"Гамбіт надії" - так называется новая книга Михаила Слабошпицкого, известного литературоведа, лауреата Шевченковской премии, общественного деятеля, руководителя Международного конкурса украинского языка имени П.Яцыка. Появление фолианта (издательство "Ярославів Вал") - доказательство того, что книга публицистики не может (и не должна) слишком долго "выжидать" определенного исторического горизонта, а должна появляться в режиме on-line в эпицентре напряженных общественных событий. Т.е. книга должна быть во времени, "вовремя".
Собственно, "Гамбіт надії", как многоцветный публицистический коллаж охватывает украинские события от утреннего восхода Майдана до нынешнего "заката" гуманизма, с которым столкнулась страна в связи с событиями на Востоке. Хотя метатекст "Гамбіту" - это не узко очерченное хронологическое пространство, а - широкий украинский контекст… Вобравший в себя и вчерашние ожидания, и вспышки сегодняшних иллюзий. Янукович, Путин, Кучма, Табачник, Шустер, Порошенко, Тимошенко, Кирилл, Парасюк, Нищук, Нигоян - эти и другие фигуры то и дело, как спички, вспыхивают в пестром публицистическом кружеве своевременной гражданской (подчас доброй, а иногда злой) книги Слабошпицкого. Авторские философские размышления переходят в ритмы актуального репортажа; прямая речь Майдана переливается в "поток сознания" нации; острые памфлетные штрихи (относительно обитателей Кремля) сменяются "строфами" тревоги-отчаяния-надежды…
И все же беседа с Михаилом Слабошпицким - не "о книге" (которую в конце концов можно прочитать, а потом сделать выводы), а "на полях книги" - т.е. на территории недописанного и недосказанного.
- Михаил Федотович, в самом названии - "Гамбіт надії" - словно мина замедленного действия. Ведь "гамбит" (т.е. "подножка"), как известно, - не только литературный образ, но еще и специальная игровая технология, предусматривающая обязательную "жертву" для достижения выигрыша. Следовательно, можно воспринять это название еще и так: жертвенность надежды? Тревожно звучит, на мой взгляд. Надежда без жертвы - невозможна?
- Эта книга рождалась в буднях Майдана. Каждый день, по дороге на службу, я не мог обойти события в центре Киева. Все вокруг обходил, изучал, наблюдал, слушал. Т.е. жил теми событиями.
Собственно, как жила ими вся Украина.
Возможно и не было тогда никаких амбиций - создать книгу о Майдане, эдаком "диагнозе времени". Но движение жизни, стремительные события сами рождали некоторые мои тексты. Строки из дневника расширялись в некие инвективы, детали - в репортажи. Они выходили в печать и за рубежом, и в Украине.
Темы были подсказаны болевым порогом будничности: потери на Майдане, иллюзии украинцев, Крым, призрак войны, российский империализм. Таким образом, из таких разных нитей, очевидно, и складывалось некое кружево, - т.е. проекция будущей книги.
Относительно "жертвенности", конечно, должен согласиться с вами. Я бы сам очень хотел увидеть человека, у которого не было бы шока от первой смерти на Майдане. Таких людей не было. Был шок… Были дальнейшие жертвы… И у многих уже было осознание неизбежности и неуправляемости общественных процессов. Мы только еще раз горько убедились: за свободу подчас приходится платить весьма и весьма дорого. К сожалению… А разве есть цена выше, чем человеческая жизнь?
- Цена и в самом деле непостижимая. Сначала эйфория. Потом Небесная сотня. Сейчас - счет на тысячи жизней.
- Война - это всегда жертвы. Но, представьте, даже в период апофеоза Майдана не каждый из нас мог представить, что произойдет "потом".
