Накануне в медиа прокатилась волна материалов о недовольстве в нескольких бригадах ТрО, которые командование ВСУ использует в зоне боевых действий. Бригада быстрого реагирования Национальной гвардии (в/ч 3018), защищающая район Рубежного и Северодонецка ответила недовольным. Две роты этого подразделения укомплектованы из добровольцев «Легиона Свободы» (партия «Свобода»), воюют на передке и не страдают от «отсутствия собственного беспилотника».
Однако проблему не скрыть даже военной шуткой и общим контекстом всенародного сопротивления российской агрессии. Оба этих факта — наша реальность, говорить о которой сложно, но надо. Буквально за несколько дней до начала войны мы опубликовали текст «Игра в солдатики. Зачем Зеленский собрал СНБО?», где комплексно проанализировали ситуацию, сложившуюся в ходе создания сил территориальной обороны (ТрО).
Помимо критически запоздалого принятия закона о национальном сопротивлении (июль 2021 года), неторопливого внесения в него изменений (январь 2022-го), и такого же старта формирования подразделений ТрО, в числе основных проблем было финансирование подразделений ТрО, ставших частью ВСУ. В бюджете-2022 конкретной строки на этот счет не оказалось, в то время как в Бюджетном кодексе была оставлена норма об участии в финансировании местных властей, что вызвало недовольство глав громад. Проблемными также были финансирование и статус добровольческих формирований территориальных громад (ДФТГ), которые были узаконены, но создание которых командование сознательно блокировало. Несмотря на наличие огромной силы экс-участников АТО, готовых защищать страну в случае необходимости.
Война попробовала закон и ТрО на зуб. Результат — ожидаемый. Волнения в среде ТрО обусловлены двумя факторами. Во-первых, неопределенностью понятия ТрО, в результате чего зависли не только многочисленные стихийно созданные ДФТГ, а и подразделения ТрО, сформированные из резервистов. Закон хоть и предусматривал разворачивание/перемещение подразделений ТрО по всей Украине, однако исключал их использование в зоне боевых действий. Ситуация же на фронте значительно скорректировала подходы ВСУ к ТрО, из-за чего отряды ТрО массово поехали на «нуль». Часто не до конца обученные. И не совсем экипированные.
Во-вторых, финансирование ТрО и ДФТГ легло на плечи местных властей, волонтеров, благотворительных фондов и семей. Что касается участия местных властей, то это отдельная тема, достойная разбора. У части громад денег на это просто нет, а тем, у кого есть, Кабмин не дал четкой и оперативной процедуры выделения средств на нужны ТрО и армии. К главам громад, кто ее обошел и рискнул, уже пришли из ГБР. Остальные — ждут, пока раскачается премьер, опасающийся создания до «зубов вооруженных» местных армий.
Надо сказать, что вопрос использования подразделений ТрО и ДФТГ в зоне боевых действий отчасти был снят: Верховная Рада 6 мая приняла закон №6521, коим по сути задним числом узаконила участие бойцов территориальной обороны в боевых действиях. Президент, правда, до сих пор его не подписал, что однако, не влияет на линию Генштаба ВСУ по отношению к ТрО. Недавняя ротация командующего сил ТрО — Юрия Галушкина сменил Игорь Танцюра — зафиксировала потенциальное закрепление стратегии использования сил ТрО на фронте.
В отношении же финансирования ТрО — никакой государственной системы обеспечения за три месяца войны создано так и не было. В пабликах и группах ТГ-каналов с десятками тысяч участников, волонтеры, бойцы ТрО и ВСУ, их жены и дети ищут броники, каски и прицелы, раскинув спасительную сеть взаимопомощи на всю страну. Люди не скупятся на крепкое словцо в адрес власти и часто командиров, однако даже самая сильная критика не заканчивается призывами/нежеланием защищать свою страну. Такое впечатление, что общество, столкнувшись с серьезнейшим вызовом, делает все, чтобы с ним справиться, а уже потом разбирать с центральной властью накопленное и пережитое в момент боя. В этом, похоже, и есть сила Украины.
