«Зачем ей куда-то ехать? Она же все равно умрет через неделю или чуть больше. Такие усилия. Ради чего?..»
…Это был далекий 2018 год. Девушка по имени Лера действительно умирала. Ее дом остался под оккупацией. Мама умерла еще до начала войны, другим родственникам она была безразлична, и в своей жизни ничего, кроме детского дома, а потом больниц она не видела. Остеосаркома с метастазами лишила ее сначала ноги, а затем и надежды на жизнь. После того как врачи сообщили, что ей осталось не больше двух недель, она переехала жить ко мне. И мы с ней наполнили смыслом каждую минуту жизни.
Это был ее выбор — ждать смерти или жить дальше. Я могла лишь поддержать ее. И она выбрала жизнь. Жизнь, которая продолжалась до последней ее ночи. Мы приняли тот факт, что она должна скоро уйти. Позволили себе в это поверить. Но не позволили этому факту мешать нам жить.
Немножко труднее было с окружением. Многие не могли понять, зачем мы стараемся успеть за несколько недель прожить то, на что у многих уходят годы. Зачем мы все время куда-то ездим, несмотря на значительные усилия? Зачем ей новые знания, которыми она не успеет воспользоваться? Зачем покупать хорошее белье или косметику за три дня до смерти? Зачем? Учитывая, что она уже почти мертва.
«Почти мертвая» девочка была намного живее, чем большинство моих знакомых, у которых не было тяжелых диагнозов. И прожила на месяц дольше, чем ей обещали. На целый длинный месяц, каждая минута которого была содержательной.
***
…Игорь Степанович прожил довольно скучную жизнь. Между работой и домом с вечно чем-то недовольной женой. Отпуск раз в год, который тратил на дачу. Не ту дачу, где можно отдохнуть, а ту, где каторжная работа на огороде. Он ни разу не был на море. Ни разу не ездил за границу. Ни разу не позволил себе чего-то, кроме обычной рутины. Даже когда взрослые дети разъехались, а жена покинула этот мир, он и дальше жил как-то вяло, по инерции. Пока не попал к врачу на рутинный осмотр.
Больница. Затем другая. Потом разговоры с врачом о том, что в нашей стране трансплантацию не делают, можно попробовать подать заявку на зарубежное лечение в Минздрав, но не факт, что он до него доживет. К тому же возраст. «Вы же понимаете, что вам не двадцать. Вам просто очень не повезло…»
Я понятия не имею, сколько он прожил после этого. Мы познакомились с ним, когда он искал, кто может ему помочь. Нет, он не просил денег на лечение, не искал контакты врачей или секретные пилюли. Он искал, где можно организовать прыжок с парашютом. Потому что там, где он спрашивал, ему отказали из-за возраста и состояния здоровья. Кстати, с парашютом он прыгнул. А потом учился кататься на горных лыжах. А дальше мы потерялись. Но я уверена, что на этом он не остановился.
***
…Вера узнала о своей беременности, уже когда они выехали с оккупированной территории в незнакомый город. В ту, первую, фазу войны, которую войной еще не называли. Они с мужем и дочерью жили в компактном поселении и старались встать на ноги. Первое УЗИ ошеломило — у ребенка обнаружили тяжелую патологию. Сформированная периферическая сосудистая система и отсутствие сердца. Ей долго объясняли, что жизнь ребенка завязана на пуповину. И что жить ему ровно до момента, когда эту пуповину перережут. И что вопрос прерывания беременности не стоит даже обсуждать — надо идти и делать. Она пошла. Пошла прочь из кабинета и приняла самое трудное решение в своей жизни. Родить ребенка и дать ему умереть у нее на руках. Она больше никогда не ходила к врачам. Вплоть до самых родов. Пела колыбельные неродившемуся ребенку, рассказывала о том, как они с отцом его любят, и плакала.
Малыш родился. И прожил первые пять минут. И еще пять. И еще. Никто не мог сказать, что это было — ошибка врача УЗИ или чудо, но родился он полностью здоровым.
***
…Ирочка всегда была центром любых событий. Как дома, так и на работе. Она легко знакомилась с людьми, легко бросалась в любую авантюру и легко брала на себя любую работу. Никакая вечеринка не обходилась без нее. Никакой проект не запускался, пока она не начинала его толкать. Никто и никогда не называл ее полным именем. Она для всех была просто Ирочкой.