В кругу людей, с которыми я общаюсь, довольно много военных, людей из "служб". Один из них - еще задолго до кровавой драмы на Востоке - говорил мне: "Понимаете, Украина обязательно будет расколота, разорвана!". Я возмущался. Не мог с этим согласиться. Говорил: "Так, может, вы агент влияния или, может, сканируете настроения отдельных представителей украинской интеллигенции?". Мне отвечали: "Знаете, на самом деле я не очень хочу, чтобы все это случилось, но нам трагического развития сценария никак не избежать. Я был в Нагорном Карабахе, поэтому многое понимаю, особенно, когда речь идет о внутренних войсках. Украину ждет беда".
Подчеркну еще раз: это было мне сказано задолго до настоящей трагедии. Следовательно, некоторые люди предвидели, понимали, а также программировали (!) нынешнюю ситуацию.
Страшно то, что долгое время нас окружал некий стагнационный покой. Мы философски воспринимали информацию о смертях в автомобильных авариях, в природных катаклизмах. Хотя все же относительный покой был…
- Намекаете, что Украина от мещанского стагнационного покоя переходит к стагнационно-перманентному восприятию ежедневных потерь?
- И такая угроза, к сожалению, существует. Угроза - воспринимать большие трагические потери как повседневную ленту в информационной зоне.
В самом деле, включаешь телевизор: похороны, похороны, похороны. Николаев, Днепропетровск, Белая Церковь, Киев, Львов, Луцк, Ровно, Черкассы. Сначала одна смерть поражает, вторая смерть - напрягает, а третья уже воспринимается как горькая статистика.
К сожалению, общество к такому Рубикону почти доходит. Люди "привыкают" к потерям. И это уже беда. Когда такие потери касаются "кого-то другого" - это информационная картинка, когда это касается твоих близких, упаси Господи, твоей семьи - то это не статистика, а живая боль…
- Итак, снова о "болевом пороге" общества, который почти пересечен? А реально ли говорить о "свете" в конце темного коридора? Вы как философ и литературовед, возможно, интуитивно чувствуете появление такого коридора? Т.е. выхода из теперешнего украинского угла?
- Самое драматичное то, что действительно есть осознание патовой ситуации в настоящее время. Ведь мы не можем знать, что делается в головах разных политиков - и кремлевских, и украинских. И в голове Путина в частности. И сложно спрогнозировать, какая фантазия в этой голове родится завтра.
Кстати, в вашей газете прочитал, что люди, пережившие Освенцим, потом уже не могли слушать музыку Вагнера. Так вот и сегодня я знаю многих знакомых (эта среда интеллигенции), которых Россия "вылечила" от себя же самой. "Вылечила" даже от любви к русской литературе. Хотя это, казалось бы, для многих - единая культурная карта.
Так наши трагические события - оккупация, аннексия, война - невольно, уже на уровне подсознания, выстраивают для многих украинцев некую "стену", ограждающую их от "русского мира".
Конечно, можно говорить и об имперском дискурсе в творчестве российских классиков: Пушкина, Лермонтова, Бродского, Солженицына. И это тоже один из неопровержимых "паспортных" признаков российской словесности. Можно… Но есть и другая литературная Россия. Это, например, Россия Виктора Ерофеева, который довольно трезво, ярко и талантливо пишет о своей родине. Вспомним, его "Энциклопедию русской души". Есть другие авторы, для которых тревожно и недопустимо все то, что сегодня взяли на вооружение кремлевские идеологи. Собственно, то, что и привело к раздору - к войне.
- Вы сами плавно подошли к ныне непростой для Украины теме - русофобии. Где, на ваш взгляд, та "черта", которая не позволит людям терять достоинство и уважать духовные ценности, в том числе и настоящую российскую культуру, а не "денатурат"?
- Русофобия - я не говорю "к сожалению" или "к счастью" - это уже факт нашей жизни. Но не мы в этом виноваты. На мой взгляд, это то, чего не могло не случиться. Ведь удар по Украине был чрезвычайно сильным.
Дело даже не в отдельных вызовах, сюжетах, эпизодах. Проблема в большей степени в том, что есть почти 90% рейтинга всем известного российского политика… И разве такая безумная цифра не является маятником, который для украинского общества качается в сторону некой "русофобии"? А ко всему еще - неистовая апология путинских действий российским культурным истеблишментом. За незначительными исключениями. И это реальность. И в этой реальности есть причины, следствия. И весьма туманное будущее.
