По наблюдениям и отзывам военнослужащих, за последние полгода они почувствовали некоторое улучшение в медицинском обслуживании в госпиталях, эффективнее работает горячая линия, появились протоколы и объемы оказания медицинской помощи. Однако вопросы доступа к медицинским услугам военных, которые имеют хронические заболевания или заболели в армии, иногда решаются трудно. Тех, кто болеет в армии, часто называют «косарями». Жаловаться же системе часто означает получить «задачу 200» — от неудобных избавляются быстро.
Тем временем здоровый солдат имеет больше возможностей защищать страну. Кроме того, защита права военнослужащих на доступ к медицине, забота об их жизни и здоровье на всех этапах — это еще и позитивный штрих к мотивации идти служить другим. Она, к сожалению, сейчас крайне низка. Год назад при Минобороны был создан Департамент здравоохранения, а его руководителем назначили Оксану Сухорукову, имевшую большой опыт работы в системе здравоохранения, но не в военной сфере. Некоторые кадровые военные из-за этого относятся к ее инициативам враждебно — дескать, не в контексте. Другие же, наоборот, смотрят на работу департамента с надеждой, потому что его директор всегда ищет, как быть в контексте.
О движении к созданию единого медицинского пространства для гражданских и военных; о новых объемах оказания медицинской помощи на догоспитальном этапе; о том, что делать с больными в армии; о реинтеграции освобожденных из плена украинских военных, а также о том, почему сейчас медучреждения обеспечивают реабилитацию раненых максимум на четыре месяца, ZN.UA разговаривало с директором Департамента здравоохранения Оксаной Сухоруковой.
— Оксана Сергеевна, в начале вашей работы в департаменте мы уже говорили о том, что такое единое медицинское пространство. Что за это время удалось в этом направлении, а что — нет, почему и каковы планы?
— Единое медицинское пространство — это об объединении всех медицинских ресурсов, какие у нас есть, понятное финансирование и управление. За это время нам удалось, во-первых, внедрить медицинскую информационную систему (МИС) на госпитальном уровне. Работаем над тем, чтобы была интеграция с электронной системой здравоохранения (ЭСЗ) и данные о пациентах из военных госпиталей туда вносились так же, как и из гражданских больниц.
Некоторые наши госпитали (Харьковский и Одесский, Центральная стоматологическая поликлиника) уже заключили договора с Национальной службой здоровья (НСЗУ) и участвуют в программе лечения и зубопротезирования, получая дополнительное финансирование по отдельной программе. Это то, что удалось.
Именно сейчас наши специалисты тестируют внедрение МИС на передовых хирургических подразделениях, дальше будет военное звено. Есть договоренность с благотворительной организацией об обеспечении таких подразделений планшетами. В отличие от гражданских учреждений, в военной медицине подходы к финансированию другие, и от того, внесут учреждения данные или нет, для них ничего не изменится. Но радует то, что врачи мотивированы передавать данные пациентов друг другу и не проводить дополнительные обследования. К тому же в военное звено пришло много людей из гражданской жизни, они уже привыкли к МИС. Мы стоим перед вызовом создать продукт, отвечающий ожиданиям врачей и позволяющий в дальнейшем уменьшить бумажную работу.
Кроме того, я бы хотела, чтобы военные госпитали участвовали в программе централизованных закупок, когда государство закупает некоторые лекарственные средства и медицинские изделия. Сегодня в этой программе есть две вещи, которые нас очень интересуют: металлические пластины для остеосинтеза и эндопротезы. Если их закупает государственное предприятие «Медичні закупівлі України» для гражданских учреждений здравоохранения за счет госбюджета, то почему бы не делать этого и для учреждений здравоохранения Минобороны? Это оптимизирует затраты государственных средств и администрирование таких типов закупок. Решение этого вопроса лежит во взаимодействии с Минздравом.
Еще одна вещь, которую сейчас сделать еще не удалось, — это регулярные ротации медицинского персонала между военным и госпитальным звеном (назначая командующим Медицинских сил Анатолия Казмирчука, министр ставил задачу по ротации. — А.К.).
— Позволю себе ремарку: интеграция с ЭСЗ очень важна. Поскольку сейчас военные часто жалуются на то, что, попадая в гражданское медучреждение, им каждый раз приходится пересказывать сначала всю свою историю болезни и ранений.