За состоянием своего здоровья Ирочка следила всегда. Разумные диеты, много спорта, регулярные скрининги. Поэтому маленькую опухоль врачи нашли вовремя. Это невероятная редкость — диагностировать в нашей стране онкологию на начальных стадиях. Лечение предполагалось быстрое. Прогнозы — более чем оптимистичные. Но она сломалась. Сломалась на самом факте диагноза. Слово «онкология» для нее было равно смерти. И она умерла. Сначала внутри, а потом и физически. Лет пять, наверное, она ждала смерть. Пока не дождалась. И все эти пять лет были сплошным ужасом. Она оборвала все связи. Закрылась дома и перестала брать телефонную трубку, когда звонили старые друзья. Ее жизни закончилась не в тот день, когда ее тело выносили из квартиры, а тогда, когда она, увидев диагноз, сказала себе: «Это конец».
Момент, когда человек узнает о возможной смерти, — это точка невозврата. Вроде бы никто и не обещал бессмертия, но собственная смерть, как и смерть близкого человека, — это что-то теоретическое, почти невозможное. Однако диагноз прозвучал вслух, а это значит, что мир изменился навсегда. Прошлой жизни больше нет. А то, что будет впереди, зависит исключительно от внутренней силы. Можно попробовать бороться, даже имея нулевые шансы. Можно позволить себе жить или наоборот — ждать смерть.
Диагноз «война» действительно мало чем отличается от остальных страшных диагнозов. И так же коренным образом меняет всю жизнь. Смерть больше не является чем-то призрачным. Она стоит рядом каждую минуту, стараясь сломить волю и как можно скорее собрать свой урожай. И именно с внутреннего «это конец» начинается обратный отсчет.
***
…В раздолбленном селе возле Сиверска ребята посеяли редис. Семена передали волонтеры, которые уже ничему не удивляются в этой жизни. Вряд ли они увидят, как он вырастет. Вокруг их дома — воронка на воронке. И даже если его не раздолбает очередной прилет, все равно придется искать другой. Потому что слишком уж пристрелянное место. Но они и дальше заботятся о своем маленьком огородике, потому что это и есть обычная жизнь, которую невозможно отменить. И переживают, что слишком рано это сделали, — холода до сих пор не отступили окончательно.
***
…Мой давний знакомый планирует дистанционные занятия с учениками в перерывах между выездами на позиции. Когда-то он преподавал химию в колледже. Сейчас он минометчик в одной из бригад ТрО. Он абсолютно точно мог бы этого не делать и использовать свободное время, чтобы наконец поспать. Но он переживает, чтобы дети не утратили интерес к его предмету. Потому что молоденькая учительница, пришедшая на его место в колледже, очень старательная, но сейчас не тянет. Кстати, с ней он тоже общается. И находит время и силы помогать составлять планы занятий. Он верит в то, что жизнь продолжается, и заряжает этой верой всех вокруг.
…Сын моих знакомых сидит в арендованной квартире, заперев двери, и боится ТЦК. Владельцы квартиры даже не догадываются, что сдали жилье не девушке, а паре. Он из тех, кого «родили не для войны». Здоровый, сильный, молодой. Раньше вокруг него бурлила жизнь. Теперь он прячется не только от ТЦК, но и от старых знакомых, большинство из которых уже давно в армии. Продукты ему приносит девушка. Она же работает, чтобы прокормить обоих. Телефонную трубку он давно не берет. Он уверен, что борется за свою жизнь, но на самом деле внутренне он умер. Так же, как Ирочка, которая жила в том самом городе. Даже в том самом районе. И так же, как она, даже не пытается бороться. Несмотря на очень приличные шансы выжить и продолжать жизнь. Найдет ли он в себе силы бороться, если враг постучит в его дверь? Думаю, что нет. Потому что мертвые не сопротивляются.
Кстати, о сопротивлении. 24 февраля 2022 года было для нас чем-то вроде вердикта врача об отсутствии каких-либо шансов. Потому что кто в здравом уме мог рассчитывать на то, что мы не погибнем в первые же дни большой войны? Без поддержки мира. Без достаточного количества оружия. Без армии, соизмеримой по количеству. Умным планом было бы сдаться и сохранить жизни большинства людей, не говоря уже о городах. Но вместо того, чтобы послушать умных советов «врача» и пойти «прервать беременность», мы решили оставаться со своей страной столько, сколько у нас и у нее хватит сил. А похоронить ее мы всегда успеем. И мне очень хочется верить, что «диагноз» о неминуемом поражении — лишь досадная ошибка. Но мы не узнаем об этом точно, если не будем и дальше упрямо бороться.