Возле могил родных братьев моей мамы посадили березу. В Скадовске летом воздух — словно жар. И чтобы эта береза зацепилась за землю и выжила, мама ежедневно под вечер ездила ее поливать. А когда не могла сама, просила кого-то другого.
Я помню, как после тяжелой работы на даче она брала пластиковые бутылки в сумку, садилась на велосипед и уезжала за город на кладбище.
Я спрашивала маму, зачем она это делает: «Ты устала, почему бы тебе не отдохнуть?». А она спокойно отвечала: «Жаль, такая уж хорошая березка, без воды засохнет…» А еще говорила, что так надо.
Хотя в той заботе, с какой она поливала березу, вырывала сорняки, успевавшие за день прорасти, разговаривала со своими братьями, было нечто большее, чем просто «так надо». Для нее это была крепкая связь с братьями, их общим детством, уважением к матери, которая не могла прийти на могилы сыновей.
Неподалеку была могила старенькой бабушки. Возле нее всегда стояли свежие цветы. Ее муж каждое утро и каждый вечер в то лето, сколько я помню, привозил цветы и молился. Перекинется несколькими словами с мамой — и возвращается к жене, рассказывает ей новости, что-то читает из молитвенника.
Мама удивлялась такой преданности, ведь за годы семейной жизни всякое бывает. Но я замечала и ее восторг, и печаль, и надежду. «Будут ли на мою могилу приходить каждый день?» — приговаривала она, глядя на дедушку-соседа.
…Когда началась вооруженная агрессия на востоке Украины, кроме всего прочего, я была шокирована свидетельствами людей, которые не могли посетить могилы родственников. Линия фронта разделяла села и кладбища, из-за оккупации родных мест многие украинцы не могли вернуться домой и… на могилы своих близких.
«Как это жестоко», — как-то подумала я. В большинстве культур память о родственниках и предках была связана с местом погребений. И не было страшнее для чествования памяти и любви к близкому человеку, чем невозможность достойно похоронить его; посещать место, где он покоится (даже если его прах развеяли над морем). Даже хуже — запрет этого.
На недавней встрече с женщинами, пережившими потерю, я познакомилась с координатором проектов по работе с семьями погибших Департамента военного капеланства УГКЦ Натальей Дубчак. Ее сын погиб среди первых воинов — в 2015 году. Сегодня Наталья помогает семьям погибших пережить потерю.
Женщина рассказывала: «Я — счастливая мать. Возможно, это дико звучит, но мы, матери, между собой говорим, что есть мамы более и менее счастливые среди тех, кто потерял детей на войне. Я смогла похоронить сына в открытом гробу, я его видела, смогла в последний раз его обнять, проститься с ним и отпустить».
Мгновение помолчав и овладев собой, Наталья продолжала: «А есть матери, которым приходится хоронить своих детей в закрытом гробу. Есть те, которые видели, как умирает ребенок в госпитале, и могли хоть как-то подготовиться к неизбежному. Но есть ведь те, кто до сих пор ждет без вести пропавших».
И во мне отзывалось каждое слово Натальи.
Моя мама умерла в декабре — как раз перед полномасштабным вторжением и оккупацией Скадовска. Мы пытались похоронить ее так, как ей бы этого хотелось. Она любила свой дом и не хотела лежать где-то в холодном чужом помещении прежде чем ее понесли бы на кладбище. На похоронах были ее самые родные, а еще пришли почти все соседи из нашего большого девятиэтажного дома. А те, кто не заходил в дом, провожали во дворе…
Ее похоронили на кладбище неподалеку от братьев. И прежде всего я подумала, что весной посажу цветы и ежедневно, пока нахожусь дома, буду приезжать их поливать. А через год поставлю хороший памятник.
И самое жестокое, что могло быть для меня, растерянной дочери, — не иметь возможности прийти на ее могилу. Уже два года как. Лишь получать фото от близких, оставшихся в оккупации, и слова утешения: «Ира, не волнуйся, мы приходим к твоей маме. Вот перед Пасхой убрали… Пришли фото, мы поставим новое, то уже выгорело… Что написать на нем?».
А впрочем, я еще «счастливая» дочь, потому что у меня была возможность ее похоронить… Две мои подруги-скадовчанки не смогли похоронить своих отцов.
Мариуполь-2022. В статьях о родном городе автор книги «Наше. Спільне. Як зберегти в собі людину під час і після війни» Таня Касьян вспоминает о временных могилах горожан на детских площадках и на скорую руку сделанных крестах.
Еще меня злит, когда читаю о заминированных кладбищах и памятных местах, которые из-за опасности нельзя навещать. На одной только деоккупированной территории Харьковщины нужно обследовать и разминировать почти тысячу кладбищ!
…Ритуалы для чествования умерших играют важную роль в процессе проживания потери — об этом идет речь в «Щоденнику турботи про себе. У втраті й горюванні», разработанном психологом Викторией Черновой и доулой смерти Кристиной Бут (в рамках реализации проекта HALLI 2.0 по инициативе Сети защиты национальных интересов «А Н Т С» и при финансовой поддержке NED). Именно благодаря ритуалу прощания наш мозг имеет в своем распоряжении время для адаптации и хотя бы базового осознания того, что произошло. Также он помогает поддерживать условную связь с близкими даже после их смерти.
Ритуалы бывают разные: собственно церемония погребения, поминания, годовщина или другие памятные даты, которые ты проводишь в кругу родственников, посещение могилы и т.п. Но неизменно то, что эти символические действия помогают сохранять невидимую связь между вами, а еще воспоминания и тепло взаимоотношений. В «Щоденнику…» содержится 30 упражнений на каждый день, выполнение которых поможет немного облегчить путь скорби.
И вот в один из дней я прочитала важную подсказку: «Если бы у тебя была возможность создать свой ритуал прощания, что бы это было? Почему?».
А дальше предлагалось: «...Если у тебя будет достаточно сил и желания, можешь попытаться провести свой ритуал прощания. Кстати, его не обязательно проводить наедине — ты можешь пригласить человека, которому доверяешь больше всего».
Сегодня я не имею возможности посещать могилу матери, приносить ей каждый день цветы, как тот дедушка — своей жене, поставить ей памятник. И я не знаю, когда это станет возможным. Но мой ритуал прощания с мамой и возможность поблагодарить ее за все те любовь и заботу, которые она отдавала без меры, — говорить о ней. Вот как сейчас…