- Сегодня в памяти часто возникает довженковский образ "Україна в огні" (хотя и по другому историческому поводу). На ваш взгляд (как литературного аналитика), можно было предвидеть масштабы настоящего "огня", руины и вообще не допустить даже слезинки одного обиженного человека?
- Таких масштабов среди украинцев предвидеть не мог никто. Одно дело - тревога за Крым (у меня там много друзей, коллег). Я понимал южные настроения. Но когда возникли "масштабы" Донецка и Луганска - это, извините, уже и в самом деле какой-то "дьявольский гамбит". Словно гроссмейстеры типа Путина и его воевод сидели и придумывали эти гамбиты. Дескать, будет всеобщее народное восстание, а потом, второе, третье.
Я ежедневно получаю сигналы и из Донецка, и из Луганска. Недавно из Луганска в Киев приехал замечательный литератор Василий Голобородько, живший в том аду…
- В аду "раны" не быстро заживают. С одной стороны, много людей вросли в кремлевскую пропаганду, с другой - они потеряли свои дома, близких. И можно ли сейчас вообще говорить о "раскаянии", "примирении", когда многих охватывают лишь злоба и нетерпимость?
- И будет злоба… Жириновский говорит: "В каждой стране есть определенный процент людей, ненавидящих эту же страну". Вот именно этот процент активный. И будет находиться в злобе. Я далек от иллюзий, что военная операция кому-то откроет глаза, вернет разум. Тех "пассионариев", о которых говорит Жириновский, не убедить…
- Так что же делать? Как лечить? Как не терять? Что должно быть - терапия, хирургия? Каковы методы лечения больного общества? А оно больно, к сожалению, не только на Востоке, но и в других регионах.
- Возможно, должен быть немецкий путь. Путь денацификации. Когда на разных уровнях - и политическом, и общественном - была осуждена определенная идеология. Собственно, об этом есть и у Генриха Белля, и у Борхерта, и у Брехта, и у других авторов. Германия этот путь прошла. И дошла до примирения в обществе. Я не знаю, на сколько десятилетий этот процесс мог бы растянуться для Украины. Ведь именно этот путь - весьма ответственное испытание для элит. Особенно для элиты, находящейся у власти.
Вот давайте оглянемся назад, мы ведь с вами собственными глазами видели все эти "четыре серии", когда у власти были Леонид Макарович, Леонид Данилович, Виктор Андреевич, Виктор Федорович. Четыре серии абсурда. Отсутствия национального лидера. Все это было на уровне "игры в государство".
- Де Голля не было, Черчилля не было, с украинской Маргарет Тэтчер также не сложилось...
- Один из моих друзей время от времени повторяет: "Неужели у нас нет Наполеона? Нет". Поскольку если бы где-то появился, то все равно его бы уничтожили. Ведь национально сознательные и сильные личности всегда представляли опасность для слабых украинских "главнокомандующих".
Режим не глупый. Он всегда вычищает то, что для него опасно. И вот дожили... С другой стороны - если даже в наш благотворительный фонд издательства приезжают разные люди, обращаются из разных стран - волонтеры, командиры, пенсионеры, желающие помочь армии, то видишь, что Украина уже не та. Действительно, выросло новое поколение.
- Мы говорим о патриотизме, о важных вещах. Но вот сейчас перед вами лежит одна ежедневная газета, в которой якобы тоже текст - об украинском патриотизме. О том, как некоторые "галантерейные" патриоты запустили линию массового пошива трусов с государственной символикой и с украинскими узорами. Т.е. патриотизм наизнанку иногда превращается в коммерческий товар, который даже в виде нижнего белья можно сплавить, поскольку сейчас есть спрос?
