«Поправки Лозового», о которых мы говорили в первой части интервью с главой Высшего антикоррупционного суда Верой Михайленко, — не единственная проблема, мешающая ВАКС быть эффективным, а судебному процессу — сбалансированным.
Что делать с циничным затягиванием дел армиями адвокатов топ-коррупционеров? Насколько адекватен на данном этапе борьбы с коррупцией в Украине институт соглашений, к которому все чаще прибегают САП и ВАКС? Как судьи относятся к давлению общественности, ожидания которой сильно завышены? Насколько справедливы претензии о непрозрачности ВАКС? Кто и как контролирует добропорядочность судей ВАКС, уже подавших несколько красных сигналов в громких делах?
Ответы мы искали во второй части интервью с главой Высшего антикоррупционного суда Верой Михайленко.
О затягивании дел адвокатами, холостых жалобах судей и изменениях в УПК
— Вера Владимировна, дело ведь не только в «поправках Лозового» и в том, кому продлевать сроки расследований и как их считать. Как в целом противодействовать злоупотреблению процессуальными правами фигурантами топ-дел и их многочисленными адвокатами? Что делать с тем, что часто только подготовительные действия к слушанию дела по сути продолжаются по три с половиной и более лет? Ведь кому, как не судьям ВАКС, знать слабые места слушания дел и кому, как не вам, понимать, какие комплексные изменения нужно вносить в УПК, чтобы сбалансировать процесс?
— Наш Уголовный процессуальный кодекс очень демократический, и это, конечно, хорошо. Но дело в том, что УПК рассчитан на добросовестное использование, что в наших реалиях — больше исключение, чем правило. То есть формально те положения, которые в нашем УПК являются качественными и демократическими, могут быть использованы и часто используются для того, чтобы если не полностью заблокировать дело, то очень сильно его затянуть.
— Есть ли на сегодняшний день законодательные инициативы, решающие этот вопрос комплексно?
— На самом деле есть несколько наработок относительно недопущения злоупотреблений в уголовном производстве. В рамках своих полномочий ВАКС приобщался к обсуждению одного из них, но остается много несогласованных вопросов. Здесь важно ввести такие нормы, чтобы, с одной стороны, они не препятствовали реализации права на защиту, с другой — давали суду возможность рассматривать дело даже в условиях систематических процессуальных диверсий.
Например, на сегодняшний день распространенной является схема неявки одного защитника из группы защитников, причем обвиняемый утверждает, что именно сегодня именно этот защитник должен давать пояснения, потому что такая тактика защиты. В следующем судебном заседании не появляется другой защитник — и так по кругу. Или многочисленные отводы и ходатайства с цитированием практики Европейского суда по правам человека и действующего законодательства на 60–70 страниц, которые по кругу заявляются разными участниками одной стороны. Неединичны случаи, когда выступление стороны защиты в дебатах или последнее слово длится несколько месяцев. Нередко судебное заседание, в котором решается судьба человека, превращается в перформанс, где защитник играет главную роль.
Это ненормально. Если не все участники понимают, что процедурные нормы нужно применять добросовестно, необходимо урегулировать это нормативно. Например, предусмотреть возможность устанавливать регламент выступлений сторон, оставлять без рассмотрения отводы, которые заявляются систематически, или ходатайства, заявляющиеся с целью очевидного затягивания уголовного производства.
Конечно, мы должны не забывать об адвокатуре как институте, имеющем отношение к судебной системе и правосудию в целом. Адвокатура выступает против самой идеи регламентации злоупотреблений в уголовном производстве, мотивируя это тем, что любые нормы о злоупотреблении являются недемократическими и сужают права адвокатов.
— Но ведь судьи ВАКС могут обращаться с жалобами на такие действия адвокатов в квалификационно-дисциплинарные комиссии адвокатуры (КДКА)?
— Да, и вопросы поведения также поднимаются на разных профессиональных площадках. Например, недавно был Судебный форум с отдельной панелью, посвященной вопросам поведения и дисциплинарной ответственности. Мы обработали статистику, и у нас достаточно много жалоб. К некоторым адвокатам применены самые легкие дисциплинарные взыскания — предупреждение. В подавляющем большинстве случаев дисциплинарное дело или вообще не открывается, или комиссия отказывает в привлечении адвоката к ответственности. Хотя адвокатское сообщество, представители которого преимущественно профессионально и добросовестно выполняют свою миссию защиты, должно первым реагировать на коллег, которые своим поведением вредят репутации адвокатуры в целом.
