Для многих украинцев ситуация, когда их город захватывают российские войска, к сожалению, стала реальностью. На улицах — русский язык, форма захватчиков, танки и автоматы оккупантов. Обычный мир рушится, свобода оказывается под угрозой. Логично было бы ожидать, что в такой ситуации чувства к российским солдатам будут однозначными — страх, ненависть, отвращение. Но иногда реальность оказывается намного сложнее и парадоксальнее. Порой украинцы в оккупации вдруг начинают чувствовать к захватчикам нечто похоже на симпатию, понимание и даже благосклонность. Именно это явление в психологии называют стокгольмским синдромом.
Вот история Марины из Бучи. Во время оккупации города она пережила ужасные вещи — видела, как российские солдаты расстреливают ее соседей, издеваются над пленными, грабят дома. Но когда один из оккупантов начал приносить ей продукты и лекарства, защищать от «побратимов», Марина вдруг почувствовала к нему нечто похожее на благодарность. «Может, они не все звери. Может, среди них есть и люди», — думала она, хотя понимала абсурдность этих мыслей.
Или история Сергея из Херсона. Когда в его дом вселились российские военные, он был преисполнен злости и ненависти. Но когда видел, как они играют с его собакой, шутят с соседскими детьми, поймал себя на мысли: «Они же тоже чьи-то сыновья, братья, мужья. Может, они — просто заложники обстоятельств?». И эта мысль пугала его больше, чем сами оккупанты.
Что же заставляет людей в условиях российской оккупации, насилия и унижения со стороны захватчиков вдруг увидеть в своих мучителях что-то хорошее? Как работает этот странный психологический механизм?
Прежде всего следует понимать: стокгольмский синдром — это не сознательный выбор, а, скорее, бессознательная защитная реакция психики на стресс и травму российского вторжения. При экстремальных, опасных для жизни обстоятельствах наш мозг отчаянно ищет способы выжить — и не только физически, но и ментально. А что может быть опаснее осознания того, что ты полностью зависишь от воли и настроения российского оккупанта с оружием? Это осознание настолько невыносимо, что психика всячески пытается его «смягчить», «сгладить» — в частности и через искажение восприятия этого оккупанта.
Вот рассказ Оксаны, выжившей в оккупированной Буче: «Один из солдат, живший в нашем доме, казался не таким жестоким, как другие. Он не бил меня, когда я отказывалась готовить им еду. Даже позволил позвонить мужу и сказать, что я жива. Тогда я подумала: может, он хороший? Может, мне повезло? Сейчас понимаю, какой это был абсурд — искать человечность в оккупанте. Но тогда мой мозг просто отказывался верить, что я целиком в его власти».
Или свидетельство Петра из Изюма: «Российские военные на блокпосту останавливали мою машину по десять раз в день. Унижали, запугивали, но почему-то не били и не отбирали вещи, как у других. И я ловил себя на мысли: может, я чем-то заслужил их благосклонность? Может, стоит быть с ними приветливее, чтобы выжить? Сейчас стыдно об этом вспоминать. Это был лишь страх, а не симпатия».
Эти и множество других примеров иллюстрируют, как работает стокгольмский синдром. Это неосознанная попытка «одомашнить» агрессора, сделать его менее угрожающим в своих глазах. Если мы не можем избавиться от этой разрушительной зависимости от оккупантов, то бессознательно пытаемся хотя бы немного «приручить» эту опасность.
Мы начинаем искать в захватчиках черты, которые сделали бы их «более человечными». Каждое проявление хотя бы минимальной человечности с их стороны становится для нас доказательством, что «они не все одинаковые». Мы хватаемся за эти крохи «доброты», как за спасательный круг, не осознавая, что это — лишь иллюзия контроля в ситуации полного бессилия.
«В нашем селе россияне расстреляли всех мужчин, которые хоть как-то сопротивлялись, — рассказывает Анна с Херсонщины. — Но один солдат спас моего сына, сказал ему убегать в лес. Тогда я думала: какой он храбрый, какой добрый! Теперь понимаю, что это не доброта, а просто прихоть на фоне жестокости. Эта прихоть не делает его менее виноватым в преступлениях против нашего народа».
Труднее всего осознать, что все эти проявления «симпатии» к оккупантам со стороны жертв на самом деле являются лишь отчаянной стратегией выживания. Попыткой хоть как-то уменьшить чувство тотальной уязвимости и беспомощности. Иллюзией, что если стать «лояльнее» к врагу, то он не обидит.
Но эта иллюзия очень опасна. Она создает ошибочное чувство «нормальности» в ситуации оккупации. Приводит к самообвинению: «Если я начинаю им сочувствовать, может, со мной что-то не так?». Порождает токсичный стыд и вину за собственные противоречивые чувства. А главное — эта иллюзия подрывает волю к сопротивлению, к борьбе за свое освобождение.
