Давний друг «Зеркала недели», а также наш постоянный читатель и верный почитатель — коллектив издающегося в Одессе журнала «Фонтан» отметил десятилетний юбилей. 120 номеров «Фонтана», первый из которых увидел свет в день столетия Ильи Ильфа, составили своеобразную энциклопедию постсоветского юмора Одессы, а если учесть, что география авторов и распространения журнала охватывает несколько континентов, то и ее далекой провинции. Конечно, выбрать из километров текста и килограммов бумаги с рисунками лучшее довольно сложно. Поэтому мы попробовали сделать некий эскиз — в рамках нашей газетной полосы, — чтобы брызгами смеха из «Фонтана» окатило и наших читателей.
Желаем нашим коллегам и дальше пробуждать юмором добрые чувства, безмятежно плавать в экономическом море, приумножать читателей и никогда не испытывать жажды (кроме творческой)!
Евгений МУЧНИК (Одесса)
ЮБИЛЕЙНОЕ
Сегодня десять лет со дня
рожденья мысли у меня
прочесть творенье гения —
«Онегина Евгения».
ТЕМ, КОМУ ДАЛЕКО ЗА ТРИДЦАТЬ
Будет жизнь, как раньше,
так и впредь,
всевозможных радостей
источником.
Важно только
сердцем не стареть,
печенью, желудком,
позвоночником...
СОКРОВИЩЕ МАДАМ ПЕТУХОВОЙ
Когда «Двенадцать стульев»
перечитывал,
нашел заначку. Вот уж
не рассчитывал!..
ОФТАЛЬМОЛОГ ВЛЮБИЛСЯ
Мне нравятся глаза твои,
ресницы,
хрусталики, сетчатки,
роговицы…
Летайте самолетами. Монолог одного моего знакомого
Георгий ГОЛУБЕНКО (Одесса)
Знаешь, как говорят: если у человека есть деньги, ему в любой стране будет хорошо. Хоть в какой-нибудь там продвинутой, типа Швейцарии, хоть в отсталой какой-нибудь Нижней Вольте. А если у человека много денег — так даже и у нас на родине.
До прошлой недели и я так думал. А тут вызывают меня в столицу по суперважному государственному делу, не терпящему отлагательств. Короче говоря, привезти взятку.
Ну, человек я, мягко говоря, обеспеченный. Купил себе два билета в СВ, чтобы кроме нас двоих в купе никого не было. Только я и чемодан с деньгами. Сел. Двери закрыл. Хорошо! Только чувствую — помираю! Жарища невыносимая. Зову проводницу.
— Я, — говорю, — уважаемая, куда себе на ваш поезд билеты купил? В спальный вагон или в паровозную топку? А ну, включи мне кондиционер!
— Та что вы, — она говорит, — папаша, откуда же у нас тут кондиционер?! Этот вагон 1938 года выпуска. К тому же отечественного производства. А наши украинские ученые к тому времени, думаю, кондиционер еще даже и не изобрели.
— Хорошо, — говорю, — но окно в вагоне наши украинские ученые к тому времени все ж таки уже изобрели. Вот ты мне его и приоткрой. А я тебе за это дам двадцать долларов.
— Ой, — она говорит, — молодой человек! Да за такие деньги я вам не то что окно приоткрою! Я вам такое открою, чего вам еще ни одна женщина не сумела открыть. За всю вашу долгую молодую жизнь!
Ну, дергает она за ручку этого самого окна, дергает…
— Нет, — говорит, — мужчина, не получается… Вы мне тогда только десять долларов дайте, а на остальные я вам Мыколу Ивановича приведу. Он у себя в вагоне-ресторане каждый вечер за десять долларов несгораемый сейф вскрывает. А иногда и за пять долларов или даже за четыре гривни. Все зависит от того, сколько там, в этом сейфе, денег находится.
Ну, приходит этот Мыкола Иванович, с животом огромным, как дирижабль. Тоже подергал без видимого результата.