Об институте соглашений, фигурантах-беглецах и взаимодействии с САП
— Размышляя о повышении институционной состоятельности ВАКС, вы в первую очередь указываете на необходимость увеличить количество судей, не допустить дальнейшего расширения полномочий суда плюс отказаться от коллегий и перейти к единоличному рассмотрению отдельных категорий дел. Последняя инициатива, кстати, наиболее контроверсионна.
— Соответствующие законопроекты зарегистрированы в Верховной Раде. Действительно, есть разные мнения о введении единоличного рассмотрения дел. Обращаю внимание на то, что проектами предусмотрен не отказ от коллегиального рассмотрения дел, а лишь распространение на деятельность Высшего антикоррупционного суда общих правил формирования состава суда — когда коллегиальное рассмотрение уголовного производства осуществляется по преступлениям, за совершение которых предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок более десяти лет, и по ходатайству обвиняемого.
У нас подавляющее большинство именно таких дел, поэтому коллегиальное рассмотрение все равно останется. Такие же общие правила — и для административных, и гражданских дел, когда коллегиальность определяется с учетом сложности дела. Международные партнеры поддерживают введение единоличного рассмотрения, поскольку это — реальное повышение эффективности Высшего антикоррупционного суда.
— Институт соглашений — не менее контроверсионная тема.
— Я считаю, что в тех условиях, в которых мы существуем сейчас, институт соглашений — очень полезный инструмент для уголовного производства. Если приговор выносится на основании соглашения, это не означает, что лицо избежало наказания. Лицо получает свое наказание и при этом обычно выполняет очень важную роль, что предусмотрено условиями соглашения. Это могут быть разные обязательства, основное — дача разоблачительных показаний относительно других лиц, например, являющихся организаторами преступлений. В любом случае соглашение утверждается судом, проверяющим условия, предусмотренные сторонами в этом соглашение, на соответствие закону и возможность выполнения обвиняемым своих обязательств. Суд также проверяет на соответствие закону наказания, о котором договорились прокурор и защита. Те соглашения, которые мы сейчас получаем, действительно имеют значительный общественный интерес, ведь уголовное производство не заканчивается наказанием одного из его участников.
— Но ведь соглашения не предусматривают слишком большой срок наказания и конфискацию имущества …
— По-разному бывает. Может не быть конфискации имущества, потому что санкция статьи не предусматривает такого вида обязательного наказания, а к лицу применяется дополнительное наказание с лишением права занимать определенные должности. То есть фактически приговор вступает в законную силу и лицо уже не имеет должности, с использованием которой совершило преступление. Это позитив? Очевидно, позитив. Дальше мы говорим о больших делах, где схемы очень завуалированы, латентны и похожи на законную деятельность. И именно соглашение с одним или двумя обвиняемыми дает возможность досудебному расследованию выйти не на рядового водителя, менеджера среднего звена, а на организаторов таких схем.
— Оппоненты согласны и с вами, и с главой САП, но настаивают на том, что этот демократический инструмент тоже будет нужен нам немного позже. Адвокат Горецкий идет на соглашение и по сути откупается. Так какой это сигнал адвокатам, которых вы только что критиковали? Надо пройти какой-то период, чтобы дать несколько правильных сигналов обществу, чтобы оно почувствовало: заработал механизм неотвратимости наказания, а потом уже включать соглашения.
— Я считаю, что обществу надо объяснять важные или непонятные вопросы. Сейчас есть определенный парадокс: общество хочет, чтобы суды были независимыми, но при этом хочет влиять на них, чтобы они зависели от общественного мнения и удовлетворяли требования общества. Что касается ответственности на основании соглашений, то сам институт уголовного наказания ценен тем, что наказание не обязательно должно быть очень жестким, но оно обязательно должно быть своевременным и неотвратимым. Приговоры на основании соглашений обеспечивают это в полной мере.
