ДРУГОЙ КАВКАЗ

В рамках международного кинофестиваля стран Центральной и Восточной Европы goEast в Висбадене (подробнее о нем см. «ЗН», 21 апреля) работал симпозиум «Образ другого: Кавказ». Его замысел принадлежит известнейшему немецкому киноведу, историку кино Хансу Шлегелю. В мире, как известно, существует несколько «горячих» точек, в которых сходятся узлы конфликтов — в Африке, на Балканах, в Индии. Кавказ — одна из таких точек. Не одно десятилетие полыхает здесь огонь страстей человеческих. Отчего, зачем?

К симпозиуму прилагалась весьма любопытная ретроспектива фильмов. Ее составили немецкая картина «Белый дьявол» режиссера Александра Волкова (1930 год), по известной повести Льва Толстого «Хаджи Мурат», грузинские фильмы «Элисо» (1928) Николая Шенгелая, «Соль Сванетии» (1930) Михаила Калатозова, «Последние крестоносцы» (1934) Сико Долидзе, «Мольба» (1967) Тенгиза Абуладзе, азербайджанская лента «Все к лучшему» (1997) Вагифа Мустафаева, российские «Зелимхан» (1929), «Ночевала тучка золотая» (1989) Суламбека Мамилова, «Холод» Хусейна Эркенова (1991), «Время танцора» (1997) Вадима Абдрашитова, украинские «Джальма» (1928) Арнольда Кордюма и «Прометей» (1935) Ивана Кавалеридзе.

Как видим, были предложены и очень известные, даже классические ленты («Элисо», «Соль Сванетии», «Мольба»), и совершенно забытые фильмы. Украинские следует отнести к последним. Дискуссия показала, что «Джальма» воспринимается как весьма профессиональная работа (московский критик Елена Стишова считает, что немая картина даже опередила время — ее монтаж по технике вполне «звуковой»), а «Прометей» — как открытие очень глубокого и тонкого художника и мыслителя. К сожалению, мы в Украине не слишком ценим Ивана Кавалеридзе (в последние годы мы продвинулись лишь в его оценке как скульптора), а ведь это целая эпоха в национальном и мировом кино. Быть может, как это часто бывает, оценка извне станет толчком к осмыслению его творчества на достойном научном уровне?

В своем докладе Ханс Шлегель говорил о важности подключения старого архивного кино к изучению историко-культурных феноменов, подобных Кавказу. Междисциплинарный диалог — вот что требуется в первую очередь. С большим уважением и пониманием анализировал он вклад украинских художников в осмысление кавказского конфликта, в частности, о Тарасе Шевченко и его поэме «Кавказ».

Председатель немецко-кавказского общества Эккехард Маас представил подробный свод исторических данных о кавказских народах, обосновал свое понимание природы неутихающего конфликта. Очень интересным оказался доклад грузинского киноведа Георгия Гвахария «Советский киноавангард с кавказским акцентом». К примеру, исследовано отражение конфликта «индивидуальной» и «коллективной» психологии. Авангардисты
20-х годов достаточно быстро пришли к апологетике коллективизма, а затем и восхвалению державности в ее российско-имперском варианте. А ведь начиналось все с того, что было поименовано Шлегелем «интернационалистской утопией», разоблачением державности, основанной на приоритете одной из наций. К примеру, идея экранизации «Элисо» родилась после того, как московский сценарист Сергей Третьяков нашел в архиве документ, датированный 1884 годом. Он гласит: «Главнокомандующему Кавказской армии Великому Князю Михаилу Николаевичу. В целях укрепления нашей государственности считаю необходимым прибегнуть к коренной царской системе заселения окраин государства казаками, в виду того полагаю целесообразным немедленно приступить к выселению чеченцев в Турцию и заселить их землю казаками (…). Лорис-Меликов». Увы, как показал Гвасария, национальное насилие страшно не только подавлением имперским обществом национальной традиции покоренных народов (их государственности, религии, языка), но и прямым проникновением насилия в сферу контактов между народами. Все это мы пожинаем сегодня…

Немалое место в докладах уделялось анализу образов Кавказа и кавказцев в самосознании других народов (в том числе и в выступлении автора этих строк). Советский зритель, утверждал тот же Гвасария, «всегда помнил, что появившийся на экране хотя бы мельком сексуальный грузинский мужчина — это соотечественник Вождя, т.е. Мессии, страсть к которому испытывают все киногероини той эпохи…». В позднейшие времена клише «сексуального кавказца» продолжает работать. Грузинские женщины в русских фильмах практически никогда не появляются. В грузинских напротив: объектом сексуальной страсти неизменно становится не соотечественница, олицетворяющая материнское начало, а «чужая», принадлежащая к «вражескому роду».

Насыщенным разнообразным историческим материалом был доклад Елены Стишовой «Россия—Кавказ: несостоявшийся культурный диалог». Она подробно проанализировала отношение российской элиты к кавказскому конфликту: глухота и непонимание, к сожалению, встречались здесь гораздо чаще, чем попытка установить хоть какое-то подобие диалога (напомню, что у нас на этом материале есть превосходная работа Ивана Дзюбы).

Известный российский критик Андрей Плахов тоже дал весьма нелестную оценку своим соотечественникам. Его доклад «От классовой борьбы — через гуманистическую утопию — к инстинктивной ксенофобии» очертил эволюцию отношения российского общества. Именно гуманистические ценности стали базой для рождения (или возрождения) в 50-60-е годы ряда ярких национальных киношкол в бывшем СССР (скажем, поэтическое кино в Грузии и Украине). Вообще 60-е были последним оптимистическим периодом минувшего века. Утопии вновь оживают, питаясь при этом соками реальной жизни. Увы, 90-е годы оставили от недавнего прекраснодушия одни руины. Анализируя известную картину «Брат-2», Плахов утверждает, что его герой Данила является «законченным продуктом той инстинктивной ксенофобии, которая охватила российское общество и культуру в результате экономического кризиса, нестабильности, разгула преступности и терроризма…».

История, как известно, учит тому, что она ничему не учит. Но это если замыкаться на самое себя. Именно диалог и является лечебным средством для исцеления ран. Висбаденская дискуссия внесла свою лепту в это благородное дело.