Справка: Григорий ФАЛЬКОВИЧ - известный поэт и общественный деятель. Стихи публиковались на русском, английском языках, на идиш и иврите, в частности в зарубежных антологиях современной поэзии. Глава правления Киевского еврейского культурно-просветительского общества имени Шолом-Алейхема. Инициатор издания и член редколлегии "Антологии еврейской поэзии" (украинские переводы с идиш). Член Национального союза писателей Украины. Лауреат международной премии им. Владимира Винниченко, литературной премии им. Павла Тычины, премий им. Шолом-Алейхема, им. Леси Украинки.
- Григорий Абрамович, в прошлом году вы стали первым лауреатом премии им. Шолом-Алейхема, а в этом году получили премию им. Леси Украинки за произведения для детей и юношества. Не тяготит ли вас лауреатство?
- Наверное, лично Шолом-Алейхем (да и Леся Украинка) довольно иронически отнеслись бы и к премиям со своим именем, и к "первому лауреату" - или не первому, - и к этому вопросу. Как по мне, премия в литературе - это всегда не цель, а возможное последствие. Иногда неожиданное, но, будем искренними, всегда приятное.
Шолом-Алейхем, гениальный сын украинской земли, является символом не только еврейского народа. Он также и символ Украины, на территории которой народ жил, шутил, страдал и надеялся на лучшее. Выдающийся писатель писал на языке идиш об украинских евреях, но при этом говорил общечеловеческие вещи, ведь и общечеловеческое сообщество скрывает (а то и вовсе не скрывает!) в себе немало еврейского...
Относительно премии имени Леси Украинки. Так случилось, что в последнее время я пишу преимущественно для детей. И очень рад, что детские произведения воспринимают и дети, и взрослые, что их размещают даже в учебниках "Рідна мова", что меня приглашают на встречи в школы, детские садики, гимназии.
- В свое время вы были известны как русскоязычный поэт. Со временем начали писать на украинском. Как отмечает критика, вы соединили украинское слово с реалиями еврейского мироощущения. Как вызревало такое изменение координат?
- "О, віршування, мова навпаки…". Думаю, не следует отделять одни от других события и явления, приобретающие определенный смысл лишь во взаимосвязи. Это касается и человеческой судьбы, и поэтической, в частности. В данном случае "изменения координат" как целенаправленного действия не происходило. То есть с моей стороны не было осознанного решения менять языковую стихию. И к тому же следует вспомнить точное замечание И.Бродского, что не поэт выбирает язык, а язык выбирает поэта, что поэт является орудием языка, а не наоборот. Хотя и в самом деле, тогда, фактически на изломе общественно-политической формации, и мне приходилось задумываться над тем:
Чи вже я вільний вибирать,
Як собі жить і де вмирать,
Кого ненавидіть, любить,
Кому не вірити й на мить,
Якою мовою коханій
Слова любові говорить?
Однако менять координаты или ориентиры, как на то время, я мог, исходя только из мировоззренческих, моральных или профессионально-поэтических ориентиров. Но не языковых. Вместе с тем что-то во мне, наверное, изменялось, "вызревало", но даже для самого меня - неявно, латентно. И в какой-то "чудесный миг", где-то в начале 90-х гг. прошлого века, произошли удивительные, непостижимые даже сегодня вещи.
Говорят, что язык народа - это его код. Да. Но код - для проникновения в тайны общечеловеческого. Как бы там ни было,
Я вдячний українській мові,
Та хай замовкну на півслові,
Коли, невдячному мені,
Забракне співчуття, й любові,
І віри у майбутні дні.
- "Автор реализует потребность своей внутренней свободы через украинский язык" - так было написано о вас. Что дает вам свобода, есть ли у вас ощущение полнейшей свободы творчества?