— Но ведь такая реакция — потому, что обществу и адвокатам подан такой сигнал: организовывайте схемы, а если попадетесь, то сдадите судей и выйдете сухими из воды.
— Предположим, у нас есть обвиняемый «А» — высокопоставленное должностное лицо. Есть обвиняемый «Б» — должностное лицо среднего звена. Обвиняемый «Б» хочет заключить соглашение, и обвинение понимает, что без показаний этого обвиняемого «Б» не получится должным образом подтвердить участие главного фигуранта «А». Презумпцию невиновности никто не отменял, равно как и стандарт доказывания вне разумного сомнения. То есть соглашение как особый порядок уголовного производства имеет двойную цель — назначение наказания лицу, заключившему соглашение со следствием, и обеспечение доказательной базы для доказательства виновности в совершении преступления других лиц (ведь без первоначально заключенного соглашения следствие, возможно, не имело бы достаточных доказательств для этого). Соглашение, утвержденное судом, трансформируется в судебный приговор, которым лицу назначается наказание в рамках санкции статьи за определенное действие.
— Это вы о необходимости повышения эффективности и доказательной базы прокуроров и следователей сейчас говорите?
— Обвиняемый «Б», который соглашается на соглашение, обязуется дать разоблачительные показания во время досудебного расследования и в суде. И этот «Б», уже получивший наказание приговором на основании соглашения и, что важно, возместивший причиненный преступлением ущерб, в дальнейшем дает разоблачительные показания относительно обвиняемого «А», с помощью которых, в том числе, обеспечивается стандарт доказательства его вины вне разумного сомнения. Под обвиняемым «А» я имею в виду лиц, занимающих высшую ступень в механизме определенной преступной деятельности.
— Ок, здесь ваша позиция понятна. Сейчас судьи ВАКС активно используют инструмент уменьшения залога. Создается впечатление: еще немного — и господин Князев пойдет домой на свой известный на всю страну диван. Как вы это прокомментируете?
— Без какой-либо привязки к конкретным делам замечу, что залог — мера пресечения, а не наказание. Его задачей является обеспечение действенности уголовного производства, в частности надлежащее процессуальное поведение подозреваемого, обвиняемого. Что важно отметить: следственный судья, суд, применяя меру пресечения в виде содержания под стражей, обязан назначить залог (за исключением определенных случаев), после внесения которого лицо освобождается из-под стражи.
Уменьшение залога не свидетельствует о том, что подозреваемый, обвиняемый не получит в дальнейшем справедливого и достаточного наказания. Согласно стандартам Европейского суда, размер залога, примененного к лицу, не может быть несоразмерным для него. Если лицо содержится под стражей, следственный судья, суд должен каждые два месяца проверять наличие оснований, если сторона обвинения заявляет ходатайство о продлении содержания под стражей.
Так же по ходатайству стороны защиты об изменении меры пресечения следственный судья, суд должен оценить соответствующие аргументы. Это — не только требование национального УПК, но и демократический стандарт, выработанный Европейским судом, и мы должны ему следовать. И вопрос размера залога — это персонифицированный вопрос, связанный со значительным количеством факторов. То есть следственный судья, суд может уменьшить размер залога в свете индивидуальных обстоятельств подозреваемого, обвиняемого. Уменьшение залога не указывает на то, что нет доказательств виновности, мера пресечения и подтверждение следствием виновности лица — это параллельные процессы.
— То есть для суда не имеет значения, где находится основной фигурант, — сидит он в СИЗО или дома?
— Смотрите: и содержание под стражей, и домашний арест, и залог, и личное обязательство, и личное поручительство — все эти меры пресечения направлены на то, чтобы уголовное производство было действенным. Чтобы лицо, к которому применена такая мера пресечения, не нарушало своих процессуальных обязанностей: не уничтожало доказательств, не влияло на свидетелей, не препятствовало досудебному расследованию. А конкретный вид меры пресечения, в частности и размер залога, определяется с учетом обстоятельств инкриминированного преступления и индивидуального положения подозреваемого, обвиняемого.
— Но ведь и глава САП Александр Клименко говорит, что не опускал бы залог Князеву.