- Это - абсурд. Некоторые люди убегают именно в такой "патриотический абсурд" (примеры которого вы и навели) от повседневных вещей, от ежедневных болезненных сюжетов, от информационных атак, от психического шока и эмоционального выгорания.
Да, есть патриотический китч. И никуда от него не деться. Это гротескный знак времени. И всегда есть ловкие коммерсанты, которые будут наживаться на затребованных обществом ценностях.
Но есть и другие люди, которые, пропустив через свои души боль потерь, пережив состояния катарсиса, мало-помалу сознают, в каком обществе они живут, и в каком обществе нужно жить.
Я вот недавно поехал в Днепропетровск... Там у меня сваты, друзья и коллеги. Обычные люди, добрые, гостеприимные. Но в последний раз я их почти не узнал - насколько они сегодня украинизировались, став не похожими на себя вчерашних. И если раньше они могли в чем-то не соглашаться со мной, то уже сегодня я мог бы несколько охлаждать их страстные гражданские спичи. Война в Украине провела трагический водораздел между тем, что было, и тем, что будет.
- Т.е. это водораздел "самоосознания"? А как нам, например, осознать, какой должна быть гуманитарная политика государства - хотя бы в будущем? И вы как гуманитарий, какой видите именно такую политику?
- Меня всегда удивляло и возмущало, что более тупого и подлого отношения к гуманитарной сфере, чем в Украине, почти нигде нет. Я 19 раз был в Канаде. Меня с этой страной связывает дружба с Петром Яцыком, у меня там еще немало друзей. Я иногда удивлялся, что Канада - это мультикультурность, интернациональная мозаика, но во всем присутствует канадский патриотизм. Это уживается. Это органично. В свое время - концептуально - это меня ошеломило. Я как "совок" не мог это воспринимать из-за своих рефлексий. А потом мне объяснили. Философия в Канаде именно такова: ты не можешь быть хорошим канадцем, если ты не являешься хорошим хорватом, хорошим украинцем, хорошим французом и т.п.
Т.е. мультикультурность - через доброту, взаимоуважение, интерес к тому, кто иной, равнение на него, добрая конкуренция, взращивание своего доброго национального имени.
Василий Васько, один из меценатов конкурса Яцыка, говорит, что у него две родины - Украина и Канада. Дескать, в Украине он родился, испытал там немало потерь. А вот Канада его пригрела, помогла встать на ноги. И теперь у него будто две матери. И каждую он любит.
У нас почти все культурные гуманитарные ценности (то, что должно вырастать из любви) жестоко затоптаны.
Возьмите Кравчука. Он вроде бы и был со своей командой, но государства еще не было. Команда Кучмы говорила, что они "технократы", и сначала надо заняться экономикой, а уже потом остальным, в частности культурой. И "в частности культурой" занимался и Дмитрий Табачник.
Как вообще можно было так рассуждать - сначала одно, а потом другое? Ведь государство - это как человеческий организм, где все важно, где не может быть что-то - в первую очередь, а что-то - во вторую. Лечишь голову, а тебе отрывают руку. Забиваешь желудок - духовно деградируешь.
В свое время, в столетие Евгения Маланюка, пожалуй, крупнейшего нашего поэта ХХ в., так и не дождались Кучмы на том незабываемом юбилее, поскольку Кучма тогда пошел на концерт Кобзона. Казалось бы, президент пошел туда, где ему интереснее. Но о чем думает его свита? Та свита, которая и формирует приоритеты, и "играет короля"?
При всем уважении даже к некоторым нашим сегодняшним активным политикам скажем честно: многие из них не имеет представления о государственной машине - ее вертикали, горизонтали, важности гуманитарной, культурной основы. Вот даже в свое время мой земляк Николай Томенко говорил о возможности расформирования Академии наук... Ну расформируете... А что построите? У вас есть план, понимание и осознание дальнейшего гуманитарного развития?
