ЛИЦО ЧЕЛОВЕКА

Современное состояние живописи можно обозначить как перманентное устремление к новизне, и часто любыми средствами, в результате которого форма и техника исполнения отстают от содержания и идеи, когда рвется связующая нить времен. В такую эпоху не многие имеют дерзновение на развитие, независимое авторское углубление и осмысление традиций старых мастеров.

Одной из таких «душ, смятенных вечностью», является художник Ольга Акаси. Ее творческий багаж — большой опыт портретной живописи, преподавание в частной школе, изучение старых мастеров — Рембрандта, Тициана, Веласкеса, Дюрера, Левицкого.

Работы Акаси привлекают, с одной стороны, коллег-художников и ценителей, с другой — искусствоведов и культурологов — философичностью цельных и ёмких образов, метафизичностью полотен, их богатейшей семантикой. Многие работы художника находятся в частных коллекциях и галереях Франции, России, Голландии, США, Украины.

Автор стремится извлечь из человека основу и вывести ее на свет. Посредством света. Но вскрыть сущность со стороны нельзя, она постигается изнутри. Таким образом, и сам художник должен стать ребенком.

Сам автор считает, что живопись основана прежде всего на чувстве, а не на разуме, и обращено полотно к чувству. Современная живопись часто сознательно или бессознательно отступает от этого принципа.

Будучи еще пятилетним ребенком, она впервые почувствовала в себе — тогда еще не совсем ей понятную и загадочную — силу, которая впоследствии осознается как воля к прекрасному. Эта таинственная сила помогала еще совсем юному созданию переносить наши 70-е, довольно серые годы. Ранняя неудовлетворенность окружающим миром спустя долгие годы выразится на ее полотнах: никаких жанровых сцен, бытописания, будничности и поверхности жизни. Ибо уже тогда, на заре своего становления, она надеялась в будущем переписать свое детство и юность на холсте.

Одесское Государственное художественное училище им. Грекова не совсем могло удовлетворить запросы художника в силу превалирования по всему Советскому Союзу школы соцреализма. Последний позиционировал себя как отражение окружающей реальности, неприемлемой для Акаси с детства. Не подчиняя свою живописную манеру ни тем ни другим пропагандируемым направлениям, Акаси все чаще обращается к истории живописи в целом, к лучшим ее традициям, в особенности к эпохе итальянского и голландского Возрождения. Художник обращается непосредственно к шедеврам старых мастеров, настойчиво проводя дни в музеях Ленинграда и Москвы. Закончив в
1989 г. училище им. Грекова, Акаси возвращается в Киев.

Природа и красота, неугасимое желание запечатлеть мгновение и максимально расширить творческие пути приводят художника в Горную Шорию и Восточные Саяны, Памир и Крым, Южную Сибирь и Карпаты. Долгое время она проводит в Горном Алтае, в верховьях Катуни, обучая живописи других и обучаясь сама; проходит по пути, по которому более полувека тому назад шел Рерих в Верхнем Уймоне.

В путешествии теряешь опору повседневности, за которую можно спрятаться, лишаешься масок, оставаясь наедине с самим собой. В творчестве Акаси наступает не болезненный, но переломный момент: назревающий интерес к образу человека в живописи, к возможности красками создавать его сложный внутренний мир.

Природа своей красотой и могуществом, с одной стороны, окрыляет человека, с другой — отрицает его своей бесчеловечностью. Все больше и больше Акаси обращается к человеку, живущему в этой природе, к человеку вообще.

Вернувшись к тридцати годам в Киев, Ольга Акаси и ученик и учитель: имея уже богатый живописный опыт, преподает в частных школах, по-прежнему считает своим учителем прежде всего Возрождение.

Всматриваясь в ее полотна, не перестаешь удивляться авторской потребности в обращении к неизреченному, несказанному внутреннему миру человека через видимое посредством зримых образов. И поскольку автор передаёт зрителю неизречённое, сущностное, то зримые же образы должны быть дематериализованы, должны быть тонки и зыбки, прозрачны и едва уловимы. Автору удаётся достичь этого эффекта посредством сложнейшей техники письма: тональными соотношениями, игрой тени и полутени, градациями цвета, многослойностью и лессировкой. — Отсюда то, что мы видим как, например, в «Молящейся девочке»: зыбкость, где ткань костюма прозрачна настолько, что несёт на себе печать фона, где цвет градирует до крайних пределов светонаполненности. Как и в «Инфанте», глаза молящейся девочки не закрыты и не устремлены к небесам, а направлены на зрителя, глаза в глаза. Этот взгляд, обращённый к нам, и композиционно направленное вверх построение увлекает зрителя внутрь холста, делает его сопереживающим экзистенциальным участником.

Гамлет — одна из последних работ художника, творчески символизирующая осмысление образа и вечных экзистенциальных вопросов, которые провоцирует жизнь. Художник обращается к его детству, когда он ещё не задаётся столь важными и коварными вопросами, могущими изменить и изменяющими жизненное русло. Однозначно можно сказать — это «мой Гамлет» Ольги Акаси в живописи, как Гамлет Блока, Цветаевой, Мандельштама, Пастернака, как «мой Шекспир» Домбровского или Джона Уилсона, «мой Пушкин» Брюсова и Тынянова в литературе… В истории же отечественной и европейской живописи аналогий, по крайней мере сколько-нибудь значительных, практически нет. Остаётся удивляться, почему этот образ не затрагивал внимания художников и оставался вне холста.

Продолжая уже несколько лет тему «Человек», автор считает, что «в последнее время очень много обнаженности, открытости… Меня же больше интересует обнажение души моих героев». И поэтому часто обращается к персонажам-детям, как, например, в «Инфанте» или «Мальчике с мороженым». Это действительно так. Ведь в ребенке мы видим начало. Еще ничего нет, есть только лучистый взор улыбающейся жизни и сама легкость ее, чистота рождающегося и стремящегося быть. Лицо ребенка — лицо начинания всего сущего. На холсте — незаполненность пространства, ничего отвлекающего взгляд. Отсюда черный фон — рождающаяся из небытия. Черный фон пространства на холсте значим: выделить сущностное, основное, коснувшись кистью истока бытия...