UA / RU
Поддержать ZN.ua

Режиссер Андрей Приходько: "Носороги живут среди нас"

Абсурдистская драматургия яснее звенит тогда, когда более человечно к ней подходить. Вот такая закономерность: чем глубже подаешь тему человеческую, тем чувствительнее воспринимается абсурдная ситуация.

Автор: Екатерина Константинова

Известный театральный режиссер Андрей Приходько на экваторе июля на сцене Национального театра имени И.Франко выпускает премьеру - "Носороги". Пьеса Эжена Ионеско, написанная в 1959 г., считается классикой театра абсурда. Очевидно, именно в этом произведении середины ХХ в. режиссер увидел отражение нашего времени. На сцене франковцев Андрей Приходько (ученик легендарного Петра Фоменко) всегда выстраивал свой творческий мир. По мнению критиков, его спектакли отличались в репертуаре яркой театральностью, образностью: "Шякунтала", "Легенда о Фаусте", "Райськеє діло". А его львовскую "Лісову пісню" некоторые рецензенты считают одним из лучших украинских спектаклей начала ХХІ в. В интервью ZN.UA режиссер рассказал об общественном диагнозе "толстокожести", о новой украинской драме, а также о желании некоторых актеров "убить" его как постановщика...

- Андрей, итак, "Носороги". Ожидаемый вопрос - почему именно эта пьеса и почему именно сейчас?

- Ну, во-первых, потому, что пьеса очень интересная. Ведь многие жанр абсурда вообще воспринимают неправильно. Для многих это что-то с вывертом, когда все вверх ногами. Абсурдная же ситуация, наоборот, что-то очень хрупкое. Когда на хрупкое человеческое создание нацелена какая-то безграничная грубая агрессия. Вот убить ребенка - настоящий абсурд. Сочетание несочетаемого, нежелательного. А кое-кто думает, что абсурд - только чудачество...

Ну а во-вторых, развивая тему, хочу отметить, что абсурдистская драматургия яснее звенит тогда, когда более человечно к ней подходить. Вот такая закономерность: чем глубже подаешь тему человеческую, тем чувствительнее воспринимается абсурдная ситуация.

- Литературоведы считают, что "Носороги" - прежде всего антитоталитарное произведение. В определенной мере оно раскрывает глубинную преступную суть и фашизма, и коммунизма. Согласны?

-Действительно, "Носороги" воспринимают как пьесу антифашистскую. Но, на мой взгляд, это пьеса против толстокожести. И эта тема может быть раскрыта как в политике, так и в частной жизни, так и на каждом рабочем месте.

В нашей жизни толстокожесть давит тонкокожесть. Значит, раздавливается сугубо человеческое - не в смысле глобалистическое, а именно как Божье творение. То есть тонкокожее...

- Возможно, через "Носорогов" вы хотите подвести будущего зрителя к мысли о вероятности превращения людей в стадо?

- Вообще, эту пьесу можно рассматривать с разных ракурсов. Во французском оригинале используют термин "толстокожесть" как у нас - "хам", "быдло". Французы не всегда говорят "носорог". И это очень психологично звучит. Например, строка из газетной публикации - "Вчера на церковной площади толстокожий раздавил кошку". У нас бы написали, что кошку раздавил какой-то "скот" или "скотина". А там термин "толстокожий" очень в ходу.

Интересно, что на самом деле название пьесы Ионеско употреблено не во множественном, а в единственном числе. "Носорог", а не "Носороги". Можно вообще искать синонимы, аналогии. "Носорог", как у нас, например, "хам"... Или - "гопник", "титушка"... То есть "носороги" - не только метафора, это и живущие среди нас...

- Андрей, насколько вам вообще близка драматургия театра абсурда: Ионеско, Беккет, Мрожек?

- Видите ли, творчество упомянутых вами авторов чрезвычайно человечно... Это затрагивает каждого, когда мы сами чувствуем: так невозможно!