— Здесь нужны усилия не только Минобороны, но и Минздрава и НСЗУ. Сейчас ЭСЗ принимает не все данные о пациенте. По большому счету структурированные данные о диагнозах, проведенных интервенциях, описание диагноза и симптомов, исследований, лабораторных анализов и перечень лекарственных средств, которые получал пациент на протяжении стационарного лечения, либо могут передаваться текстовым полем (это делают не все больницы), либо не передаются вообще, за исключением некоторых показателей, которые влияют на оплату по пакетам. Поэтому здесь нужен комплексный подход. Насколько мне известно, Минздрав сейчас работает над внедрением классификатора или справочника, чтобы все это описать в структурированных данных.
Было бы очень хорошо, если бы НСЗУ могло сохранять файлы с визуализацией. Мы уже поднимали этот вопрос о сохранении ортопантомограмм для оценки стоматологического состояния военнослужащих и идентификации тел погибших. Сейчас этот момент тоже обрабатывают.
— Это, в частности, приближает нас и к созданию реестра травмы? Есть ли продвижение в этом направлении?
— Мы продвигаемся в направлении сбора структурированных медицинских данных о том, что происходит с пациентом. И, конечно, в нашем МИС будет намного больше информации, чем в ЭСЗ. Не потому, что мы жадные, а потому что на сегодняшний день ЭСЗ не в состоянии принять всю информацию, которую генерирует МИС. Мы на связи с травма-реестром США, исследуем процессы, которые происходят во время внесения данных. Смотрим, какие из этих данных можно собирать через МИС. Это вопрос ближайшего будущего. После запуска МИС и электронной первичной медицинской карточки на догоспитальном этапе структурированные медицинские данные начнут накапливаться.
— Ранее мы уже говорили о необходимости возобновить судебно-медицинскую экспертизу. Что с этим сейчас?
— Судебно-медицинская экспертиза — зона ответственности Минздрава. Мы обратились к ним письмом с просьбой восстановить полноценные судебно-медицинские разрезы или ввести КТ-разрез. Думаю, этот вопрос лучше задать им. Но мы понимаем, что для этого нужны как человеческие, так и материальные ресурсы в сфере, которая не была приоритетным направлением в течение длительного времени.
— За время появления департамента появились два знаковых документа. Первый — изменения в приказ 402. Насколько совершенно, по вашему мнению, новое расписание болезней? Насколько это что-то изменило? Адекватность определения пригодности/непригодности иногда, как и ранее, вызывает много вопросов. Например, люди с гепатитом С, если нет цирроза и выраженных нарушений функций печени, пригодны. Но это инфекционное заболевание, которое отчасти передается и контактным путем.
— Те, у кого есть какие-то физические ограничения, идут служить в подразделения обеспечения или медицинские, в образование, логистику. Армия — это не только штурмовые группы. Это огромный механизм, в котором есть юристы, делопроизводители, кадровики, есть штабная работа, медицина, образование, логистика и тому подобное. То есть, если человек хромает, это не значит, что он не может служить. Вопрос в том, где он может служить. Потому что, с одной стороны, мы хотим такую мощную армию, как в Израиле. А с другой — почему-то забываем, что в Израиле в обязательном порядке служат все. А у нас, когда речь идет о мобилизации, то в принципе мы хотим такую армию, но здесь — немножко другую. Те, кто действительно не может служить, не должны служить. Те, кто может принести какую-то пользу, должны служить там, где могут принести пользу. Я не исключаю ошибок, они всегда случаются. Это человеческий фактор. Обращения, которые к нам поступают, мы обрабатываем. Но вопрос справедливости очень щекотливый. Поговорим о тех, кто сидит в окопах третий год, не может пойти в отпуск, не видит своих семей…
Я бы больше говорила о доступности лечения. Например, для военнослужащих с хроническими заболеваниями — о непрерывности их лечения.
— Поговорим. Что делать с больными в армии? Не ранеными, а теми, кто, находясь в армии, заболел?
— Они обращаются в свое медицинское подразделение, а медицинское подразделение либо своими силами оказывает им помощь, либо направляет их дальше.
— Неофициально, иногда на уровне внутренних ДСП, подразделения отчасти лишили права писать освобождение от служебных обязанностей, учитывая какие-то болезненные состояния, но пишут «ограничение физических нагрузок» при части. И что это означает, никто не знает. Где можно ознакомиться с перечнем таких ограничений?