— Та матэри, — говорит, — його бис!
Нажал на окно своим дирижаблем — оно и открылось. То есть вывалилось наружу.
Вот тут начались у меня уже серьезные неприятности. Вообще-то февраль у нас в Украине не очень холодный. Да и синоптики на эту ночь, как сейчас помню, обещали температуру не ниже минус десяти. И только местами — слышишь, местами! — минус двадцать один, а также порывы шквального ветра со снегом и градом. Откуда же я мог знать, что под словом «местами» они имели в виду именно места номер три и номер четыре в спальном вагоне поезда «Одесса — Киев», которые я, собственно, и купил?!
Опять зову проводницу.
— Даю, — говорю, — тебе сто баксов! Но только Христом Богом прошу: пересели ты меня из этого ледяного погреба в какое-нибудь купе с закрытым окном!
— Ну, вы, — говорит, — мужчина, капризный. То вас, видите ли, в жар бросает, то в холод. Может, у вас температура?
Малюнок: Леонида ЛЕВИЦКОГО |
— Товарищи! — говорит проводница. — Пятого к себе не возьмете?
— А нам один хрен! — отвечают «товарищи». — Хоть и пятнадцатого. Нас когда в Туруханский край везли в тюремном вагоне, так нас в таком отсеке семнадцать человек помещалось. И ничего, все доехали. Хотя кое-кто, может быть, особенно и не стремился.
— Да я вам, — говорю, — хлопцы, не помешаю. Я тут на верхней полочке прилягу, вы меня и слышать не будете.
— Э, нет, — отвечают, — на эти полочки мы сами скоро приляжем. Тем более что мы на них билеты купили. А ты, если хочешь, на вещевую полочку залезай. Которая над дверью находится.
— Так я же туда не помещусь!
— Поместишься! — говорят. — Нас когда из Туруханского края за Полярный круг перевозили за нарушение лагерного режима, мы на такой полочке впятером помещались. Причем один из нас еще и на баяне играл.
Полез я. А что оставалось делать? Другого места в поезде все равно нет. Скрючился. Чемодан к животу ремнем пристегнул. Дай, думаю, хоть вздремну вполглаза. И тут они запели. Но то есть как! Я такого жуткого воя в жизни своей не слышал. Думаю, их за вот это пение из туруханского лагеря и выслали за Полярный круг.
— Хлопцы, — говорю, — я вам двести долларов заплачу — только не пойте. Дайте хоть чуть-чуть отдохнуть.
Они замолчали, только через какое-то время слышу — один шепчет другому:
— Пеца, а Пеца, судя по тому, как этот фраер бабками разбрасывается, у него их, наверное, куры не клюют. Давай мы его замочим, деньги на карман, а труп в окошко выбросим.
Ну я, конечно, про себя посмеиваюсь. «Дураки они, — думаю, — дураки. Ничего у них не получится. Они ж не знают, что в этом поезде окошки не открываются». А потом меня аж потом прошибло. А что если они об этом позже узнают? Ну после того, как меня замочат?
— Товарищи! — говорю я им. — Вы затеваете опасное дело. Я действительно человек богатый и известный. Меня милиция разыскивать будет.
— Ну и хорошо! — говорят. — Вот пусть она тебя и разыскивает. Главное, чтобы нас не разыскивала. Хватай его, ребята, запирай двери!..
Короче, отдал я им свой чемодан. И вышел на киевском вокзале, так сказать, налегке. А мне и не жалко. Ну, пропьют они эти деньги, а я таких миллионов себе в Одессе сколько хочешь достану. Потому что если уж говорить совсем честно, то кто же это настоящими американскими долларами взятки дает? Есть, слава Богу, в нашем благословенном городе талантливые люди, которые рисуют эти зеленые так искусно, что никаким прибором не отличишь.
А вообще-то — летайте лучше самолетами. Это я теперь всем говорю. Или кончайте в Киев взятки возить.