В процессе подготовки материала я ждала комментариев от главы Комитета нацбезопасности и обороны Александра Завитневича, а также заместителя министра обороны Вячеслава Шаповалова. В надежде прояснить, как и когда государство сможет выровнять ситуацию обеспечения ВСУ и ТрО. Понять, куда идут деньги международных доноров, что не так с логистикой, и борется ли кто-то в этот момент с очевидными злоупотреблениями? Не сложилось.
Поэтому единственной крупной рыбой, которую мне удалось поймать в море хаоса и неразберихи, оказался Тарас Чмут — глава фонда «Повернись живим». Пожалуй, самой глобальной волонтерской структуры, снабжающей ВСУ необходимыми техническими средствами. Именно Чмут, кстати, был единственным, кто достаточно резко отреагировал на заявления советника президента Алексея Арестовича, когда тот в одном из своих эфиров, размышляя о просчетах Украины в войне, объявил о начале «охоты на ведьм» в ВСУ. «Чем дальше от Киева война, тем больше появляются политические игрища на костях. Одни начинают «искать виновных» и готовиться к новому политическому сезону, а другие — «стрелочники» — пытаются, ожидаемо, переложить ответственность за все ошибки на армию»,— начал свой пост Чмут.
Сначала мы поговорили без диктофона, а уже потом, погрузившись в тему, в момент начала третьей фазы войны, когда на востоке, по словам президента, каждый день гибнет 100 (добавим — плохо экипированных) украинцев, я настояла на том, чтобы положить наш разговор на бумагу.
—Тарас, что вообще происходит? В частности в вопросе экипировки подразделений ТрО. Я понимаю, что идет операция, пациент уже на столе и здесь главное — не навредить. Но давайте как-то найдем правильную грань между не «мешать хирургу» и «вовремя напомнить» о том, что бинты вообще не закупили.
— Происходит ожидаемое. С момента принятия закона о национальном сопротивлении в июле началось достаточно неторопливое создание ТрО — ее региональных представительств, бригад, батальонов и прочего. Как известно, процесс несколько активизировался после принятия изменений в закон в январе. Но главное одно: разворачивание ТрО для военного положения должно было занять год. То есть фактически 24 февраля мы вступили в войну в состоянии как есть, а не так, как нам хотелось бы.
— Как было нужно.
— Да. На каком-то уровне в пожарном порядке Кабмином была упорядочена нормативная база, развернуто оперативное командование, обозначена какая-то структура, введено какое-то количество штатных должностей… До 10 тысяч — в мирное время, по закону. Набирались резервисты, начался процесс взаимодействия с органами местного самоуправления по линии создания ДФТГ. Стартовало формирование фондов ОМС и министерств, где должны были размещаться органы управления, бригады и батальоны ТрО. Где-то даже началась боевая подготовка, сборы и прочее. Но весь этот процесс, повторюсь, априори не может быть быстрым. Что касается финансирования ТрО, то оно изначально было небольшим. Потому что весь оборонный бюджет оставлял желать лучшего.
— Значит снова только волонтеры?
— Не только. Я как директор самого большого фонда могу сказать, что во многом сегодня, с одной стороны — включается паника и некомпетентность людей. С другой, конечно, мы говорим о результате неподготовленности государства к полномасштабной войне за все восемь лет.
Да, на 23 февраля в армии не было проблем с обеспечением. А вот 24-го они начались, так в три раза увеличилось количество людей. Сегодня численность сил ТрО составляет 110 тысяч, ВСУ — 550 тысяч, других силовых структур — около 200 тысяч. Но государство вообще не готовилось к тому, что надо будет одномоментно экипировать под миллион бойцов. Плюс заложить запас с учетом активных действий с потерями в людях, вооружении, экипировке. Которые надо будет компенсировать каждый день.
