МНОЖЕСТВО ЛИЦ АЛЕКСАНДРА ДЕЙЧА

Кратко писать об Александре Иосифовиче Дейче (1893 — 1972) очень трудно. Не только в небольшом очерке, но даже в обширном эссе невозможно дать полную картину, что сделал этот человек для отечественной культуры. Его имя стоит рядом с именами Горького и Луначарского. Член Союза писателей со дня его основания, дважды доктор наук (филологических и искусствоведения), он знал четыре языка: французский, английский, немецкий и испанский. Что же касается украинского, то для него он был вторым родным языком. А. Дейч — автор более тысячи опубликованных работ (книг, статей, очерков, стихов, рецензий, переводов, театральных обзоров, отзывов, репортажей, хроникальных заметок и т.д.). Каждое направление его творчества — тема для серьезного научного исследования: Дейч — писатель, Дейч — драматург, Дейч — литературовед, Дейч — переводчик, Дейч — редактор, Дейч — театровед, Дейч и Украина, Дейч и Киев, эпистолярное наследие Дейча и т.д. и т.п.

В 1910 году, будучи еще учеником 2-й киевской гимназии, А.Дейч публикует свою первую работу — перевод «Баллады Редингской тюрьмы» О. Уайльда, в 1911 году поступает на историко- филологический факультет Киевского университета, который окончил в 1917 году. В 1911 году он печатает в приложении к журналу «Нива» свою первую исследовательскую работу «Тип Дон-Жуана в мировой литературе». В годы учёбы активно сотрудничает в киевской периодической прессе: «Киевский театральный курьер», «Киевская рампа», «Киевская неделя», а также в прессе Москвы, Петрограда и Одессы. Он пишет о спектаклях, о театрах, о режиссерах, об актёрах. В 1914 году А. Дейч и его друг — будущий режиссер и художник Н. Фореггер создали т.н. Интимный театр (Крещатик, 43). Однако хозяин — антрепренёр не дал развернуться эстетическим принципам основателей театра и превратил его в театр миниатюр.

Дейч едва ли не первым начал популяризировать театры Л. Курбаса и Г. Михайличенко; в 1923 году он совместно с П.Германом обработал для киевского Малого театра ПУКВО народную драму «Царь Максимилиан и его непокорный сын Адольф», поставленную в стиле лубка, в 1925 году руководил литературной частью киевского ТЮЗа и активно помогал его строительству. После тяжелого заболевания А. Дейч ослеп, его руками и глазами стала жена и друг Евгения Кузьминична Малкина-Дейч, во всем помогавшая ему незаметно и неназойливо.

Его влекло к малоисследованному, он впервые публикует на русском языке две пьесы М. Кулиша, пишет воспоминания о Лесе Курбасе («Человек, который был театром»), при его содействии выходит книга, где мы найдем материалы М. Семенко, Е. Плужника, В. Блакитного. В книгу «Дорогою дружби» Дейч включил статьи, портреты и очерки о Котляревском, Шевченко, Л. Украинке, Коцюбинском, Рыльском, Тычине и др. Он издавал, популяризировал, комментировал В. Стефаника, С. Васильченко, И. Котляревского, старую и новую драму, повести, рассказы, стихи. Он писал для детей: «Амундсен», «Нансен», «Т. Шевченко», «Гарри из Дюссельдорфа», «Ломикамень. Повесть о Лесе Украинке». Он пишет статьи о еврейском театре, с 1922 года — профессор Музыкально-драматического института им. Н. Лысенко, студии Л. Курбаса. Серия книг «ЖЗЛ» открылась книгой А. Дейча «Генрих Гейне» (1933 г.). В этой же серии он написал книги «Свифт» и «Тальма».

А. Дейч переводил на русский язык Гейне, Мопассана, О’Генри, Джером-Джерома, Твена, Уэллса, Франса, Свифта, Вольтера, Андерсена, Уайльда, Сервантеса, Байрона, Золя, А. Зегерс, Б. Шоу, И. Бехера и многих других. Где бы Дейчи ни жили, вокруг них находились интересные и талантливые люди. Стены их дома видели М. Рыльского и Л. Первомайского, Веру Инбер и Арсения Тарковского, Ивана Драча и Павла Мовчана, Ирину Луначарскую и Нелли Корниенко, Николая Гудзия и Сурена Кочаряна, Н.Луначарскую-Розенель, Дзигу Вертова, Соломона Михоэлса, Татьяну Тэсс, Айбека, академика Белецкого, Саломею Нерис и Пятраса Цвирку. Не обошли этот дом вниманием Поль Вайян-Кутюрье и Э.Э. Киш, Анна Зегерс и Эрнст Толлер. Перечислить всех невозможно. Канадский украинец П. Кравчук как-то пошутил у Дейчей: «Ось я знову приїхав на дейчівську філію малого ЮНЕСКО — ваша хата справді не скраю».