- Раб не имеет происхождения, независимо от национальной принадлежности. И, хотя, как сказано, "І у неволі, і на волі незадоволених доволі", однако эти понятия (Воля-Свобода) чрезвычайно важные - как для украинской, так и для еврейской ментальности. Что касается второго понятия, особенно принципиальной является именно свобода выбора. В свое время меня поразило парадоксальностью и глубиной такое утверждение: "Чем больше правил и ограничений добровольно берет на себя человек - тем свободнее он, тем большую имеет свободу выбора (в частности, придерживаться этих правил и ограничений или нет!)". По этому критерию, чрезвычайно свободными, как ни удивительно, оказывались, скажем, древние евреи, которым приходилось исполнять аж 613 мицвоты (то есть заповедей, запретных и разрешительных предписаний), и не очень-то и свободными были такие, казалось бы, абсолютно независимые люди, как бесстрашные искатели приключений, разного пошиба сорвиголовы, авантюристы, бродяги, повесы и пр.
С годами чаще задумываешься над собственной свободой: правильно ли жил смолоду, достойно ли живешь теперь, что успеешь еще сделать? И возникает неуверенная надежда:
Мабуть, іще часу задосить,
Ні, не наїстися удосить,
І не напитися ущерть -
Аж до самісіньких осердь.
Часу задосить, щоб згадати
Мої червоні й чорні дати,
Щоб зняти маски з трьох облич -
Свого й обох тисячоріч,
Щоб відпроситися в рідні
За прикрі дні мої земні,
Та й захлинутися слізьми
В обіймах світла і пітьми.
По большому счету, наша свобода (в смысле независимости), упомянутые вами "внутренняя свобода" и "свобода творчества" также являются производными - от определенным образом реализованной свободы выбора: всегда выбираешь что-то, одновременно отказываясь от чего-то другого. Как здесь не вспомнить красноречивое самоограничение, приписываемое рабе Михлу, из Золочева: "Отче небесный! Имею к тебе лишь одну просьбу: не дай мне воспользоваться умом против истины".
- Один из еврейских мыслителей говорил, что "высшей целью духовной жизни является не накопление массы информации, а переживание священных мгновений". Дает ли вам поэзия возможность переживать такие мгновения или что-то другое?
- Действительно, существуют вопросы, на которые нет ответа, но есть и такие ответы, которые непременно вызовут массу новых вопросов. В данном случае, кажется, у нас второй вариант.
Прежде всего, возникают трудности с дефиницией самого понятия "священное мгновение". Особенно актуально это в наше время, когда довольно много основных векторов развития человечества оказываются в тупике или на обочине современной стадии прогресса, и соответственно деформируется шкала моральных ценностей. Глобализация парадоксально делает наглядными и растравливает непохожести. Кто-то готов положить собственную жизнь за свое "священное", а другой готов убивать иных, с той же мотивацией. Разница - принципиальная.
- Что для вас является духовным опытом? Реально ли помогает он вам принимать и переносить трудности повседневной жизни?
- Свеча не теряет, если от ее пламени зажигается другая свеча. Это - принцип взаимодействия людей в этом мире. Духовное не тождественно религиозному. Для меня, в частности среди прочего, чрезвычайно важен духовный опыт практикующих гуманистов, наших современников - таких, скажем, как врач Альберт Швейцер (стараюсь не забывать его слов, каждый раз напоминать и себе, да и другим: "Я есть жизнь, живущая среди других жизней, которые также хотят жить"). Мои друзья, уважаемые коллеги, семья, случайные незнакомцы с уникальной судьбой, литературные герои - все это трансформируется в собственный духовный опыт. Но приоритетными - на сегодня - наверное, можно считать все же наработки религиозных авторитетов, предлагающих более или менее системный подход к проблемам бытия и небытия.
Как по мне, современные интеллектуалы буксуют на пути выработки продуктивных непротиворечивых идей относительно мироздания, общего будущего человечества, интегральных смыслов существования.
Каждый из нас по-своему понимает духовность, наивысшее ее олицетворение (например, Бога) и свою личную степень духовности. У меня тоже - свои попытки и свои ошибки на этом пути:
Мій гріх - дорога - засторога,
Вже їх було донесхочу.
Німіючи, звертаюся до Бога,
Не вміючи, звертаюся до Бога,
І вірю, що молитву шепочу.
На собственном опыте, и неоднократно, я успел убедиться, что одно дело - интеллектуально-эмоциональное восприятие самых привлекательных истин, другое - практическое их применение. Сознаюсь, отчасти возникает сложный внутренний конфликт, разочарование в определенных идеях и даже в самом себе.