— Вы меня просите прокомментировать приказ военного командования. Это выходит за рамки моих полномочий.
— По наблюдениям и отзывам военнослужащих, стало немного лучше в плане обслуживания — госпитали, горячая линия. Но проблема доступа к обследованию и своевременному лечению не решена, потому что это — ответственность командиров. Возможно, стоит задать вопрос о разграничении ответственности? Ну не может, условно говоря, ротный, человек без медобразования, на глаз решать, пускать в больницу девушку, которая вследствие несвоевременного лечения потом теряет яичник, или мужчину, который со временем становится инвалидом. Это очень масштабная проблема.
— За подчиненных военнослужащих отвечает командир, и он принимает решения о том, что происходит с личным составом. Основная задача командира — выполнить приказ. Он рассчитывает силы и средства, необходимые ему для выполнения приказа. Вы говорите, что человек без медицинского образования не может самостоятельно что-то решить, однако командир руководствуется информацией, которую ему предоставляют медики из медицинского подразделения военной части. Поэтому медицинская экспертиза у командира есть, он оценивает ситуацию и принимает решение. Конечно, мы не игнорируем запросы от военнослужащих, которые заболели. Видим их даже в соцсетях. Кто-то может подтвердить свою болезнь, кто-то нет. К сожалению, мы не можем проверить каждый случай. Но чтобы понять, например, тенденции, Департамент здравоохранения вместе с Армия+ разработали опрос для военнослужащих: болеют ли они, чем именно и оказывают ли им должную помощь именно в их подразделениях. Опрос о доступе к медпомощи будет в приложении Армия+. Запустить его планируется на будущей неделе, сейчас оно на согласовании с заместителем министра обороны по вопросам цифровизации. После того, как соберем данные, сделаем выводы.
— Второй знаковый документ, который появился за это время, — объемы оказания медицинской помощи. Когда они будут опубликованы? И на что это повлияет фактически?
— На самом деле есть два знаковых документа о помощи на догоспитальном этапе — домедицинской и медицинской. Объемы домедицинской (которую в народе называют такмедом) определены. В БОВП мы подали свои предложения, как это нужно преподавать, какой должна быть программа.
Сейчас визируют стандарты индивидуальной подготовки по домедицинской помощи для двух уровней. И мы работаем над стандартами для следующих уровней, чтобы перезагрузить и стандартизировать процесс подготовки, например, стрелков-санитаров и боевых медиков. Но подчеркиваю: мы можем создать полторы тысячи идеальных документов, но чтобы это заработало, должна быть имплементация на местах. Чтобы научить военнослужащего тактической медицине, нужно несколько вещей: мотивированный и обученный инструктор, учебное оборудование (например, манекены) и время. Все это очень дорого. Нужно понимать, что сегодня Минобороны финансируется исключительно за счет госбюджета, а не так, как, например, финансируется гражданская медицина. И если, условно говоря, у тебя есть сто гривен, то ты не можешь купить на них все, что тебе нужно. Это не значит, что средств на медицину не выделяют. Но правда в том, что для воюющей страны их недостаточно. Необходимое оборудование понемногу закупают и будут закупать. Но с этим действительно есть проблема. Как и с количеством инструкторов, которые должны обучать тактической медицине. От того, что мы приняли приказ, они сами собой не появятся. Сейчас с помощью гражданских организаций мы запустили процесс в одном центре. Увидим все плюсы и минусы. Примерно через месяц поговорим о результате — как нам расширить и стандартизировать процесс подготовки, а главное — как повысить и стабилизировать качество этой подготовки.
— Ну, по крайней мере это честный ответ.
— Это болезненная для меня тема. Все начинается с подготовки. И мы хотим ее усовершенствовать, изучаем опыт. Мы опираемся на данные наших партнеров, которые изучали свои военные операции, общаемся с боевыми медиками, с боевыми бригадами. Но чтобы решения были качественными, чтобы понять, какие навыки нам еще нужны, нужны данные, которые, в частности, нам может дать цифровизация медицины, внедрение МИС на уровне военных частей. Когда у нас будет больший объем информации, это можно будет анализировать, менять, качественнее подстраиваться под то, что сегодня происходит на фронте.
— Новые объемы оказания помощи в целом похожи на четыре уровня оказания помощи по ТССС, но все же отличаются. С чем это связано?