— Не комментируя конкретные фамилии, отмечу еще раз, что вопрос определения размера залога — это компетенция следственного судьи, суда, прокурор может лишь просить назначить определенный размер. Законодательством установлены границы минимального и максимального размера залога для правонарушений соответствующей тяжести. Но в реалиях ВАКС в ходатайствах отмечаются суммы, которые в сотни и тысячи раз превышают максимальную цифру, установленную законом. Да, это допускается, но в исключительных случаях.
— Фигуранты, которые не сидят в СИЗО. Сколько сбежавших? На кого возложен контроль?
— Контроль над исполнением меры пресечения, не связанной с содержанием под стражей, осуществляет сторона обвинения. В то же время законодательством предусмотрен особый порядок уголовного производства — при отсутствии подозреваемого, обвиняемого (in absentia) То есть даже если подозреваемый, обвиняемый скрывается от досудебного расследования и суда, уголовное производство в отношении его при соблюдении определенных условий может продолжаться.
— Я к тому, правильно ли судья соотносит меру пресечения.
— Судья связан требованиями закона и необходимостью соблюдения прав человека, тем более ограничивая их мерой пресечения. Если сторона обвинения не выходит с инициативой взять лицо под стражу, то суд ни в коем случае не может инициировать это самостоятельно. В определенных случаях, если мы говорим, например, об уголовных проступках, у лица нет меры пресечения как таковой. Отсутствие меры пресечения действительно иногда негативно влияет на надлежащее поведение подозреваемого, обвиняемого, есть случаи, когда действующий народный депутат, обвиняемый в совершении уголовного проступка, находится в розыске. Есть и другие субъекты, которые, возможно, решили не тратить время на участие в уголовном производстве и исчезли. Конечно, они находятся в розыске.
Сегодня есть другой способ избежания подозреваемыми и обвиняемыми участия в уголовном производстве — мобилизация (причем часто по заявлению самого лица) или контракт о прохождении военной службы.
— Это уже проблема?
— Если мы говорим о том, что человек действительно хочет защищать Родину, я это уважаю. Но когда лицо мобилизуется в конце судебного разбирательства, чтобы проходить службу на Закарпатье или Волыни… Это, видимо, не совсем об этом. Я не могу сказать, что это тенденция, но такие случаи неединичны.
О взаимодействии с САП, доказательной базе и сроках давности
— Насколько эффективно у вас в целом налажено взаимодействие с прокурорами САП? Кроме бодания относительно продления сроков расследования.
— Наше взаимодействие проходит исключительно в процессуальной плоскости. Специализированная антикоррупционная прокуратура активно направляет нам дела для рассмотрения. Я понимаю, что дел действительно много, они преимущественно сложные и объемные. Но есть случаи, когда для рассмотрения дела судом остается совсем мало времени в рамках общего срока давности привлечения к ответственности. Если мы вспомним дела о недостоверном декларировании, то рассмотреть их в такой срок было очень сложно, а в определенных случаях — невозможно. Например, в марте заканчивается срок давности привлечения к ответственности, а дело направляют в суд в начале марта. То есть досудебное расследование шло месяцами, а судебная коллегия должна рассмотреть его за две-три недели.
— Это касается только декларативных дел или топ-коррупции тоже? Мы уже затрагивали эту тему в первой части нашего интервью, когда говорили о том, почему САП часто вынуждена объединять дела.
— Не могу оценивать объективно, потому что не веду досудебное расследование, но мне кажется лишним собирать в одном деле десятки эпизодов или сотни участников. Закончили расследование эпизода и можете доказать участие исполнителя или организатора — направляйте в суд. Ведь современные реалии доказали, что чем больше участников в деле, тем дольше оно будет рассматриваться. Об использовании инструментов УПК Украины для этого мы уже говорили. Иногда многие материалы, предоставленные на исследование суду во время судебного разбирательства, ничего не подтверждают и не опровергают.
— Доказательная база плохая?
— Нет, просто мне иногда кажется, что подается много лишнего, например, результаты следственных (розыскных) действий, другие документы или свидетельские показания, которые ничего не доказывают. Опять же, я по-другому смотрю на дела, чем стороны, но то же самое можно доказать или опровергнуть с меньшим количеством документов и с меньшим количеством свидетелей. Выберите из 50 свидетелей (большинство из которых не сообщают ничего важного) десять ключевых, которые точно дают вам железобетонную позицию, и обеспечивайте их участие в суде. Так же и с документами. У меня недавно был случай, когда прокурор, приобщая к делу неважный документ, на вопрос: «В подтверждение каких обстоятельств вы это добавляете?» ответил: «Мы проводили это следственное действие, пусть оно будет в деле».
