Кира Муратова: «МНЕ ВСЕГДА ХОТЕЛОСЬ СДЕЛАТЬ ТИХИЙ, СКРОМНЫЙ, НОРМАЛЬНЫЙ ФИЛЬМ…»

У гениев бывает нелегкий характер. О Муратовой говорят, что нрав у нее крутой, характер резкий, замкнутый… Надо знать, какую жизнь прожила Кира Георгиевна в кинематографе: постоянное свирепое «битье», унизительные придирки, запреты, неснятые или положенные на полку фильмы, в лучшем случае идущие по клубам - «третьим экраном».

Сегодня и кинематографисты, и критики, и серьезный зритель признали в ней Мастера. Но стала ли проще жизнь?

Еще о Кире Георгиевне говорят, что она не любит давать интервью. Боится, что ее ответы, мысли, иносказания могут быть искажены, ложно прочитаны. Да и рекламная шумиха Мастеру не нужна.

Нам повезло. Она согласилась, а в разговоре оказалась открытой, улыбчивой, искренней, совсем не похожей на созданный молвой стереотип.

Дж.Н.-В.: - Кира Георгиевна, сложилось впечатление, что вам дали восемь сценариев и вы из них выбрали три истории, ставшие фильмом «Три истории».

- Дали? Нет, я их заказала своим друзьям. Никто мне готовые сценарии не предлагал и не давал.

После того, как я долго снимала бессюжетные фильмы - а большая часть моих фильмов без сюжета, меня тогда интересовал поток сознания, - я захотела снять кино остросюжетное. Хотя пишу сама, острый сюжет абсолютно не умею придумывать. Стала искать подходящий сценарий, обратилась ко всем своим пишущим друзьям, сказав им: «Напишите для меня короткий сценарий, короткий рассказ, соблюдая единственное условие: пусть это будет не детектив, не расследование (детектив ведь и означает расследование), но просто история одного преступления. Не последствие его, а само преступление, сам случай убийства или самоубийства». Мои друзья написали много таких новелл: они все лежат у меня, эти новеллы.

- Значит, и новеллу о ребенке, который убивает старика, вы не заказывали?

- Нет, нет, я вообще конкретного сюжета не заказывала! Сюжет этот - не мой. Если бы я его придумала, сама бы и сценарий написала. Я имею в виду собственно сюжет: девочка отравила старичка ядом из мышеловки. Этот сюжет предложила Вера Сторожева. Она когда-то написала на эту тему рассказ.

- И вы решили закончить фильм именно этим сюжетом?

- Нет, последовательность новелл сложилась в процессе работы. Новелла о девочке должна была по замыслу открывать фильм. Мне казалось, что фильм должен постепенно усложняться… А вот первый сюжет должен быть предельно прост. Как в букваре. Маша мыла раму, мама мыла Машу, Маша взяла… да и отравила маму. Или не знаю, кого там еще. Предельно просто!

- В рассказе все происходило так, как в первоначальном варианте сценария?

- Похоже. Социальное начало было в рассказе еще сильнее, чем в сценарии. Девочка была из бедной, очень бедной семьи. Каждая деталь подчеркивала бедность девочки. Генеральский дом - и рядом бедный домик, где она жила. И жена генерала, вся в драгоценностях, презирала девочку. Социальное столкновение в рассказе играло огромную роль. Потом все это ушло, сценарий переписывался много раз, он перестал меня удовлетворять, надоел мне..

Затем я встретила Олега Табакова, которого знаю много лет и очень люблю как актера. Мы давно не виделись… Я предложила ему роль «старушки». И еще предложила ему вспомнить жизненные состояния, которые ему хотелось бы сыграть. Когда появились деньги на продолжение съемок, мы начали репетировать.

- А что с девочкой?

- Теперь была уже другая девочка. Первая за год успела подрасти и уже не годилась для съемок. Пришлось искать другую. Кино… Оно ведь живое. Исполнитель в ходе съемок может вырасти, может умереть… Погода меняется, деньги то есть, то нет их… Кино отражает все, что происходит в жизни, и ты не можешь его абстрагировать от реальных условий, от материального мира. Писатель может писать о роскошной жизни и тогда, когда у него нет денег, ему достаточно чистого листа бумаги. А кино… Оно связано с реальностью, со временем, с пространством!

- Какова роль социального начала в искусстве?

- В обществе всегда властвует мода. Мода разговорная, то есть в живой речи. Мода в кино. Да и во всем. Однако мода подвижна, она - как маятник. Любая форма приедается, успевает надоесть, и тогда маятник движется в обратную сторону - форма снова меняется. Форма и содержание равнозначны в любых проявлениях искусства. Впрочем, это банальная истина.

Что тут спорить? Главное, чтобы платье было платьем. Если его сшил хороший портной, оно, конечно, хорошо смотрится, но платье все равно должно быть платьем и отвечать своему назначению - служить одеждой, прикрывать наготу. Это и есть его социальная функция. Ну, а как оно сшито-скроено… Как - это и есть искусство.