Часто наблюдаем абсурд и на политическом уровне. Особенно сегодня. А сейчас очень непростая ситуация в Украине. И это напряжение затрагивает каждую нашу семью, наших друзей. Часто мы не можем понять друг друга. То есть, все это - политический абсурд. Бывает абсурд и в трудовом коллективе, когда человек не может прийти к взаимопониманию с коллегами. Говоря о проблемах, мы в основном говорим о ком-то. Но психологически часто бывает так, что все недостатки, которые тебе не нравятся в других людях, на самом деле твои, отраженные в зеркале окружения.

- Вам не кажется, что тексты середины ХХ в., именно театр абсурда, сегодня почти реальность? Поскольку в наше время абсурд побеждает в повседневности.

- Да, тексты и реальны, и актуальны. Когда проходят репетиции здесь, на сцене театра имени Ивана Франко, то определенная комичность в этих текстах становится даже неприятной. К сожалению, всему есть аналогии в нашем времени. "Титушки", "Беркут", который давит людей... Мы все это проходили. И теперь... Например, у меня очень трудный диалог с московскими друзьями. Пытаешься прийти к какому-то взаимопониманию, а наталкиваешься на толстую кожу.

Это я могу говорить о ком-то. Но как отражение ситуации это может сказать кто-то и обо мне!

Вообще, Ионеско выстраивает странные вопросы в своей пьесе. И первое действие будущего спектакля, на мой взгляд, о том, как можно превратиться в носорога, как можно приспособиться. Все возмущаются, когда мимо них пробегает носорог! Кстати, часто похожие ситуации бывают не только в быту, но и в религиозной сфере. Когда люди в своей религиозности очень злы в отношении других. Тогда как Бог - это любовь и жизнь.

Репетировать "Носорогов" мы начали еще зимой. Оказалось, что пьеса чрезвычайно рифмуется с событиями, которые мы все переживали в столице. Когда моральные проблемы вылились в политическую форму. Я даже искал правильное жанровое определение для спектакля. Там один из персонажей говорит: "Небывальщина! Не может такого быть!" Так у нас жанр спектакля и называется: "Небывальщина в двух действиях". Но это еще вопрос: небывальщина или бывальщина?

- В вашем спектакле задействованы в основном 30-летние актеры-франковцы. Это сознательный режиссерский выбор?

- В спектакле заняты десять актеров. Есть те, кто играет несколько контрастных ролей. Мы делили так: если две роли, то обязательно одна роль - толстокожего, а вторая - тонкокожего. Например, Дмитрий Чернов играет и Владельца кофейни, и Ботара. А Павел Пискун играет и Пожилого господина, и господина Папийона...

Вообще, театр - это Игра. Очень важно, какую игру ты предлагаешь актерам. Мне нравится делать интересные предложения исполнителям. И мне кажется, что это довольно профессионально - две контрастные роли в одном спектакле.

Вообще, бывают моменты, когда актеры и удивляют, и умиляют. Это обычные моменты. Но такие моменты стоят многих-многих проблем, недоразумений и сложности в работе. Счастье - быть очарованным вместе с этими людьми. Есть и сложности. Как без них! Надо понять друг друга, ведь каждый из нас дышит по-своему, а наибольшая проблема театра - ансамбль. У художника - свой мир, у музыканта тоже свой мир. И режиссеру нужно подвинуться. Есть принцип золота и принцип лица. Принцип золота: когда и крупинка золотая - это золото. А принцип лица: когда ухо - не лицо, и нос - не лицо, и губы - не лицо. Лицо - это когда и нос, и ухо, и губы вместе. И это самый большой секрет в театре. Поскольку каждое ухо хочет сказать, что именно оно и является лицом.

Я имел счастье работать в нашем театре с выдающимися актерами. С Богданом Ступкой, Богданом Бенюком... Но театр, как семья, богат разными поколениями. Так что теперь работаю с 30-летними. И думаю, что каждый из них - целая вселенная.

Вообще, очень трудно говорить о спектакле перед премьерой. Каким он родится? Загадка. Нам кажется, что этот абсурд надо рассказать по-человечески. Например, песни Окуджавы во времена прогрессивного сталинизма воспринимались как абсурд. Поэтому ориентиры для нас - интонации Окуджавы, Чаплина.