Но такого представления, к сожалению, нет. И, опять-таки, к сожалению, мы еще и сегодня стоим на этом фундаменте "неосознания". Вот, например, мой младший сын закончил "международные отношения". Как-то возвращается из вуза и рассказывает: дескать, все крутые там, все на тачках, Андрюша Ющенко в частности. Уже потом мой сын купил "Жигули", хотя все равно воспринимался среди них как лох, ибо "Жигули" там не ездят. Один из этих мажоров, что на "международных отношениях", и спрашивает моего сына: "Славик, а ты что, действительно собираешься учиться, а не платить?". И он это спрашивает без тени сомнения - его сознание (если вообще о таковом можно говорить) давно запрограммировано родителями на то, что можно все - "купить", "заплатить", "предать".
И эти дети-мажоры, купившие и заплатившие, потом пойдут послами, всякими руководителями. Т.е. архитекторами будущего нашей Украины. Отсюда и рождаются трагедии Востока, Запада. Хотя недавно я выступал в Донецком университете, и меня приятно поразило донецкое студенчество. Прекрасные, искренние, заинтересованные дети. Они интересуются культурой, увлечены украинской историей. Правда, тогда трудно было представить, что произойдет то, что произошло сейчас.
- Михаил Федотович, интересно ли вам как критику следить именно за современной украинской литературой, за ее процессами? Кстати, в той же газете, что сейчас перед нами, - "рейтинг" самых высокооплачиваемых украинских писателей... Но среди них (за некоторым исключением) писателей не вижу...
- На это в целом не следует обращать внимания - на эти рейтинги, на литературный порногламур, популяризируемый таблоидами. Такие "обоймы" составляют люди, на самом деле не имеющие представления о литературе.
Понимаю, что сегодня происходит процесс аккумуляции творческих сил, процесс сосредоточения художественной энергии. Ведь невозможно сразу художественно осмыслить все сложные процессы, происходящие в стране, в мире. Для этого нужно быть или Брехтом, или Томасом Манном. Возможно, авторы такого масштаба в нашей литературе со временем появятся.
Как профессиональный читатель, скажу следующее: "У нас сегодня есть сотня поэтов абсолютно европейских! Необыкновенно талантливые люди. Единственная проблема, что они как бы замкнуты в ареале украинского языка, выхода во внешний мир у них нет. Так же, как и Лина Костенко, которая давно достойна Нобелевской премии, но, к сожалению, нет ее переводов на английский, французский, шведский. Т.е. на основные европейские языки. А это необходимо для получения Нобеля. И в прозе есть замечательные образцы - от Валерия Шевчука, скажем, до Пашковского. Еще вчера неизвестная Таня Малярчук сегодня воспринимается как явление украинской литературы, ждут каждой ее новой книги. Недавно наше издательство "Ярославів Вал" открыло для себя просто чуда-писателя с Волыни. Это Александр Клименко, музыкант. Он написал роман "Коростишівський Платонов". Это чудо. Еще молодой парень, а такой мощный литературный потенциал.
- Не могу не коснуться союзных дел - после ухода в мир иной Виктора Федоровича Баранова. Что будет с Союзом писателей завтра?
- Ситуация плохая. Претенденты на папаху есть. Когда-то у союзных предводителей было, что дерибанить... А теперь уж и нечего! Но уже выстраивается очередь за звание председателя литературного департамента Украины.
Кто придет завтра на место руководителя Союза украинских писателей? Покажет время. Да и вообще дело не в союзах, даже не в Министерстве культуры. Вот в Америке нет Министерства культуры. Но есть огромная очередь в Метрополитен-музей. Вся Америка туда идет. У нас есть прекрасные музеи, но они пустые. Поскольку опять-таки за 23 года размыли приоритеты и унизили культуру. Никто не воспринимал Франко или Заньковецкую как образцы национальной культуры. Слушали Поплавского.
Вы могли бы представить, чтобы тот или иной премьер-министр как-то сказал: "А я вот недавно читал Лину Костенко, Мыколу Винграновского, а на очереди - монографии Мирослава Поповича и Ивана Дзюбы...". Представить такое невозможно.