— Это некомпетентность?
— Нет. В подавляющем большинстве прокуроры САП — профессионалы. Я думаю, это просто видение. Детективы и прокуроры проводили большой объем следственных действий, они это все собрали, они ценят то, что сделали, и это, конечно, правильно. Но это влияет на срок рассмотрения, потому что все необходимо приобщить к делу и исследовать. Плюс это дает стороне защиты возможность говорить о том, что доказательства стороны обвинения ничего не подтверждают. Так же свидетели: мы их вызываем разными способами, организовываем видеоконференцсвязь… А свидетель приходит и говорит какие-то общие вещи, не усиливающие доказательную базу обвинения. А все это время. И это, кстати, не только для прокуроров характерно, но и для защитников. Поэтому мне хотелось бы больше концентрации сторон на качестве, а не на количестве, — предоставлять только те доказательства, которые действительно что-то подтверждают или опровергают.
— Понятно, что в короткие сроки давности действительно очень тяжело обеспечить под ключ процесс следствия и судебного разбирательства. Возможно, есть смысл и продлевать сроки давности по отдельным делам. Насколько мне известно, об этом речь идет, например, и в рекомендациях ОЭСР и других партнеров. Другой вопрос важен и касается тоже суда: есть случаи, когда в суде еще на этапе досудебного расследования некоторые вопросы рассматриваются месяцами, а то и год. Например, разрешения на заочное следствие или меры пресечения. В таких случаях возникает вопрос: а что будет, если эти дела начнут рассматривать в суде полноценно, если столько времени надо на рассмотрение только одного аспекта? Означает ли это, что в делах с большим количеством участников и адвокатов система в целом бессильна?
— Сроки давности привлечения к ответственности установлены законом, они не короткие. Например, если мы говорим о тяжких преступлениях, это десять лет со дня совершения лицом уголовного правонарушения, об особо тяжких — пятнадцать. Важно, что ход давности останавливается, если лицо, совершившее уголовное правонарушение, уклонилось от досудебного расследования или суда. В таких случаях ход давности восстанавливается со дня появления лица с признанием или его задержания. Вместе с тем и дела сложные, если мы говорим об экономике или легализации. Часто есть потребность получения международной правовой помощи, а это очень длительные процессы.
О завышенных ожиданиях общественности, дисциплинарной ответственности судей и непрозрачности заседаний
— На антикоррупционном форуме в декабре вы в который раз подчеркнули, что у общественности слишком завышены ожидания в отношении ВАКС и суд постоянно ощущает давление. Почему?
— С одной стороны, общественность приветствовала результаты конкурса и старт работы ВАКС. С другой — когда суд принимает решения, которые не нравятся общественности, появляется критика, недовольство и открытая травля судей. Это неправильно. Можно и иногда нужно критиковать суды, можно критиковать судебные решения, но это должна быть конструктивная критика. И она не должна переходить в оскорбления и открытое поощрительное неуважение к судебной власти. Потому что судебное решение, вступившее в законную силу, независимо от того, нравится оно кому-то или нет, является актом правосудия и обязательно для исполнения всеми органами государственной власти, органами местного самоуправления, их должностными и служебными лицами, физическими и юридическими лицами и их объединениями на всей территории Украины.
Кроме того, вынести судебное решение может только человек, углубившийся в материалы дела. А это только тот судья, который рассматривает дело. Безусловно, и прокурор, и следователь — тоже в материале, но они смотрят на поставленный перед судьей вопрос со своего ракурса, а судья — системно и комплексно. Это надо учитывать.
Каждый судья ВАКС — добропорядочный и профессиональный специалист, которого отобрали путем жесткого конкурса, проходившего при участии общественности и международных экспертов. К качеству обоснования судебных решений ВАКС сегодня нет претензий, это без преувеличения новый уровень мотивации и обоснования. Большинство судебных решений первой инстанции поддерживается Апелляционной палатой ВАКС и Верховным судом. И даже если вы прочитали судебное решение и не соглашаетесь с его мотивами, это не значит, что оно перестает быть судебным решением, требующим уважения и выполнения.