Мой учитель Петр Фоменко говорил, что одна из его наиболее нелюбимых черт у людей - комплекс полноценности. Есть люди, которые никогда не попадают в переплет. Но живой человек не может полностью избежать досадных ситуаций. Как у Чехова - люди и смешны, и неидеальны, и беззащитны в своей несообразительности.

- Вы упомянули своего учителя. Почти два года как нет на свете выдающегося российского режиссера Петра Фоменко...

- Да, моего учителя не стало в августе 2012 г. Единственное, что могу сказать: с ним никогда не было легко. Он безграничен. Это ориентир. С ним как с родителями. Когда вырастаешь, то хочешь скорее разорвать пуповину, а когда взрослеешь, то радуешься родительским чертам, которые обнаруживаешь в себе. Если же иметь в виду Фому, то это большой комплимент, когда в себе что-то находишь от него. Он был человеком не методологическим. Нет "методологии" Фомы. Но он постоянно брался за новое. Фома часто говорил, что некоторые провалы более дороги, чем успех. Поскольку успех - в пределах твоих возможностей. А провал - предел твоих возможностей. Если вышел на провал - то есть возможности расширить границы. Да, неуспех не во всех профессиональных группировках прощают. Я тоже не хочу неуспеха. Но у Фомы было нечто более важное, чем просто успех.

- Десять лет назад в интервью нашей газете вы говорили: "Киевские актеры - одни из лучших, а отношения между актером и режиссером - это акт любви". Что-то изменилось за десять лет? Не разочаровались ли вы в актерской братии?

- Знаете, любовь бывает замешана и на крови. За десять лет ничего не изменилось. Поскольку всегда актер и режиссер сходятся в ожидании счастья. Как и в любви. Но часто потом - трагедия... Потому что комнатные тапки не там стоят! Режиссеру нужно сделать все, чтобы актеры игрались, летали на крыльях. Фома нам говорил: "Я не знаю, чему вас научить, я могу поделиться лишь своими ошибками". Потом за этими всеми вещами видишь, как он мудро и заботливо поступал. Профессия режиссера требует, чтобы всем было хорошо, уютно. При этом еще и получился спектакль. Не могу сказать, что я это умею полностью.

Сначала режиссер куда-то тянет актеров. А потом наступает момент, когда они сами становятся хозяевами и приносят намного больше. И начинается завораживание. Но это усилие - сделать так, чтобы их божественный дар плодоносил.

Во время работы со мной, думаю, актерам несладко. У некоторых, полагаю, возникает желание меня убить, отомстив за растоптанную индивидуальность.

Вы спросите у самих актеров. Говорят, они часто не понимают, чего я от них хочу.

Итак, снова эта кармическая школа о толстокожести...

- Сегодня в Украине большие надежды на новую украинскую драму. Появляется много талантливых авторов. Интересны ли вам современные украинские тексты?

- Мне кажется, что как для промышленности важна нефть, так и для существования театра важна современная драматургия. Я рад, что появляются новые тексты молодых драматургов. И есть возможность их читать, ставить. Когда-то мы с Недой Нежданой проводили драматургические чтения на сцене театра Франко. И эти чтения даже были внесены в репертуар.

Мой предыдущий спектакль в Театре имени И.Франко - "Райськеє діло" - это вариации по "Вертепчикам" Ивана Малковича. Вообще, Иван Малкович - божественный поэт, перфектный издатель. Складывается впечатление, что эти его тексты можно сравнить с живописью Брейгеля, Босха. В театральном центре "Пасека" в Киево-Могилянской академии, которым я также занимаюсь, мы тоже работаем с современными украинскими драматургами. И, на мой взгляд, именно молодые режиссеры своим дыханием могут придать рельеф новым пьесам... Иногда, конечно, могут и сделать из мухи слона!

- Из ФБ прямо искрит ваша страстная политическая и гражданская гиперактивность. С чем и с кем вы связываете свою веру в лучшее будущее?

- Еще зимой мы поверили в возможность счастья, в возможность быть людьми. Помню, что зимой у всех женщин нашего театра были "выплаканные" глаза. Тогда и сам чувствовал: уже на грани... Но за человеческую жизнь, а не за жизнь по понятиям надо бороться. На это никаких усилий не жалко.