- В свое время вы довольно долго и напряженно работали над книгой "Поет із пекла" - жизнеописание поэта Тодося Осьмачки. Говорят, когда биограф глубоко погружается в жизнь своего героя, то именно этот герой якобы и преследует его, часто не отпускает от себя... Ваш диалог с Осьмачкой продолжается?
- Я с иронией отношусь к "влияниелогическим" теориям. Теориям, которые убеждают, что книга создает массы. Да, возможно, что-то в этом есть. Но твердо убежден: то, что пишешь сам, действительно влияет на тебя, на автора.
К Тодосю Осьмачке я много раз подступал. Этот "роман" продолжался лет четырнадцать. Я рос в тех краях, знал, что когда-то был такой безумный поэт. Потом студентом в университете оказался в спецфонде. Подошел еще ближе к безумному поэту.
Он - один из самых угрюмых украинских поэтов. Даже угрюмее Шевченко. Разным авторам присущи различные цвета: от светлого до серого, вплоть до кровавого. А Тодось Осьмачка - это тотально черный цвет. Трагедийное ощущение жизни. Предчувствие катастрофы. Страшная провиденциальность.
Именно с Осьмачкой у меня связано много встреч. В разное время мне о нем говорили Загребельный, Шевелев. Читал его тексты в Америке. Его "Старший боярин" - абсолютно гоголевская вещь.
Со временем в 1990-м я попал в Америке на кладбище в Баунд-Бруке, а там - могила Осьмачки: крест степной казацкий, работы Святослава Гординского. Подумалось: кто бы мог представить, что именно здесь этот голос забытого мученика с украинского села?
Размышляя об Осьмачке, я всегда думал о человеке, который прожил не свою жизнь. Мне казалось, что он должен был жить на пасеке, где-то на берегу пруда, - в соломенной шляпе, в полотняных штанах, быть красивым, здоровым, мудрым, счастливым. И вдруг - бегство, Америка, психбольницы.
Уникальность его личности в том, что Тодось Осьмачка действительно психически болен, но он берется имитировать других психически больных. Вокруг него - психически ненормальная действительность. И он будто-бы играет в двойную игру.
Он гениально перевел "Макбета" Шекспира. Но он не мог говорить на улицах на английском, поскольку был лингвистом, знатоком древнеанглийского, а не американским обывателем. И в этом тоже парадокс.
Когда-то ему выдали удостоверение, что он украинский поэт. Выдали, чтобы он отстал. И где бы его ни задерживали, он это удостоверение показывал, убеждал, и его постоянно отпускали, он даже таким образом границу с Канадой пересекал.
Он был блаженным гением. С омраченным сознанием. Как Ницше. Как Акутагава. Коллизии его судьбы настолько нереальны, что диктовали причудливость встреч, когда я исследовал его жизнь. Так случайно нашел его бывшую жену - в Киеве, на Большой Житомирской. Представить, что так просто ее найду, было невозможно. Но вот она передо мной - Шура Трохименко, с поломанной шейкой бедра, чтобы не сойти с ума в таком состоянии, в свои 94 года она изучала французский язык. Уже из ее рассказов я узнал новые истории о своем герое. О его мании, якобы жена была приставлена к нему ГПУ... Он ее душил, а Пидмогильный вырывал Шуру из его рук, а потом его сдавали в психдиспансер, и он находился там вместе с обреченными НКВДистами, которые раньше людей расстреливали, а теперь сами были под прицелом.
Листая дальше и дальше страницы этой жизни, я понял, что, когда его в который уже раз арестовали, поэт начал имитировать психическое заболевание, хотя на самом деле и был психически больным.
Это действительно уникальная личность, через год исполнится 110 лет со дня его рождения. Это один из тех великомучеников и гигантов духа, тексты которых диагностировали и прошлое, и будущее человека - его тревожный химерический внутренний мир... И в целом неистовый мир, в котором раньше нас не было, но в котором мы оказались сейчас... Мир, к которому мы никак не можем привыкнуть...