В реальной жизни нам может помочь любой опыт, если понимать его в контексте не только осознанного, но и (что главное!) усвоенного. Так же и духовный опыт: важным является именно процесс его материализации, приземление - возможность применения в повседневности.
Оптимисты утверждают: было время, когда материальные вопросы решались, исходя преимущественно из нравственных, духовных принципов, а реалисты фиксируют: сегодня решение духовных, нравственных проблем нередко зависит от материальных интересов. Жизнь не проходит для нас бесследно. Когда-то Шолом-Алейхем парадоксально, но справедливо заметил, что чем дольше живет слепой, тем больше он видит. Так что я лично стремлюсь не забывать об определенной для себя первичности духовного и как можно чаще напоминаю себе слова еще одного мудреца: "Думай о хорошем - так и будет хорошо".
- Как на вас влияют ваши произведения?
- Как ни странно, но, по всей вероятности, влияют. Разве что следует разделить "взрослое" и "детское". К сожалению, мои "взрослые" стихи не делают меня умнее, опытнее и мудрее. Правда, иногда истощают - ведь "приходят" и записываются ночью, за счет сна, а времени на сон остается все меньше. Однако пусть они себе пишутся, пусть так продолжается и в дальнейшем - по возможности дольше!
А вот "детские" - это мой спасательный круг: прибавляют оптимизма, радости, побуждают к улыбке, остротам, парадоксам, уменьшают возраст и дарят хорошее настроение. Кроме того, и это, наверное, самое важное, благодаря стихам и книгам становится больше друзей, поклонников и просто добрых знакомых.
- Как часто в жизни вы вынуждены были идти на компромиссы? Жалеете ли теперь?
- Жизнь - это проживание в социуме, а проживание - большей частью компромисс, то есть уступка в чем-то ради чего-то более весомого. Главное - правильно определиться относительно этого "более весомого". Если поступаешься собственными интересами - это может быть компромиссом, если принципами - то нередко изменой. В молодости это не было очевидным. Наверное, отдельного разговора требует компромисс с самым собой, с собственной совестью. Но тот, кто понимает и уважает самого себя, кто способен постичь и уважать интересы другого и желает оставаться на уровне человеческих взаимоотношений, тот воспринимает и принимает компромисс как легитимную форму общения. Компромиссы - одна из цивилизационных добродетелей, хотя не всегда приятная и оправданная.
Говорят, чистая совесть - признак плохой памяти. Наверное, и в моей жизни случались нежелательные компромиссы, сомнительные договоренности с самым собой, измены самому себе. Может, и слишком поздно, но, в конце концов, я понял:
…всі зради, далебі,
Ставали зрадами собі.
- Умеете ли вы прощать? Ненавидеть?
- "Літа, спокути, солов'ї - завжди у кожного свої"... Простишь - так и будешь прощенным. И наперед неизвестно, какой твой поступок или тобой молвленное слово будет тебе защитником перед судом, который ты сам считаешь высочайшим. Это сфера интимная, личная, непознаваемая. Знаю только одно:
Всевишній ставиться до нас,
Як ми до нього.
Прощение просветляет, ненависть - одурманивает сознание и душу, прощение ликвидирует конфликтную ситуацию, ненависть - удлиняет, заостряет ее. Если к этой паре добавить еще один феномен - любовь, тогда и будет настоящая жизненная парадигма: любовь-ненависть-прощение. Для меня она срабатывает на уровне как почти абстрактных обобщений, так и относительно личных взаимоотношений, когда интимные переживания приобретают, кажется, глобальные, катастрофические масштабы:
Потрощено галактики й світи.
Птахи й вітри забули рідну мову.
Людських надій обірвано дроти.
Довкола нас - ні мрії, ні мети.
Я знаю, що у всьому винна ти,
Та я, мабуть, тебе пробачу знову
Похоже на то, что способность ненавидеть приходит к нам сама по себе, а умение прощать - нет. Поэтому и выходит, что в течение жизни нужно учиться: как можно больше прощать и по возможности меньше ненавидеть. Нелегкая наука.