Алексей БАРАЦ, Сергей Петрейков, Ростислав ХАИТ авторы московского театра «Квартет И»
Сообщают наши корреспонденты ИЗ ближнего и дальнего зарубежья
КУДА Ж НАМ ПЛЫТЬ...
По сообщениям информационных агентств, у берегов Австралии потерпел бедствие известный российский мореплаватель Федор Конюхов. Агентства сообщают, что он терпел это бедствие три часа, а потом ему надоело терпеть, он плюнул и поплыл дальше.
ПОЖАРНИКИ НЕ СПЯТ
Грандиозный пожар случился в минувшие выходные в Усть-Утюжске. Там загорелось огромное здание заброшенного авиационного завода. Вызванные по тревоге пожарные примчались через пять часов после начала пожара, быстро убедились, что никаких материальных ценностей на заводе давно уже нет, в торжественной обстановке присвоили пожару высшую категорию сложности и, поскольку больше присваивать было нечего, уехали отмечать это в ближайший ресторан.
нелегкая это работа
Серьезная неприятность случилась с ресторанным обозревателем одного московского таблоида, получившим заказ прорекламировать фирменное блюдо нового японского ресторана — живого угря, жарящегося на сковороде при госте. Журналист пытался найти точное сравнение для увиденного, но не смог придумать ничего, кроме фразы «Угорь вертелся на сковородке, как угорь на сковородке». В результате через пять часов он заработал тяжелое нервное расстройство.
СРОЧное сообщение из Голландии
Жители страны тюльпанов в панике. Там выросло несколько гиацинтов.
Один человек…
Михаил БАРУ (Москва)
Один человек был Рабинович. Вот как бывает человек Ивановым, Петровым, Сидоровым, медведем, карасём, жаворонком или цветком — вот так он был Рабинович.
И был у него начальник. Вот как бывает чума, холера, фурункул на носу или отложение солей в левой пятке — вот так у него был начальник.
И была ещё у этого человека жена. Вот как бывает... Впрочем, что я вам буду рассказывать про его жену? Всякий знает, как бывает у человека жена. Вот так и у него была. Как баллистическая ракета в ступе и с помелом... Но этого я вам не говорил. Даже и не думал!
А ещё у этого человека были дети. Вот как саранча или колорадские жуки с клювами дятлов — вот так у него были дети.
И в один прекрасный день к этому человеку приехала в гости тёща. Вот как приезжает налоговая инспекция вместе с омоном к вам в контору и начинает забирать компьютеры, разбрасывать документы и класть всех на пол — вот так к нему приехала тёща.
И тёща послала его за постным маслом. Вот как посылают в декабре за подснежниками, или молодильными яблоками, или туда не знаю куда, — вот так она его послала на все четыре этажа своего послания.
И человек пошёл. Вот как идут к зубному, или как тщательно забытый долг навсегда отдавать, или куда глаза глядят — вот так он пошёл.
И на этом пути ему встретилась соседка. Вот как горная серна на скале, как колодец посреди пустыни, как Пятница и Суббота на необитаемом острове, как лилия в долине — вот так ему встретилась соседка.
И она ему сказала: «Вот смотрю я на вас, Миша...» И при этих словах из её глаза упала слеза карат в двести прямо туда, куда обычно падают женские слёзы — на грудь.
И человек посмотрел на эту грудь со слезой... и упал на них обеих. Вот как падают в небо, в облака, в пение птиц — вот так он упал.
Ну что вам сказать... Он не вернулся домой даже за гитарой.
Из цикла «Доля шутки»
Валерий ХАИТ
В московском метро. Мужчина уступает женщине дорогу на эскалатор.
Она:
— Ну что вы! Мы же не в музее...
***
Малюнок: Михаила ЛАРИЧЕВА |
— Соседи на шум не жалуются?
— А мы жалуемся, когда у них машины взрывают?..
***
— Помните, было время, когда все кидались на книги? И я тоже кидался. Теперь у меня их полный дом... Что с ними делать? Ну не читать же их, в конце концов!..