Конечно, в правосудии не исключены ошибки, поэтому и существует процедура апелляционного и кассационного обжалования, где суд высшей инстанции может или подтвердить решение, или изменить и отменить его.
— Механизм дисциплинарной ответственности судей ВАКС?
— Мы здесь находимся в такой же ситуации, как и все судьи. С одной стороны, сторона защиты часто использует жалобы в ВСП как инструмент давления на судью. С другой — должен быть действенный и независимый механизм реагирования на определенные действия судьи внутри самой судебной системы.
У нас есть опыт привлечения судей ВАКС к дисциплинарной ответственности в течение 2020–2021 годов, но соответствующие решения были отменены. Я думаю, что поданных на судей ВАКС жалоб в ВСП сейчас достаточно.
— У вас есть доверие к этому составу ВСП?
— Да. Судебная система долго ждала, когда наконец будут сформированы ВККС и ВСП. Они должны быть независимыми и профессиональными, а процедуры привлечения судей к дисциплинарной ответственности — прозрачными и четкими.
— Судья-изобличитель, который даст сигнал, что в суде происходят не очень правильные вещи, — это реальность или фантастика в ВАКС?
— Мне кажется, что это — реальность. Любой судья не должен толерировать недобропорядочные или коррупционные поступки, в первую очередь своих коллег. Мы уже наконец отошли от такого понятия, как «круговая порука». Я уверена в каждом из своих коллег в плане добропорядочности, поэтому если гипотетически допустить какую-то «просьбу» или «предложение», они не остались бы без реагирования.
— Как?
— У нас есть компетентные органы, непосредственно работающие с такими вопросами, — НАБУ, ГБР и прочие.
— Публичность и прозрачность ВАКС. У общественности есть вопросы.
— Доверие — это двухстороннее движение. К сожалению, в обществе уровень институционного и персонального доверия низкий. Мы готовы формировать доверительные отношения с обществом, доверяем ему, мы максимально открыты, прозрачны, мы коммуницируем на языке общества, комментируем принятые судебные решения, разъясняем те или иные вопросы, возникающие в деятельности и представляющие общественный интерес, отвечаем на вопросы. Только в диалоге рождается доверие. Не надо сразу искать «зраду» в принятых судебных решениях и на уровне привычки или стереотипного мышления подозревать судей в чем-то плохом. Нужно воспринимать любой суд как независимый орган правосудия и не требовать от него постановки того или иного решения.
— Но почему, например, в судебном реестре часты случаи, когда судьи закрывают полностью тексты решений, даже когда заседания проводились в открытом режиме?
— Если решение принимается в открытом судебном заседании, нет оснований закрывать судебное решение. Вместе с тем во время общего открытого судебного заседания определенные вопросы могут рассматриваться в закрытом режиме и они не должны быть обнародованы. Но технически нет возможности закрыть только часть решения.
Когда мы передаем в ЕГРСР решение, принятое в закрытом судебном заседании или частично в закрытом режиме, есть только две опции — закрыть полностью или оставить открытым текст полностью. Частичное обнародование текста приговора невозможно с технической точки зрения, поскольку существует только один экземпляр полного текста решения, и если даже одно предложение из него исследовалось в закрытом судебном заседании, текст будет закрыт полностью. Гипотетически это, конечно, возможно, но требует дополнительных действий, не предусмотренных законом.
Судья, который весь день проводит в судебных заседаниях, за анализом судебных материалов и подготовкой решений, не должен тратить свое время на дополнительные действия, не предусмотренные законом, только потому, что кому-то интересны определенные части решения, принятого в частично закрытом судебном заседании.
— Но это влияет на доверие суду, я думаю, если это можно как-то наладить, то нужно сделать.
— Мы это коммуницировали, конечно. Есть разработчик программы, есть администратор, но если будет в системе опция «закрывать частично», конечно, будем это делать.
— Отдельные судьи отказываются рассматривать заявки на трансляции заседаний ВАКС от журналистов и третьих лиц. Соглашаетесь ли вы с этим подходом, и если нет, то как можно изменить эту практику?
