«Только не пиши слово «деинституализация». Хотя бы в заголовке. Оно сложное, непонятное и сразу отпугивает», — сказало мне начальство, когда я заявила тему.
Ладно, пусть будет реформа интернатов. Хотя по большому счету дело даже не столько в самих интернатах (их реформируй/не реформируй, суть все равно одна — это места несвободы), а в том, как сделать, чтобы дети в них не попадали. А те, кто все же попал, как можно скорее оказались в семье, то есть были выведены из институции.
Эту реформу, как ее ни назови, в Украине с 2006-го объявляют уже в четвертый раз. С разной степенью успешности и, к сожалению, всегда с откатами. Когда очередная отхлынувшая волна уносит с собой то, что плохо закрепилось на берегу — идеи, планы, недотрансформации, специалистов социальной работы, отчаявшихся и выгоревших экспертов. Но главное — размывает судьбы тех, кто так и не дождался семьи. Ведь детство проходит быстро. Его официальный срок — 18 лет. Попыткам реформировать сферу в Украине — уже 17.
Ежегодно около восьми тысяч украинских детей лишаются родительской опеки. Таким образом, за 17 лет реформирования через государственную систему так или иначе прошли около 136 тысяч детей. Их судьбы, возможно, могли бы сложиться совершенно иначе, если бы Украина была последовательна в своих намерениях довести реформу до логических результатов.
С одной стороны, любая реформа — вещь крайне сложная. С другой, — если все сильно упростить — для ее успешного осуществления нужно всего несколько условий: наличие четкого плана, лидерство, деньги, политическая воля и последовательность, единство всех задействованных в процессе ведомств и еще раз деньги (их всегда не хватает). И если большинство из этих условий в предыдущих трех попытках реформировать интернатную систему так или иначе наличествовали, то с последовательностью и единством у нас всегда были большие проблемы. А непоследовательная государственная политика и противоречивые посылы сверху, к сожалению, отнюдь не способствуют улучшению ситуации внизу — там, где собственно и находятся дети.
Говорить о вреде интернатов и важности воспитания детей в семье, запрещать устраивать детей в интернатные учреждения, но не поддерживать семьи, не пропагандировать усыновление, не развивать альтернативные формы семейного воспитания детей и услуги в громадах; не обучать специалистов, не выписывать функционал и не назначать ответственных. Без анализа и подготовки закрывать одни учреждения и точно так же открывать другие. Менять форму, не меняя содержания. Пустые лозунги и противоречащие друг другу нормы законодательства. Так выглядела последняя попытка деинституализации по-украински, об очередном запуске которой было объявлено в 2017 году, а уже в 2020-м — о ее замораживании.
Что говорить, если на семнадцатом году реформ большинству людей все еще непонятно, почему нахождение в интернате — плохо для ребенка. Нужны эмоции?
На тренинге «Трансформация систем ухода и поддержки детей и семей в Украине», организованном «Українською мережею за права дитини» совместно с Минсоцполитики при поддержке Европейского форума по вопросам инвалидности (EDF), ЮНИСЕФ, БО «Надія і житло для дітей», Save the Children, Lumos и МБО «БФ «СОС Дитячі містечка», бывшие воспитанники интернатов делились своими эмоциями.
«Даже врагу не пожелаю быть в интернате. Один ребенок плакал (наверное, он не мог говорить), не знаю, почему, может, что-то болело. Его накрыли одеялом (с головой) и к утру он умер, — вспоминал 29-летний Николай Семенюта. — ...Мне поставили диагноз, что я недееспособен. Пришлось в суде доказывать, что я — нормальный». Биологические родители отказались от Николая в роддоме. В интернате он прожил до 23 лет. Потом ему посчастливилось попасть в семью. «Моя жизнь с тех пор очень изменилась», — делится он.
28-летняя Татьяна Макеева находилась в интернатных учреждениях с двух месяцев. «К детям относятся как к скоту, — вспоминает она. — Интернат — это о выживании, ты должна быть «хорошей девочкой», чтобы тебя не трогали, нужно нравиться спонсорам».