Поэтому так важно понимать природу стокгольмского синдрома и противостоять ему. На уровне информирования общества, открытого обсуждения этой темы. Чтобы люди в оккупации знали: их реакции, какими бы странными они ни были, нормальны. Это не их вина, а всего лишь психика так поступает, чтобы выжить.
Важно создавать пространство, где люди могут безопасно проговаривать свой опыт, получать поддержку. Делиться своими настоящими чувствами — страхом, болью, гневом, а не прятаться за маской мнимой «симпатии» к врагу. Потому что чем больше мы вытесняем эти чувства, тем сильнее становится стокгольмский синдром.
Критически необходима и просветительская работа. Постоянно напоминать — и жертвам, и всему обществу: российские военные — это преступники и оккупанты, пришедшие порабощать и убивать. Не существует «хороших» или «плохих» захватчиков. Даже «самый лояльный» из них все равно — винтик машины зла, уничтожающей нашу страну. И наша задача — документировать их преступления, давать свидетельства, бороться за справедливость. А не искать у них признаки человечности.
Как метко выразилась Елена, волонтер из Чернигова: «Нам навязывают мнение, что к оккупантам надо относиться «по-человечески», дескать, они тоже являются заложниками приказов. Но это очень опасная иллюзия. Потому что когда ты начинаешь видеть человечность в том, кто пришел тебя убивать и насиловать, ты становишься соучастником. Ты даешь ему индульгенцию и развязываешь руки для дальнейших зверств. Гуманизм — это прекрасно. Но настоящий гуманизм сейчас — называть вещи своими именами и бороться со злом, а не сочувствовать ему».
Поэтому не даем стокгольмскому синдрому завладеть нашим сознанием. Отслеживаем эти деструктивные мысли сочувствия к врагу и противопоставляем им беспощадную правду, факты, реальные истории сотен убитых, замученных, изнасилованных оккупантами украинцев.
Лелеем в себе не симпатию к захватчику, а солидарность со своим народом. Объединяемся вокруг нашей общей беды и общей борьбы. Не позволяем врагу разделять нас обманчивой «человечностью». Потому что на самом деле нечеловечность — это и есть его настоящее лицо.
Наша задача сейчас — не понять или простить захватчика, а выжить, выстоять, выгнать его с нашей земли и вопреки всему сохранить свое человеческое достоинство — способность любить своих, сочувствовать страждущим, защищать обиженных. Только так мы сможем одолеть и внешнего, и внутреннего врага — того, кто заставляет нас мириться с насилием и оправдывать палачей.
Для этого полезно практиковать следующее:
- Обращайтесь к надежным источникам информации, показывающим реальную картину оккупации без прикрас. Не позволяйте агрессору контролировать ваше информационное пространство.
- Поддерживайте связь с близкими, друзьями, единомышленниками. Вербализуйте свои настоящие чувства по отношению к оккупантам — страх, гнев, боль. Не носите это в себе.
- Занимайтесь посильной деятельностью, которая дает чувство контроля и самоэффективности. Волонтерство, участие в общественных инициативах, помощь армии — все, что напоминает вам о вашей силе и единстве.
- Лелейте взаимоотношения и активности, не имеющие отношения к оккупации. Читайте, пойте, занимайтесь спортом, играйте с детьми. Создавайте для себя маленькие островки «нормальности».
- Избегайте самообвинений и токсичного стыда. Помните, что ваши реакции, какими бы странными они ни были, — это не ваш выбор. Вы — нормальный человек в ненормальной ситуации.
И самое главное — верьте в неизбежность освобождения и победы. История свидетельствует, что ни одна оккупация не вечна. Рано или поздно захватчики уйдут с нашей земли, — и нам важно встретить этот день не сломленными, а закаленными духом. Не соблазненными «добротой» агрессора, а верными своим ценностям.
Поэтому отслеживаем ловушки собственной психики — и не даем им затянуть нас в лабиринты стокгольмского синдрома. Помним: наше несогласие с российской оккупацией — не только наша политическая позиция. Это еще и признак нашего душевного здоровья и человечности в сложнейших условиях.
Нам еще придется много работать с травмами этой войны — и физическими, и ментальными. Но первый шаг к выздоровлению — прекратить видеть в оккупанте друга или защитника. То, что происходит, — не защита, а самое отвратительное насилие. И наша реакция на него должна быть однозначной — сопротивление, а не принятие.
И пусть наши сегодняшние раны и боль от несправедливости оккупации станут для нас не поводом симпатизировать врагу, а источником силы — выстоять, победить, построить новую жизнь на свободной земле. Жизнь, в которой мы никогда больше не будем заложниками — ни российской агрессии, ни призрачного «дружелюбия» к нашим обидчикам.