, требует фанатичной преданности избранному делу. А еще веры и любви. Они присутствуют в каждой работе Олега Любковского, они являются теми ступенями, по которым целую жизнь происходит восхождение к идеалу. Акварели «Земля обетованная» и «Таинство» дышат трогательной чистотой первозданности. Глядя на эти работы, мы физически ощущаем наполненное озоном безграничное пространство, купаемся в свежести этого воздуха, этой росы. Художник убежден, что, совершенствуя себя как мастера, как человека, он совершенствует мир. Эта вера получила подтверждение в работах из серии «Соборы Буковины».

В основе художественного видения Олега Любковского лежит диссонанс, всегда присутствующий на изломе веков и на изломе эпох. Это противоречие возникло вследствие конфликта между двумя культурами: той, рафинированной, передающейся от династии к династии, которая в конце второго тысячелетия, выродившись и исчерпав свои силы, вынуждена уйти, и той, которая, несмотря на все новейшие технологические достижения и разгул цивилизации, исповедует философию американца Энди Уорхола, философию, находящую единственный выход для мозга, пораженного вирусом массовой информации, «в том, чтобы думать НИ О ЧЕМ». Художник остро ощущает этот разлом, он видит, что материк под названием европейская культура может навсегда стать утраченной Атлантидой, и поэтому все свои силы отдает, чтобы сохранить память об этой культуре.