***
Вспомнил услышанную когда-то фразу нашей знакомой, адресованную ее мужу:
— А ты подумал, что идет весна, а мне не во что раздеться?!
***
Шура Лозовский звонит своему другу Вадику Терентьеву:
— Как ты себя чувствуешь?
— Лучше…
— Лучше, чем было?
— Лучше, чем будет…
***
Женщина жалуется:
— Вчера мой сын разбил хрустальный бокал… Я — что? Я — вообще ничего. Ну разбил и разбил… Вот моя покойная мама точно бы не смолчала. Она бы ему так прямо и сказала: «Ну вот, еще на один стало меньше…»
***
Приходил Генрих Намиот. Рассказывал о своей молодости. В частности, о том, как его отец, увидев сына на мотоцикле с очередной девицей, укоризненно восклицал:
— Что? Опять новая?.. Оставь хоть что-нибудь на женитьбу!..
***
Леша Барац — друг моего младшего сына подарил. Когда он приходил из школы, кормила его бабушка. И каждый раз норовила положить ему в тарелку побольше.
— Ба, ну зачем так много?
— Где?.. А-а, это у меня просто очки увеличивают…
***
Остановил машину, едем. Водитель говорит:
— О! Милиции опять зарплату задержали.
— Почему вы так решили?
— Вон их сколько на улицах с палочками!..
Педикюрша — клиентке:
— Если б вы знали, как портит ноги узкая обувь! Я бы, между прочим, в каждую пару узкой обуви вкладывала свою визитку!..
***
Игорь Божко принес.
Молодая девушка заходит в фирменный магазин «Канцтовары», в отдел открыток. А там большой выбор юбилейных поздравительных с разными круглыми датами. Спрашивает:
— У вас к восьмидесятилетию нет? Мне для дедушки.
— Были, но как раз сейчас нету…
И видя, что она очень огорчилась:
— А вы возьмите две с сорокалетием…
***
Зашел радостный.
— Что, — говорю, — новый каламбур придумал?
— Точно! Запиши: «Инесса Арманд — лапочка Ильича».
Ну почему же не записать? Записал…
***
Когда З.Е.Гердту исполнилось 80 лет, к нему на дачу приехал вручать орден человек из президентской администрации.
— От имени президента России, — начал гость, — разрешите вручить вам орден «За заслуги перед Отечеством» третьей степени…
И вот я вижу на экране, как смертельно больной Гердт привстает в своем кресле…
— Простите, — говорит он, — это что, заслуги третьей степени или Отечество?..
***
Говорят, что одного человека занесли в книгу рекордов Гиннесса как самого скромного в мире. Когда он получил Нобелевскую премию, то свою торжественную речь начал так:
— Всю жизнь я с огромным уважением и пиететом относился к этой наивысшей в мире награде. Но после того как вы вручили эту премию мне...
***
Услышал фразу:
— Он преподает в школе и пьет только во время каникул…
Футбол в Одессе
Роман КАРЦЕВ (Москва—Одесса)
Для меня он начался после войны, в сорок шестом—сорок седьмом годах. Тогда играли во всех дворах, парках, на заброшенных стадионах. Крики, драки, ругань, разбитые окна, — но это позже, когда появились кирзовые мячи, которые калечили ноги, а если попадали в голову — отбивали мозги. А вначале играли тряпочными мячами. Набивали в чулок тряпки или опилки. Играли часами! По восемь—десять часов подряд. Затем у крана во дворе образовывалась очередь, долго пили воду, живот надувался, как пузырь, на лице пот, грязь — и так до следующего дня.
Мой отец, профессиональный футболист, после войны играть уже не мог. Он был судьей, и я часто ходил с ним на матчи. Там я впервые увидел Злочевского, о котором ходили легенды. Это о нем говорили, что на правой ноге у него была наколка: «Правой не бить, смертельный удар!». Там я впервые увидел игру Паши Виньковатого из киевского «Динамо». Я до сих пор вижу его: это был таран, от него отскакивали все. Остановить его было невозможно. Все помнят Стрельцова. Так Паша был вдвое мощней! А Коман! А Юст! Рыжий! Пытаться пройти Рыжего было бесполезно! Он тогда уже применял подкат.