— С реалиями нашей войны и стремлением облегчить переход ветеранов к гражданской жизни благодаря получению гражданской профессии (экстренный медицинский техник) во время службы.
— Под объемы оказания помощи прописан и состав аптечек. В течение какого времени части должны перекомплектовать аптечки, согласно приказу? И есть ли отдельный приказ, который бы создавал какие-то барьеры, чтобы некачественные средства (например, турникеты) не попадали в них?
— Нет конкретных сроков, когда это должно произойти. Благодаря нашим партнерам у нас есть чем пополнить аптечки. Для этого военная часть должна подать заявку в КМС и получить необходимое имущество. Что касается качества турникетов, то в Минобороны есть лаборатория, которая тестирует военное имущество. Мы выписали механические характеристики турникетов на основе критериев ТССС, КМС передали образцы таких турникетов в эту лабораторию. Сейчас ждем ответа от них, в частности и информацию, какое оборудование и специалисты у них есть для такого тестирования, а какое еще нужно поставить. Параллельно сделали заявку партнерам на оборудование, которое мы уже обработали и понимаем, что оно нам нужно. После предыдущих исследований турникетов мы сможем улучшить и стандартизировать требования к ним, а также методологию проведения исследований. Но надо понимать, что проверки только физических свойств турникетов недостаточно, поэтому работаем и над так называемыми функциональными требованиями и методикой их определения.
— Когда примерно это может произойти?
— Все зависит от ответа лаборатории.
— Вы упоминали о наличии договоров о поставке немецких аптечек.
— Мы говорим не только о Германии. Речь идет о 500 тысячах штук. Их поставляют партиями, и мы сразу отправляем, закрывая заявки. Турникеты и аптечки у нас — заявка номер два после бронированного транспорта.
— Объемы появились. Они пока еще не опубликованы…
— Домедицинские опубликованы. Догоспитальные медицинские — ждем официальной публикации (Пока интервью готовилось, объемы были завизированы Минюстом. С приказом можно ознакомиться по ссылке - А.К). В настоящем приказе описаны роли медицинской поддержки. Их четыре. Минобороны урегулировало объемы оказания медицинской догоспитальной помощи для Role 1 и Role 2. Следующий этап — описание модульной системы, «штатки» и табеля оснащения, обновленные под эти роли, и объемы медпомощи.
— На кого будет возлагаться ответственность за контроль над качеством оказания медицинской помощи? Часто в одном городе буквально в нескольких километрах друг от друга могут быть расположены несколько стабпунктов, каждый из которых не является полноценным вторым эшелоном оказания помощи.
— Это задача военного командования. За роли, которые организуют военные части, отвечают их командиры и высшее медицинское командование в этой зоне. За то, что касается госпитального звена, например, за передовые хирургические подразделения, сформированные из госпиталей, отвечает командование Медицинских сил. Они должны вступать во взаимодействие с командованием в зоне боевых действий и вместе проводить планирование и распределение ролей.
— На конгрессе летом речь шла о том, что эвакуацию из передовых хирургических групп часто обеспечивают добровольческие подразделения — фактически гражданские лица, часто без медицинского образования. Как вы к этому относитесь? Планируете ли предоставить работникам эвакуационных отделений добровольческих группировок определенный статус?
— Что касается организаций, которые оказывают помощь с эвакуацией, эвакуируют из стабилизационных пунктов или передовых хирургических подразделений, то в некоторых регионах это делает экстренка — это одна история, они профессионально подготовлены. Другая — это добровольческие подразделения или общественные организации, которые на добровольных началах проводят эвакуацию, усиливая возможности эвакуационных подразделений ВСУ и экстренки. Но если они считают, что у них должен быть статус, то здесь проблем нет: ТЦК, рекрутинговые центры. Они могут мобилизоваться или подписать контракт в любой момент. В период полномасштабной войны институализация добровольческих подразделений имеет свои преимущества, в частности в вопросах социального статуса и поддержки.
— То, что это делают люди часто без какого-либо медицинского образования, увеличивает количество летальных случаев.
— С некоторыми организациями у нас подписаны меморандумы. Там работают врачи. Если есть конкретные вопросы о конкретных случаях, когда из-за неквалифицированного персонала случались негативные последствия, очень прошу мне сообщать. Будем разбираться в этих ситуациях.