— В то же время Рада принимает закон, разрешая перебрасывать подразделения ТрО и ДФТГ в район боевых действий. В джинсах, что ли, воевать? В такой ситуации возмущение бойцов и их семей понятно. Кто сегодня должен увидеть, что они не одеты, и принять меры, создать систему прямо на марше? Про военную подготовку я даже не говорю — это тема другого большого разговора.
— Это вопросы к ВСУ и Минобороны.
— Не совсем. Есть Бюджетный кодекс с неопределенной финансово ролью ОМС, и совсем нет денег в госбюджете. А местные власти по-разному финансируют. Точнее — почти не финансируют.
— Давайте не будем делить ВСУ и ТрО. Все это — регулярные части ВСУ, которые комплектуются резервистами или мобилизованными в рамках оперативного резерва второй очереди. Это военнослужащие, которых обеспечивает армия. У них есть зам по тылу и другие. Понятно, что государство, которое неожиданно вступило в войну, не может везде успеть. Не было необходимого количества закупок. Не было броников, касок и прочей формы. В итоге все, вместе с нуждами ТрО и ДФТГ, действительно легло на волонтеров, фонды, ОМС и других.
— Вы в своем посте заявили о проваленных оборонных закупках в 2020–2021 годах.
— Это правда. Но сейчас вопрос потихоньку спадает. Например, я как волонтер могу сказать, что запрос на броню тотально уменьшается. Что-то активно закупает государство, что-то приходит по линии международной технической помощи (МТД), что-то закрыли волонтеры, семьи… Да, как и в 2014 году.
— От близких бойцов прозвучала реплика, что для того, чтобы работать с благотворительными фондами, нужно письмо с печатью от командира воинской части. Но их не дают, так как официально все есть.
— И да, и нет. Потому что любой солдат часто не понимает иерархию и то, как происходят военные процессы. Его родные тем более некомпетентны, создают информационный шум. Хотя, конечно, есть отдельные командиры, которым все абсолютно безразлично. Но давайте уже поймем, наконец, что другого не дано, потому что это — мобилизация. И армия с ее командирами — зеркало общества. Они же не из космоса к нам прилетели. Это наши друзья и родственники.
Коррупция? Тоже есть и в ТрО, и в ВСУ, и во власти. Конкретных примеров не дам. С другой стороны — народ стоит, а государство все-таки раскачивается. Сейчас уже поступает международная помощь, активно идут закупки, мы в месяц получаем 30–40 тысяч броников. Столько же законтрактовано министерством, плюс миллион комплектов формы.
Но сейчас я скажу очень непопулярную вещь: для государства важны не броники и каски, главное — выигрывать бой. А для этого нужна арта, боеприпасы, ПВО и противотанковые средства. Точка. И это приоритет.
Вот государство вкладывает в приоритет. Поэтому можно воевать и в джинсах, а не в офигенных берцах, когда тебя прикрывает арта.
— А если не про офигенные берцы, а просто про недырявые и про каску с бронежилетом, которые прикроют голову и спину?
— От артиллерии не прикроют. Прикроет только наша артиллерия. Их арте все равно, в каком вы бронике. Это очень тонкая грань.
— А как же цена жизни каждого человека?
— Люди всегда переживают за своих. Минобороны переживает за всех. Но есть, как есть.
— Вы очень циничны и спокойны. А я, кажется, истерю.
— Я понимаю это. И это нормально. Но я говорю так, как есть. Спасает не броник и не каска. Арта. Тем более что 90% того, что передается, — фигня, фуфломицин. Психологическая пилюля. Люди даже не умеют носить броники.
— А то, что у нас все в разы дороже, чем в Польше, это как? Кстати, от качественных производителей.
— А так, что во время войны тоже работает рынок. Есть спрос — есть предложение. В Европе стоимость «пикапа» выросла в полтора раза. Логистика тоже чего-то стоит. Дефицит поднимает цены.
— Люди и бизнес устали. Отдали лишнее в самом начале, а сейчас уже надо отрывать куски — беднеть. И это проблема для тех, кто объявляет сбор средств.