— По общему правилу, уголовное производство осуществляется открыто, но следственный судья, суд могут принять решение об осуществлении уголовного производства в закрытом судебном заседании в течение всего судебного производства или его отдельной части. В свою очередь проведение в зале судебного заседания фотосъемки, видеозаписи, транслирование судебного заседания допускаются на основании определения суда, которое принимается с учетом мнения сторон и возможности проведения таких действий без вреда для судебного разбирательства.
То есть, принимая решение о разрешении на трансляцию, судья учитывает мнение участников и безопасность для самого дела. Ведь в заседании может быть разглашена определенная персональная информация или другая информация, охраняемая законом. Это тоже важно для цивилизованной страны. Мы хотим наблюдать быстрые и жесткие судебные процессы. Но если кто-то из наших родственников или близких знакомых попадает в такую ситуацию, то риторика таких лиц меняется, чтобы суд справедливо и объективно разобрался. Да?
— Да.
— Поэтому мы не можем ради того, что всех интересует, как проходит процесс или выглядит подозреваемый, обвиняемый, пренебрегать положением закона по охране определенных сведений. Поскольку статус подозреваемого или обвиняемого не лишает лицо защиты персональной информации, а сведения досудебного расследования не могут разглашаться без разрешения соответствующего субъекта. Поэтому это просто надо понять и принять.
Отдельным аспектом вопроса о закрытых судебных заседаниях являются производства на основании соглашений. Суд может утвердить такое соглашение, а может не утвердить. Но обстоятельства уголовного производства, установленные судом, выписываются в приговоре или в определении. И если мы проводим заседание в производстве по соглашению в открытом судебном заседании, а потом его не утвердим, вернув уголовное производство для продолжения досудебного расследования, то сведения досудебного расследования, которые согласно закону являются «защищенной» информацией, станут доступны неограниченному кругу лиц. Как вы думаете, пострадает ли от этого досудебное расследование и уголовное производство в целом? Очевидно, что да.
— Но даже тогда, когда вы анонсируете очередное заседание на сайте или в сетях, то не всегда даете достаточно информации. Люди не понимают, по какому поводу, по какому делу это заседание. Почему?
— Мы не можем говорить и оперировать фамилиями подозреваемых, обвиняемых. Поэтому мы даем информацию по номеру дела. Каждое лицо, которое следит за делом, может зайти на сайт судебной власти и по этому номеру посмотреть, где уже есть конкретные фамилии. Мы как суд не можем об этом говорить. Да, наверное, надо сделать два лишних движения — зайти на сайт судебной власти и ввести номер дела, но там система такую информацию выдает. Поэтому, неуказание судом в анонсах судебных заседаний конкретных фамилий подозреваемых, обвиняемых не влияет на осведомленность общества об определенном процессе.
— Резюмируя, скажу, что в ходе нашего долгого разговора и вы, и я чувствуем, что закончилось время ожиданий относительно институций антикоррблока и пришло время прямых вопросов. В том числе и к ВАКС.
— Я думаю, сейчас пришло время сознательного взаимодействия — между сторонами уголовного производства, между сторонами и судом, между судом и обществом. Но для того чтобы сознательно взаимодействовать, мы должны быть честными и открытыми между собой. Не надо ожидать того, что суды и судьи будут нравиться всем, но и нельзя требовать от них решений, обусловленных исключительно общественным запросом.
Ведь правосудие — это значительно глубже, чем то, что люди привыкли видеть на поверхности. Это демократические стандарты и установленные национальным законом процедуры, внимательное отношение к позициям и аргументам сторон, подробная оценка каждого предоставленного сторонами доказательства и анализ их совокупности, ответственность за соблюдение баланса между правами отдельного лица и интересами всего общества, согласование позиции внутри судебной коллегии (во время судебного разбирательства), составление текста судебного решения и прочее. Общественность должна принять как аксиому, что суд, хотя это и часть всего общества, является органом правосудия. А правосудие требует соблюдения правил. Всеми участниками.
На все возникшие вопросы мы отвечаем на языке судебных решений, комментариями, новостями и анонсами на официальных страницах суда, участием судей в научно-практических мероприятиях. Но эти ответы надо хотя бы попытаться не только послушать, но и услышать.