— О реинтеграции освобожденных из плена РФ украинских военных. Информации об обменах, когда они происходят, много. Но что происходит с бывшими пленными дальше?
— В ближайшее время будет определено учреждение, которое станет центром реинтеграции. Оно уже принимает освобожденных из плена, и мы налаживаем работу с этими людьми. Могу сказать точно, что работники учреждения, куда сегодня попадает больше всего освобожденных из плена военнослужащих ВСУ (а среди пленных есть и гражданские), настроены на всестороннюю помощь им.
У нас были досадные инциденты, когда после освобождения из плена люди попадали к неподготовленному персоналу. Но мы очень быстро отреагировали, и их перевезли в другое учреждение.
Я могу рассказать много эмоциональных вещей об освобожденных, но могу сказать, что эти процессы у нас выстроены опять-таки по стандартам НАТО. К сожалению, как и в любой сфере сегодня, здесь не хватает кадров. Специалистов чрезвычайно мало, даже для того, чтобы учить коллег. Но они очень мотивированы.
Мы были в учреждении, о котором я говорила. И просили людей дать нам обратную связь, чтобы усовершенствовать процедуру. Люди, которые вернулись из плена, нуждаются в как медицинской, так и социальной, и психологической помощи. И мы понимаем, что военная медицина, на которую 30 лет не особо обращали внимание, в плане обеспечения очень отстала от медицины гражданской. Мы встретились с руководителем гражданской больницы, расположенной рядом. Обсудили все возможные пути взаимодействия — как провести полное обследование, оказать медпомощь, которую не может предоставить военный госпиталь, и в принципе объяснились. Результаты встречи впечатляют, и если все будет работать так, как было оговорено (а об этом мы узнаем спустя какое-то время), это будет большим шагом вперед.
Может быть, в моем рассказе многовато слов «должны быть» вместо «есть». У нас действительно очень большие планы.
Для меня лично это персональный вызов. У нас есть места для реинтеграции, замечательные для восстановления как в плане природы, так и возможностей для активности. Я держу это под личным контролем. Мы приезжаем, разговариваем с людьми, реагируем на проблемы, о которых они рассказывают, общаемся с их семьями. Каждый освобожденный из плена человек — это индивидуальные потребности. И мы стараемся обеспечить каждому все необходимое, в частности общение с родными и информирование о том, что и как происходит. Этим у нас занимается управление психологического обеспечения, которое недавно передали в подчинение нашему департаменту.
Подготовленные специалисты не появятся по щелчку пальцами. Можно много рассказывать о проблемах и о том, как всем плохо. Но сравним хотя бы с тем, как было полгода назад. Мы не стоим на месте. Но решить все и сразу не можем.
— Психология и психиатрия. Это направление в армии очевидно недоработано. Не хватает профессиональных психологов в военных частях и медучреждениях. Хуже того, объективно есть огромное количество людей с серьезными проблемами, которые на всех этапах им стараются преуменьшить. Например, пишут «состояние» вместо «синдром» и тому подобное. Те, у кого был диагноз до ВСУ и кто системно был на антидепрессантах, сейчас странным образом массово исцеляются, наталкиваются на хамство и высмеивание. Иногда тем, у кого есть подтвержденные диагнозы, не дают возможности обратиться к психиатру. Приводят к офицеру морально-психологического обеспечения (МПО), а он говорит: «Ты просто огорчен, не надо тебе таблеток». Это грубое и недопустимое нарушение — психолог не имеет права назначать или отменять препараты. Только психиатр.
— Это опять-таки вопрос об исполнении нормативных документов. Если права военнослужащих нарушены, они могут позвонить на горячую линию, обратиться в управление по защите прав военнослужащих, в суд. Министерство работает над инструментами — как защитить права военнослужащих. Если права нарушаются, об этом надо говорить. Мы же не при рабовладельческом строе живем. Надо разбираться в каждом случае.
В вашем вопросе очень много уровней. Оно начинается с ВВК ТЦК и СП и дальше перекочевывает и углубляется во время несения службы. У решения этого вопроса много составляющих. Начиная от умения командира руководить подразделением, его авторитета и профессионализма, через самопомощь и помощь равный — равному, психологов в бригадах, наличия действующих и действенных программ психологического восстановления и психологической поддержки и заканчивая психиатрической помощью, если до нее дойдет.