У 19-летней Алины Гиба — семь лет опыта в приемной семье и четыре года — в интернате. «Когда я училась в школе, нам не выдавали книги, — рассказывает она. — Боялись, что мы их испортим (мол, «ты — приютская»). А оценки ставили в три раза выше, потому что имели к нам нас заниженные ожидания. Что-то сделала — уже прекрасно!»
23-летний Кирилл Невдоха провел в учреждениях институционного ухода 17 лет. Теперь системно адвокатирует развитие семейных форм воспитания и деинституализацию: «Семья — это не только о еде или доме, это в первую очередь об эмоциях — о человеке, который почувствует тебя, который поддержит».
«Если бы у служб по делам детей были такие ресурсы и штат, как у интернатов, они бы работали эффективнее, чем сейчас, когда на них сыпятся все шишки: «куда вы смотрели». Нужно перераспределить ресурсы с интернатов на социальные услуги, — считает он. — Задача соцслужб — не только контролировать родителей, но и поддерживать их».
«Моя мама умерла, когда мне было 10 лет. В 12 — ушел папа. Опекуны сменяли друг друга, — вспоминает 18-летний Александр Стукало, попавший в приют в 16. — Цените то, что у вас есть. Родительскую любовь ничто не заменит».
«Я бы сказала, что тема, ради которой мы собрались, — это возможность каждого ребенка расти в семье, ощутить тепло, возможность каждой семьи почувствовать поддержку, когда она нужна», — заявила министр социальной политики Оксана Жолнович.
«Фактически мероприятие посвящено новому витку деинституализации — созданию возможности устройства детей, оставшихся без родителей, в семьи», — говорит замглавы правления ГО «Українська мережа за права дитини» Марианна Онуфрик. Летом прошлого года Украина получила статус кандидата на вступление в Евросоюз. Тот факт, что реформа интернатной системы является одним из требований, Марианна Онуфрик считает окном возможностей для общественного сектора, который много лет пытается ее реализовать.
Важно не только учесть международный опыт — на мероприятии в очередной раз презентовали успешный опыт Румынии и Болгарии, о котором ZN.UA писало еще в 2014 году. Важно понять ошибки уже сделанного в Украине. Вроде бы страна приложила немало усилий, чтобы появились новые приемные, патронатные семьи, детские дома семейного типа (ДДСТ). Однако количество детей в интернатах не уменьшилось.
«Я ощущаю определенное дежавю, — с этих слов начала свое выступление экс-министр социальной политики, а ныне замглавы ОП Юлия Соколовская. — Но надеюсь, что в этот раз все получится, и совместными усилиями мы сможем трансформировать систему, полученную в наследство с советских времен. Ситуация усложнилась войной. Сейчас нужно думать о депортированных детях и их возвращении, и точно — не в институции. Думать о детях, эвакуированных за границу вместе с институциями, ДДСТ, приемными семьями, которые тоже должны вернуться в нормальные цивилизованные условия.
Своим присутствием я бы хотела засвидетельствовать важность нового старта деинституализации для президента и первой леди. Которые дают понять, что эта тема — очень важна для страны и для них лично. И что в них мы можем видеть поддержку. Надеюсь, мы правильно воспользуемся историческим шансом».
Очень хочется верить, что четвертый рестарт не превратится в попытку 0.4. Потому что, как сказала директор Save the Children in Ukraine Соня Куш, «дети не могут ждать, пока закончится война. Они должны расти и развиваться теперь».
«На официальной части мероприятия я получила замечание по поводу качества синхронного перевода — путанно и с пропусками смыслов, — написала на своей странице в Фейсбук глава правления ГО «Українська мережа за права дитини» Дарья Касьянова. — После завершения ивента наш международный консультант Жоржетт Мулхейр подошла к переводчику, чтобы узнать, какие были сложности. Оказалось, что переводчик все свое детство провел в интернате, и тема его страшно триггерила. Сказал, что мы опоздали с реформой лет на 60…».