— Конечно, все о чем мы с вами сейчас говорим, — ненормально. Но повторяю, государство, которое не готовилось к войне, сегодня исходит из приоритетов. Сначала оружие, потом — все остальное. Производство броников и формы занимает какое-то время. Логистика — тоже время. У нас, к примеру, договор со Швецией — несчастных 350 активных наушников, — который мы реализовывали полтора месяца. Так как у них выходные, а банк рассматривает платеж неделю. Сейчас сроки сжаты. На войне, не у них.
Более того, государство выдает броник не тем, кто в тылу, а тем, кто на «нуле». Меня в 2014 году только перед эшелоном экипировали. Да, проблемы есть. И мы знаем, в каких бригадах, которые сегодня зашли на восток, они критические. И мы делаем, что можем. Как и другие волонтеры. Но при этом есть куча других подразделений, у которых пока ничего нет. И мы им не дадим. Потому что есть те, кому нужнее.
— А есть какой-то центр координационный? Кто сводит все эти проценты и нужды.
— Это невозможно. Волонтерство вообще хаотичный процесс. Совместного с государством мозгового центра нет. Есть какие-то личные коммуникации.
— То есть оно все еще отходит от неожиданного нападения? Хотя сам Зеленский говорит, что власть знала о вторжении еще осенью. А вы прямо указали на ОПУ, который на год (!) задержал принятие закона о нацсопротивлении, готовя его исключительно под президента.
— Все ожидаемо. Такие городские сумасшедшие, как я, знали и готовились. Армия знала. Но общество и власть не хотели видеть войну. Активная фаза закончилась. Все! Не все. Общество игнорировало очевидную угрозу и не формировало запроса к власти и политикам на этот счет. И, как следствие, 24 числа получило большую заслуженную порку. Так что мы платим по счетам. Если бы мы вооружали армию, то она стала бы сдерживающим фактором для россиян. Но мы этого не сделали, продолжая пускать голубей. Все это — следствие нашего выбора: строить дороги и жить в иллюзиях. Можно копать и глубже. Но это сейчас делают компетентные органы. Мы не вкладывались в безопасность. И эту цену мы как общество сейчас платим.
— Власть наверстывает сейчас? Кто-то держит планку, заданную Зеленским, изнутри?
— Минобороны отрабатывает восемь из десяти. ВСУ — на твердую девятку. Очень много делается. Вся надежда на ВСУ и международную помощь. Мы сами своими силами не справимся. Никак. Мы держимся как государство пока нам дают оружие, технику и боеприпасы. Вся госмашина должна работать на освоение этого. По бюджету и экипировке, думаю, выровняемся до конца лета. Если в нормальных объемах будет делать закупки Минобороны, будет стабильная помощь Запада и какую-то часть закроют волонтеры. В 2014 году проблему касок и броников мы решали полтора года. Формы — почти два с половиной.
— Ваше спокойствие и уверенность чем продиктованы?
— Тем, что мы уже выиграли эту войну. У нас сейчас наилучшая ситуация из возможного. В сентябре у меня был разговор с Залужным и он сказал, что у нас есть очень маленький шанс выстоять. Мы выиграем, если встанет вся страна, если объединится весь народ. Одни ВСУ ничего не сделают. Мы — встали. И мы уже выиграли битву за Киев, за север. Не потеряли военную вертикаль управления армией, сохранили авиацию, а главное — боевой дух. Не поддались панике. За счет помощи наших западных партнеров мы поняли, что с ними можно воевать. Мы стоим и держим удар. Россия нас недооценила. Цветов ей здесь не заготовили. Где-то в июле станет понятно, куда мы вырулим. Мы сейчас локально наступаем и знаем, чего ждать в ближайшие недели от активизирующегося врага. И у нас есть большие потери.
Прямо сейчас силой и жизнями наших ребят формируется новая реальность. Как в Израиле. Нам придется научиться жить с автоматом в руках. Хотим мы этого или нет. Чтобы теперь уже всегда быть готовыми.
Все статьи Инны Ведерниковой читайте по ссылке