В.В.: - Кира Георгиевна, есть ли у вас нереализованные планы, замыслы, мечты?

- Я хотела бы снять еще несколько фильмов по новеллам, из числа написанных для моего последнего фильма. Но не разрешаю себе привязываться к определенной теме, пока не появятся деньги. Иначе получается все очень болезненно. Привяжешься к вещи, и… стоп-стоп: красная лампочка загорелась. Вот когда появятся деньги, тогда буду думать. Конечно, все равно все время думаю, однако стараюсь как можно меньше к теме прилипать.

Очень много осталось нереализованных сценариев. Когда-то я вынашивала картину «Внимательно смотрите сны». И так хотела ее снять, не могла даже себе представить, что что-то еще, кроме нее, смогу сделать в кино. Три года пыталась ее пробить через идеологическое начальство. Три года провела в каком-то затмении. Уже давно стало ясно, что фильм не будет сниматься, а я еще себе воображала, что вот если я сделаю то-то или то-то, то он… «пройдет». Так же было и с «Княжной Мэри» по Лермонтову, и еще с несколькими сценариями.

Сейчас, когда я перечитываю эти сценарии,.. не то что они мне не нравятся, нет, почему же, нравятся,.. но мне уже совершенно не хочется работать над ними, у меня по отношению к ним образовалась какая-то внутренняя преграда: снова взяться за отвергнутый когда-то сценарий я уже совершенно не могу.

Дж.Н.-В.: - Вы однажды сказали, что не любите смех…

- Ну нет, как можно не любить смех! Это я сказала в том смысле, что не люблю в кино ненатуральный, «длинный», натужный хохот. Смех - натуральная, очень распространенная форма человеческого проявления. Просто трудно играть актерски: он становится своей противоположностью.

В.В.: - Как вы пришли к решению снимать остросюжетное кино? Повлияли ли на вас зрители? Или, может быть, это результат нажима кинематографической общественности, которая вас всю жизнь упрекала в бессюжетности, в «герметизме»?

- Я думаю, что и то, и другое, и третье. Человек может только из упрямства утверждать, что, дескать, никто и ничто на него не влияет. Оно и так - и не так. Потому что действует, если хотите, закон отрицания отрицания.

Я, например, считаю себя отшельницей. Мне не очень нужно общение, и если мне чего-то не хватает, то скорее одиночества. По природному складу характера. Но иногда, как, например, сейчас, я чувствую, что дохожу до полного вакуума. А я уже создала для себя такой имидж, что меня стали даже бояться, и я оказалась пленницей, жертвой самой себя, и это, в конце концов, для меня бывает иной раз драматично.

Говорят, что судьба - это характер. Так оно и есть. Ты стремишься к чему-то, а оно - бах тебя по голове, и ты становишься жертвой своего же внутреннего устройства.

- Каждый ваш последующий фильм непредсказуем по отношению к предыдущему. При том, что вы создали свой собственный мир, столь не похожий на мир других режиссеров, и каждая встреча с этим миром становится для истинных любителей кино большим событием. Чем еще вы удивите тех, кто предан вашему искусству?

- У меня таких замыслов не бывает. Я очень конкретна. Я очень коротко живу, коротко мыслю. Думаю только о том, что хотела бы сделать сейчас, буквально сейчас! Загадываю только на короткое время. Живу настоящим желанием, настоящим днем.

Кого-то удивить? Нет, во мне этого нет. Просто есть какое-то «естествоиспытательское» начало, и меня кидает то в одну сторону, то в другую. Хочется создавать разное кино, как путешественника тянет посмотреть новую страну, чтобы потом в нее не возвращаться. То, что ты увидел за короткий срок, то и увидел. А после надо либо там постоянно жить, чтобы глубже страну понять, либо туда больше не возвращаться, потому что это бессмысленно: ничего нового не откроешь, все будет то же самое. А хочется… чего-то другого.

Если бы фильмы делались быстрее, гораздо быстрее, то мои картины были бы другими. Но в процессе работы они «обрастают», «наслаиваются»… Чужой фильм я смотрю один раз - и он меня удовлетворяет. А свой… Я делаю его так долго, что тысячу раз успеваю его обогатить, усилить, улучшить, «наслоить», чтобы он был мне более интересен.

Знаете, мне всегда хотелось сделать тихий, скромный, нормальный фильм, хорошо и просто снятый. Но у меня никогда так не получается. Происходит какое-то внутреннее брожение… и выходит нечто дразнящее и спорное, вызывающее острую реакцию критиков. Возникает вокруг фильма какой-то галдеж, к чему я вовсе не стремилась. Даже не предполагала, что так может получиться в результате.

Если же конкретно о настоящем моменте, то я, как уже говорила, хочу сделать еще пару остросюжетных картин на основе оставшихся от прежней работы новелл. Что из этого получится, пока не знаю.