От того, что юриста назвали офицером МПО, он не становится профессиональным психологом. И здесь приказ командира «Ты теперь психолог, а не юрист» не действует. Проблема есть, ее надо решать. На сегодняшний день в ВСУ есть военно-учетная специальность «психолог». Военный институт Киевского национального университета готовит военных психологов, там же гражданские психологи проходят переподготовку на военных психологов. Приоритетность этого напрямую признают в Минобороны, и с учетом этого создали Управление психологического обеспечения.
— Иностранные партнеры начали чаще замечать, что украинские военные, которые приезжают к ним на лечение, могут быть заражены мультирезистентными бактериями. Какова сейчас ситуация?
— Сейчас совместно с исследовательским отделом Walter Reed ВС США мы проводим исследование по внутрибольничным инфекциям. По его результатам сформируем план действий, как на это реагировать. Но надо понимать, что антибиотикорезистентность и внутрибольничные инфекции — проблема не только Украины, а всего мира.
— Программы по реабилитации раненых. Военнослужащие говорят о слишком коротком и ограниченном сроке реабилитации — на сегодняшний день государство и медучреждения обеспечивают реабилитацию максимум на четыре месяца. Отмечают и недостаточность имеющихся центров. На бюрократию в прохождении МСЭК, как и раньше, невероятное количество жалоб. Можем ли ожидать изменения правил и новых инициатив?
— Согласно постановлению КМУ № 1394 от 22 декабря 2023 года, количество реабилитационных циклов высшей или высокой сложности составляет до восьми циклов в течение года, продолжительность каждого из них определяется достижением реабилитационных целей, но не меньше чем 14 дней. Де-юре нет ограничений по максимальным срокам пребывания. Есть ограничения по минимальным. Это значит, что к реабилитационным услугам применяют средневзвешенный тариф, при котором больницы, реабилитирующие пациента на протяжении 14 дней, зарабатывают прибыль, которую должны тратить на реабилитацию более сложных пациентов. Это также предусмотрено законами Украины и уставами коммунальных некоммерческих предприятий (коммунальными больницами). Единственное ограничение — достижение реабилитационных целей. То есть если пациент не достиг реабилитационных целей, то его не могут выписать из больницы. Функция мониторинга выполнения договора возложена на НСЗУ. Если нарушаются права пациентов, надо обращаться по номеру 1677.
Кстати, выше говорили о проблеме антибиотикорезистентности и внутрибольничных болезней. Есть случаи, когда больницы «гуляют» раненых от учреждения к учреждению в пределах одного города без медицинских или эвакуационных показаний. Это один из источников этой проблемы.
Что касается МСЭК, — это зона ответственности Минздрава. Вместе с Минцифры Минобороны разработало проект постановления КМУ, рабочее название которого «Путь раненого». Это постановление сейчас на согласовании в Минсоцполитики и Министерстве здравоохранения. Это пилотный проект, который дает возможность пациенту получить все необходимые документы или через «Дію», или через ЦПАУ, или традиционным способом.
— Прошло больше полугода с тех пор, как начались офицерские курсы для медиков и фармацевтов, чтобы в армии они могли занимать соответствующие должности. Сколько людей уже прошли такие курсы? И почему классные врачи на фронте до сих пор часто выполняют совсем другие задачи?
— На сегодняшний день прошли курсы, получили первичное офицерское звание и уже служат офицерами 250 врачей и провизоров. Программа продолжается. Мы постоянно собираем информацию из разных источников, каждый человек у нас записан, и мы отслеживаем, попал ли он на курсы. Это что касается врачей, которые хотят занимать медицинские должности (на самом деле этого хотят далеко не все). Здесь есть несколько проблем. Во-первых, отпускают ли их командиры для прохождения офицерских курсов? Потому что задачи надо выполнять здесь и сейчас, и если отправить человека на курсы, то у тебя становится на одного бойца меньше. Во-вторых, в некоторых военных частях нет свободных офицерских должностей. И если врач, например, служит на сержантской должности, то отправить его на офицерские курсы без имеющихся вакантных должностей означает, что он не вернется в часть, потому что для него нет офицерской должности. В принципе проблемы, которые до нас доходят, решаются в коммуникации с Генштабом, но не все.
— Как изменения в структуре руководства Минобороны влияют на работу департамента? Каковы ваши ожидания?
— Мы работаем в штатном режиме. И ожидаем работать дальше в том же ключе, в каком и работали.