Вся Одесса болела за киевское «Динамо». Конечно, после «Пищевика» — так называлась тогда одесская команда. И стадион назывался «Пищевик». Помню Хижникова, Степанова, Манечку, который написал книгу «Двадцать лет в офсайде и десять лет в запасе» — так о нем шутили!
Меня всегда привлекала судейская форма отца, и в один непрекрасный день (был я тогда классе в четвертом или пятом), когда его не было дома, что-то мне ударило в голову. Я надел отцовскую форму, бутсы, которые были на пять номеров больше моей ноги, взял сирену — судейский свисток, все это свисало, ноги на асфальте разъезжались, — и в таком виде появился в школе. Вся школа сбежалась на мои свистки, уроки были сорваны, стоял хохот. Меня исключили из школы на две недели, и вдобавок отец прибежал в школу — ему нужна была форма... Тогда он меня не тронул — просто снял с меня все. Это было самое страшное наказание! И я голый стоял в коридоре. Наконец уборщица сжалилась, дала мне какую-то тряпку, и я побежал домой, где меня уже ждал отец...
Я не собираюсь писать историю футбола в Одессе, я только кое-что вспоминаю.
За два года до моего поступления в театр к Аркадию Райкину я работал на фабрике «Авангард» наладчиком швейных машин. Вы спросите: «А причем здесь футбол?». Почекайте! Зараз розповім!
На фабрике я работал с напарником — старшим по смене. Звали его Боря. Он был страстным болельщиком СКА, а я болел за «Черноморец». Много лет СКА не мог выбраться в высшую лигу. И вот наконец в Одессе две команды в высшей лиге! Когда они играли между собой, Одесса напоминала действующий вулкан, извержение которого доходило до Кишинева и Николаева — главных ее соперников.
Все начиналось с утра. Мы с Борей запускали смену, и где-то часов в двенадцать я отправлялся на базарчик, расположенный рядом с фабрикой. Покупал сало, десяток яиц, скумбрию-качалочку, помидоры, лучок и обязательно шкалик (250 грамм). В нашей подсобке Боря клал сало на раскаленную сковородку, и когда оно плавилось, вбивал все десять яиц. Это самое вкусное блюдо в моей жизни! Я в это время делал салатик из помидоров и огурцов, нарезал скумбрийку. Боря наливал водку (я не пил, мне было двадцать лет), и мы набрасывались на сковороду, салат, скумбрию. Девушки-швеи нас не беспокоили, знали: сегодня — футбол. После утоления первого голода начиналось обсуждение составов — долго, вальяжно, часов до двух. За это время Боря успевал заснуть, во сне проклиная какую-то Зину и Котю Фурса — главного бомбардира «Черноморца». И часа в три мы, закончив смену, шли на футбол, который начинался в семь.
Мы шли по улице Станиславского (сейчас это, по-моему, опять Раскидайловская). Медленно, не спеша, мы приходили на Соборную площадь, где собирались фанаты из фанатов. Старики, дети, женщины, семечки, шутки, напряжение, ожидание... Примерно час Боря орал, спорил, дразнил фанатов «Черноморца», лузгал семечки и запивал все это пивом. Споры были без ожесточения. И, когда я сейчас смотрю футбол и вижу этих фанатов — орущих, дерущихся, организованных, в крови, в одинаковых шарфах, может быть, я не прав, но, по мне, это не фанаты — это фанатики, они ничего не смыслят в футболе, они пришли поорать. Выпустить пар. Так сиди дома и выпускай! Настоящий болельщик молчалив. У него все внутри. Он не стучит в барабан. Он не красит волосы под цвет. Он любит футбол! Он его понимает.