Предлагаемые читателю три неизвестные работы А. Дейча единожды появились на страницах киевской газеты «Вечер» в декабре 1918 года. Первые две — отклик на смерть известного французского поэта и драматурга Эдмонда Ростана, последовавшей 2 декабря 1918 года. Пьесы Э. Ростана (1868—1918) «Сирано де Бержерак», «Орленок», «Принцесса Грёза», «Самаритянка» и другие вот уже сотню лет не сходят со сцен многих театров мира. Супруга А. Дейча Евгения Кузьминична сообщила нам, что «он очень любил пьесы Э. Ростана, а его драму «Орленок» знал наизусть в оригинале и любил декламировать по-французски. Когда к нам приходила Т.Л. Щепкина-Куперник — переводчица пьес Ростана, то они могли долго говорить о нем. У нас наиболее популярна пьеса «Сирано де Бержерак», до сих пор идущая в московских театрах. Александру Иосифовичу нравилась и «Принцесса Греза».

Третий предлагаемый очерк «Цыганы» — это кусочек киевской жизни конца 1918 года. В это время А. Дейч редактировал журнал «Куранты», работал на студии экранного искусства «Художественный экран», где читал лекции по литературе и истории театра. «Цыганы» написаны, когда город был наполнен многими тысячами беженцев из России, спасавшихся от террора большевиков и испытывающих большие лишения.

ЭДМОН РОСТАН

Среди великого множества стихотворных сборников, положительно наводняющих ежегодно широкие книжные рынки мира, ибо их рождает чаще всего юношеское самомнение или незрелое чувство тщеславия, внимание французской чопорной критики обратила на себя книжечка стихов молодого Эдмона Ростана под странным названием «Les Musardisess» («Безделушки»).

Ростан, тогда еще юный студент, быть может, так назвал свою книгу в подражание знаменитым «nugae» («пустяки») Катулла, с которыми есть много родственного в его сборнике стихов. Здесь сразу выявились основные черты творческого пути молодого поэта: веселая и ясная жажда жизни, слегка лишь затуманенная людской пошлостью и жалкой нищетой мещанского прозябания.

Прекрасные, полные искреннего чувства строфы посвящает он своей невесте Роземунде Жерар, на которой женился в 1890 году, в том самом, когда был издан томик его стихов.

«Два Пьеро, или Белый ужас» — одноактная пьеса в стихах является первым драматическим произведением Ростана. Случай свел молодого поэта с де Фероди, артистом «Comedie franqaise», которому Ростан и прочел свою пьесу; директор театра Жюль Клареси принял её к постановке, но случайное стечение обстоятельств помешало автору увидеть на сцене своё детище.

Но Ростан не пал духом от первой неудачи. Его просили «дать что-нибудь другое», и через восемь дней он уже читал своему покровителю де Фероди первый акт комедии «Романтики». Но и тут два года пришлось ждать Ростану, прежде чем поставили его комедию.

Премьера (21 мая 1894 г.) прошла с большим успехом. Парижская публика, приученная к назойливым ритмам александрийского классического стиха трагедии или к пустой интриге адюльтерной комедии с приятным ощущением свежести и новизны, слушала четкую музыку стиха ростановской поэмы, повествующей о любви двух нежных душ на фоне тихой и благостной природы.

За этой пьесой следовали и другие: «Принцесса Грёза» (премьера — 5 апреля 1895 г. с Сарой Бернар в заглавной роли, в театре Ренессанс), «Самаритянка» (первая постановка в Ренессансе 14 апреля 1897 года) и «Сирано де Бержерак» (в том же году). «Принцесса Грёза» — это трогательная повесть средних веков о Жоффруа Рюделе, стремящемся к далёкой Мелиссанде, повесть прекрасно выдержанная в смысле стиля, такая нежная и трогательная, какой только может быть любовь, что, «как сон упоительный», влечет к прекрасной грёзе, неосязаемой, неясной, далекой... Таким же идеалистическим порывом объяты и три сцены из Евангелия — «Самаритянка».

«Сирано де Бержерак» — героическая комедия, вводящая нас в омут жизни в эпоху Людовика ХIII, в весёлый карнавал, где толпятся поэты и актеры, пажи и дети, мушкетёры и маркизы. И тут поразительная легкость стиха, ясность фабулы и романтический тон содействовали огромному успеху «Сирано» на сцене. С успехом может соперничать разве «Орлёнок» (премьера 10 марта 1900 г. в театре Сары Бернар), драма слишком известная русской публике для того, чтобы нужно было в этой краткой заметке говорить о ней.