Это было лирическое отступление, а мы с Борей идем дальше. Мы шли по Дерибасовской, доходили до Карла Маркса (Екатерининской), где стояли автоматы — сто грамм и бутерброд, все это быстро выпивалось-съедалось. Почему быстро? Потому что главное было впереди! Впереди был подвальчик — шашлычная «У тети Ути».
Заходили мы туда часов в пять. Очередь шла быстро, все спешили. Из-за дыма, шума и запаха купат и шашлыка ничего не было видно. Но вот из облака дыма появлялась сама тетя Утя. Официантка тетя Утя порхала между столиками. Она работала по принципу «одна нога здесь — другая хромая», приговаривая: «Рыбки мои, счас всех обслужу, всех общитаю... Сейчас, мамочка, сейчас, птеньчик... Шоб вы все были здоровенькими... Шо ты мине суешь, а?..» — «Это долг с прошлого футбола!» — «Спасибо, деточка! Шоб мы все выиграли от этой жизни!..».
А какие это были купаты! Моим врагам!.. Но тогда они казались потрясающими. Все это запивалось дешевым крепленым вином, и часов в шесть мы оттуда выскакивали, обливаясь потом, сплевывая неразжеванные куски купат...
И вот людские потоки по всем улицам текут к стадиону в парке Шевченко. По дороге покупаются семечки — стаканов пять, и в 6.30 мы уже сидим на тридцать восьмой трибуне. Боря переплачивал за билеты. На этой трибуне был весь цвет, самые-самые! Мясники с «Привоза», таксисты, работники скупок, бывшие футболисты — они знали друг друга, здесь они любили друг друга, их объединял футбол.
Без четверти семь появлялся Гроссман. О, это был великий одесский болельщик. Нет, даже не болельщик, не фанат — он был знаток! Ходили о нем легенды. Говорили, что до войны он возил команду за свой счет. Маленький, толстенький, со слезящимися глазами... Он говорил: «Я уже дал установку на игру, объявил состав», — и, конечно, когда команда выходила на поле, все было наоборот, но он это объяснял хитростью тренера. У него было постоянное место на все матчи. И когда Котя Фурс обходил Рябова из московского «Динамо» и забивал Яшину гол, Гроссман вскакивал на скамейку и кричал: «Котя, моя семья признала тебя лучшим игроком мира!».
Но вернемся к Боре. Когда вдруг СКА забивал гол, Боря орал как скаженый! Когда я спрашивал его: «Боря, почему ты болеешь за СКА?» — он отвечал: «Там играет Блиндер! Понял?». В большинстве случаев «Черноморец» выигрывал, и тогда Боря мрачнел, темнел, становился агрессивным, иногда лез в драку типа «а ты кто такой?!». В те годы «Черноморец» называли «Утопленником», а СКА — «Мобутовцы»...
И после матча многие шли на Соборку, и там начинался подробный разбор игры.
— А на седьмой минуте!.. Как он пробил в левый нижний угол!
— Какой на седьмой, это было на двадцатой!
И они подробно рассказывали друг другу только что всеми виденный матч.
— А ты помнишь, как играл Журавский?
— Конечно! Он был глухонемой, ему ФИФА разрешила играть! Единственный в мире глухонемой!
— Как он играл! Он каждые пять минут гол забивал! Не слышал свистка!
— А ты помнишь, в Одессу приезжали индусы? Играли босиком! Дикари!
— А как Одесса наказала «Интер»!
— А скольких игроков она дала Киеву!..
Эти разговоры заканчивались поздно ночью — нужно было подготовиться к следующей игре.
А Боря утром со мной не разговаривал. Чтобы через четыре дня снова послать меня на рынок, где я опять покупал сало, яйца, шкалик, и после первой рюмки он веселел, и мы шли на футбол — любимую игру одесситов...
Игорь ИРТЕНЬЕВ (Москва)
* * *
День за днем и год за годом
С большевистской прямотой
Мчится время задним ходом
В старый добрый наш застой,
В мир уютный,
мир домашний,
Погруженный в сладкий сон.