Слабее других драматических произведений Ростана — его «Шантеклер», нашумевшая в свое время пьеса из животного мира, но на сцене особого успеха не имевшая. Эдмон Ростан является одним из самых популярных современных писателей; он поэт для широких слоев французской публики. Никогда не увлекаясь новизной, стоя в стороне от крайних литературных течений, Ростан завоевал симпатии лирической чистотой своих тем и поэтически тонкой простотой их обработки.

30 мая 1901 года он был избран во Французскую академию на место умершего Анри де Борнье; в числе академиков находился он до последних дней. Родился Ростан в Марселе 1 апреля 1868 года. В течение своей пятидесятилетней жизни он осуществил одно из самых заветных своих мечтаний: его признали современники, он испил кубок славы.

И несомненно, Ростан войдет в историю современной литературы как поэт, умевший взвешивать читателя и зрителя своим подлинным, хотя порой сентиментальным лиризмом, поднять его дух, истомленный серой будничной жизнью, маня его к преобразованию. И велика заслуга Ростана перед театром в том, что он, понимая чары театральности, направлял театр на путь мечты и легенд вместо прозаического копирования жизни, к которому склонялись и склоняются еще до сих пор некоторые слепые натуралисты...

Ростан умер... И невольно задаешься вопросом: кто из поэтов современной Франции явится достойнейшим занять его кресло бессмертного?

В оправе золотых волос

Сомкнув глаза, в постели

белой

Она с улыбкой онемелой

Сто лет лежит во власти

грёз.

А старый парк совсем

зарос,

И злая Фея повелела,

Чтоб птица ни одна не пела

На ветках буков и берез...

И у постели белокурый

Забылся паж её понурый...

И спит, не двигаясь, она

В одежде розовой, атласной

И ждет, что вот — вот Принц

Прекрасный

Устами снимет чары сна...

Печать в России задушена, голод сжимает тело своими костлявыми руками — и многие из наших братьев по перу томятся в красном Петрограде и как о некоем легендарном рае мечтают об Украине, где белые булки и вкусная колбаса, и даже «скарбова горілка», и где, главное, можно хоть немножко, ну самую чуточку, быть уверенным в завтрашнем дне.

Но многие счастливчики, с мучениями, рискуя жизнью и крохотными сбережениями (разве у людей пера есть деньги?), перебираются через границу и приезжают сюда, в Киев, чтобы здесь, подобно цыганам, раскинуть свой табор. Их много уже у нас, этих петроградских и московских гостей, и каждый день их табор увеличивается. Уже в литературно-артистическом клубе стоит дым коромыслом от этих цыган кочевых. Они сходятся вместе, оживленно смеются, сплетничают и спорят, подзадоривая друг друга.

Но не верьте их веселому задору, ни на минуту не обольщайтесь их забавной гримасой, да, гримасой, маской, скрывающей их настоящие лица. И лишь порой, за седьмой рюмкой водки, за пятой бутылкой вина или крепкого пива прорывается скорбь, настоящая, глубокая и безудержная... Это — тоска, тоска кипучая по привычной жизни в большом, с виду каменно-тусклом, холодном городе, но со своей интимной теплотой.

Там, в разгромленной ныне северной столице, был знаком каждый уголок, и в каждом кабачке был готов и стол, и дом, и в каждой редакции свои знакомые лица и надежда на аванс, которая питает лица и юношей, и старцев. Киев, даже теперешний, непривычно умный, перегруженный Киев, кажется глубокой провинцией по сравнению с Петроградом. Там в былое время кипела жизнь, неумолчная, жестокая, эгоистически-требовательная, несправедливая, как всякая жизнь, но какая-то творчески сильная, творчески ясная.

Когда писатель работал в Петрограде — никто не знал. Там целый день бегают по делам или висят на телефонном проводе. Но все-таки там всегда все написано, когда нужно, и в атмосфере столичной сутолоки, нервной, бешено спешной, всё же работается радостно и легко...

А здесь... Что приветного сулит жизнь нашим бедным цыганам?

Спят в коридорах скверных гостиниц, в тщетных поисках комнаты в тихом семействе за «безразличную цену», ходят по улицам среди равнодушных к ним и к их горю серых шинелей и касок и едят...

Едят много, шумно, едят с аппетитом, объедаются за все голодные дни... И выжидают... Ждут с нетерпением, когда можно будет вернуться домой, в оставленные места, будь то шикарная квартира на Кирочной или скромная комнатка где-нибудь на Васильевском ...

Пока здесь затевают разные издания — работают, но все это до поры до времени... За приливом многошумного моря приходит отлив... И когда успокоится бушующая стихия и вернутся все по домам, снова стихнет жизнь в Киеве, и старое стоячее болото воцарится в здешней литературной жизни...

В опустевшем Киеве будет много свободных комнат и квартир, а киевские старожилы в долгие зимние вечера будут скучно рассказывать своим детям и внукам о том, как в годину лихолетья злая непогода загнала в наши края разных писателей земли русской...