Не беда, что он вчерашний,
Главное — не страшный он.
Ни Гайдара, ни Чубайса,
Ни реформы ЖКХ —
Спи себе и улыбайся,
Жизнь прекрасна, ночь тиха.
Там в заказе — сыр «Виола»,
И помада, и духи,
Там и съезды комсомола,
И Асадова стихи.
Сапоги на распродаже,
Новогодний огонек,
Есть там Вова Путин даже,
Белобрысый паренек.
Бьют часы
на Спасской башне,
Мчится поезд под откос…
С Новым годом,
день вчерашний!
Здравствуй, дедушка склероз!
Михаил ВЕКСЛЕР (Одесса)
ОКТЯБРЬ
Зарисовка
Не семь и не восемь —
Без четверти осень,
Без четверти серо и сыро,
И смотрит в оконце
Уставшее солнце
Кусочком голландского сыра.
* * *
Епифанову Петру
Дали орден в ЦРУ.
А слова на ордене —
«За измену Родине».
РАСКАЯНИЕ
В разврате я погряз,
В блуде.
Скажу — в последний раз —
«Будет!»
Есть повод сжечь мосты
Веский.
Подамся в монастырь…
Женский.
РЕКЛАМА ВОДКИ
Выпьешь
Добрых пять глотков —
Видишь
Шоу двойников.
СТУПЕНИ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Индейцы навахо и кечуа
Едят бледнолицых
без кетчупа.
А вот делавары с гуронами —
И с кетчупом,
и с макаронами.
НЕСОГЛАСИЕ С ЛЕНИНЫМ
Кино, в котором
не влюбляются,
Для нас важнейшим
не является.
КОМУ ЧТО
Потому как ну все у них есть —
Лыжи, кеды и денег не счесть,
Олигархам под елку кладут
Лишь повестку в какой-нибудь суд.
ИЗ ДНЕВНИКА ХОЛОСТЯКА
О заботливой жене я,
О семейной доле
Размечтался, гименея
С каждым днем все боле.
О ДУХОВНОЙ ПИЩЕ
Народ я не пойму:
Чего ему так грустно?
Как будто не ему
Принадлежит искусство.
ЛИТЕРАТУРНАЯ ЧАСТУШКА
Полюбила я поэта,
Как Дубровского Джульетта,
Как Татьяна Ларина
Инженера Гарина.
ХОККУ
Режу лук.
Чтобы слезы текли не зря,
Думаю о грустном.
Сергей САТИН (Москва)
ФИЛОСОФИЧЕСКОЕ
Я жидкость налил в сосуд,
и она
приняла форму сосуда.
Повторяется
в каждом бокале вина
ежедневное это чудо.
Ощущаю с невольным
трепетом я,
как, тихо бродя во мне,
принимает в итоге
форму меня
истина, что в вине.
СЛУХИ В ВИДЕ ЛИМЕРИКОВ
Говорят, на Полярном Урале
деревянный компьютер
собрали.
Без гвоздей! Топором!!
Диск, модем, Си-Ди-РОМ...
Мышь — живая
(в подвале поймали).
Говорят, будто в Южной Корее
большинство населения — евреи.
Но скорее всего их там не большинство — фифти-фифти всего их скорее.
Наталья ХАТКИНА (Донецк)
***
Цель ясна,
а в теле — вялость,
губы треснули, болят.
«На ветру, что ль,
целовалась?» —
мне подружки говорят.
Не такие мои годы —
целоваться на ветру.
Может, дать пора свободу
беспринципному перу,
и ярясь, и большевея,
за собой вести народ —
два квартала чуть левее,
а потом опять вперед.
Или в тихой деревеньке
жизнь крестьянства
изучать,
и пахать себе маленько,
и чего-то там тачать,
в школе бедного прихода
ребятню учить добру...
Но всего сильней охота
целоваться на ветру!