Все воюющие страны декларируют, что воюют за людей. Но в реальности они воюют за территории и ресурсы. Для себя и своих прокси.
Особенно часто к теме ценности человеческой жизни прибегают тогда, когда становится понятно, что технических возможностей отстоять свои территории нет.
Для людей, именем которых это делается, выбор небольшой. Жить с ощущением предательства и утешаться тем, что жив. Или жить с ощущением ненависти к чиновникам, которых они выбирали себе на радость. Или и то, и другое.
Премьер-министр Армении Никол Пашинян призвал отказаться от исторической Армении в пользу реальной. В контексте Нагорного Карабаха. По его мнению, эти «две Армении» зачастую взаимно противоречивы.
Это при том, что история Армении тянется с III века до нашей эры. За это время территория, когда-то простиравшаяся от Кавказских гор и Куры до Синайского полуострова и Красного моря, уменьшилась до нынешнего размера со всеми сопутствующими современными проблемами.
Часть из вас скажет, что «так им и надо, незачем было дружить с москалями», ну и тому подобные стратегии диванной геополитики. Но дальше полемика обычно ведется, как в старом анекдоте: «Ну а нас за что?».
Около 26% украинской территории оккупированы, больше 7% — уже 10 лет. Вы, небось, не один раз тоже читали и слышали мнения наших зарубежных партнеров, друзей (и не очень друзей) о том, что хорошо было бы все это так и оставить. Вон Финляндия после своей «зимней войны» утратила 11% территорий, и ничего, прекрасно сейчас живет, вступила в НАТО (правда, при этом не спрашивают мнения самих финнов о территориальных потерях). Вон две Кореи, формально состояние войны между ними продолжается больше 70 лет, и ничего. Япония — то же самое. Еще можно привести десяток примеров.
В детстве я застал людей, которых мои земляки называли «забужанами». «Забужане», как тогда говорили, — это украинец или украинка, чью семью принудительно переселили «из-за Буга», то есть с территории нынешней Польши. С мест, где родились они и их предки, в рамках операции «Висла». О политических причинах этого деяния, его травматических последствиях в сфере украинской идентичности написано уже много.
Аналогично в Польше образовался слой переселенцев с территории Украины, которых называли и до сих пор называют «кресовяками». С совершенно такими же ощущениями ресентимента. Разница лишь в том, что Польша максимально активно несколько десятилетий использовала этот ресентимент (в частности при участии польского Института национальной памяти) как рычаг внутренней и внешней политики в отношении нарратива «исторической справедливости».
Передел территорий вследствие войн — обычное явление для историков. И трагичное для тех, кто стал заложником истории.
Вестфальский мир завершил Тридцатилетнюю войну 1618–1648 годов. Его решения меняли политическую географию мира, декларируя приоритет национальных государств. Как следствие эти государства вскоре начали воевать между собой с разной степенью упорства, отгрызая друг у друга куски суверенных территорий.
После Первой мировой войны и Версальского договора Австро-Венгерская, Германская, Османская и Российская империи прекратили существование. А из их остатков образовались новые государства, среди которых — Чехословацкая Республика, Эстония, Финляндия, Латвия, Литва, Польская Республика и Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев.
Не прошло и 30 лет, как Ялтинская конференция стала символом нового раздела Европы, да и вообще всего мира после Второй мировой войны. Все «холодные войны» неизбежно перерастают в горячие, потом остывают, а потом все начинается сначала.
Турция не признает временную оккупацию Крыма Россией, поддерживает суверенитет и территориальную целостность Украины. Но концепция Высокой Порты остается идеологически-культурным нарративом современной турецкой политики. В июле 1667 года гетман Петр Дорошенко направил посольство в Османскую империю на переговоры о переходе под власть Порты. И через год подданство было принято, а Дорошенко получил от турецкого султана Мехмеда IV титул бея украинских земель в султанате, куда вошли территории запорожского, левобережного и правобережного казачества.
Что было бы, если бы кто-то в Украине призвал отказаться от исторической Украины в пользу «реальной»? Не просто так, а, например, во имя детей? Не так, чтобы просто завтра, но где-то через полгода, год? Согласитесь?
Это не о потенциальных предателях, коллаборантах и прочих «ждунах». Их значительно больше, чем мы себе представляем, но эта величина очень далека от критичной. Почему она существует после 30 лет украинской государственности? Бесплодная пафосность государственной пропаганды и образования не только украинская проблема. Глупость политиков и прогрессирующая тупость электората — логичный результат деградации институтов демократии во всем мире.
Есть много хороших слов, назначение которых — завуалировать национальные катастрофы. Например, «демаркация» или «делимитация». Это нечто милое, удобоваримое и ни к чему не обязывающее, как «печеньки Нуланд» на Евромайдане. Усмирение социальных настроений — так же десятилетиями отработанная технология, как и их возмущение. Как уставшее украинское общество может реагировать на массированную атаку таких информационных дронов в случае, когда сильные мира сего договорятся в который раз минимизировать свои убытки за наш счет?
В психотравмирующем событии (в частности этом ожидаемом) есть два направления развития. Первое — это синдром, уже получивший общеизвестное название «посттравматическое стрессовое расстройство». Это драматический букет разных невротических состояний, связанных между собой фактом самого события. Он не настолько массовый, как это принято считать. Но к нему (как говорят в народе, «на старые дрожжи») добавляется совокупность разных уже имеющихся расстройств.
Второе направление называют модным выражением «посттравматический рост». Это опыт позитивных изменений, которые происходят с человеком после столкновения с кризисными жизненными ситуациями. Теоретически около 50–70% людей после травматического события имеют потенциал для посттравматического роста. Насколько они в принципе способны самостоятельно раскрыть этот потенциал, отдельный большой вопрос.
Теория перспектив (Дэниел Канеман и Амос Тверски) описывает поведение индивида в условиях неопределенности. Согласно ей, люди склонны переоценивать низкую вероятность появления альтернатив и недооценивать высокую вероятность. Теория касается экономики, но мы же знаем, что люди мыслят идеологически, но ведут себя большей частью экономически, если говорить о массовой психологии.
Переводя это на простой язык, констатируем, что люди основательно верят в то, что никакой сдачи территории Украиной не может быть в принципе. Несмотря на то, что они все больше читают и слышат. И к чему все идет. И эта же теория доказывает, что люди намного труднее воспринимают потери, чем оценивают достижения.
Как можно примерно смоделировать драматичное противостояние внутри общества в случае прекращения боевых действий за счет сдачи украинских территорий под невероятно политкорректными и патриотичными лозунгами и обещаниями немедленно принять нас в Евросоюз и НАТО?
Прежде всего я бы не рассматривал всерьез романтично-диванные разговоры о «хунте». Единственный относительно успешный с технической точки зрения пример — это Чили, где сложилась уникальная ситуация абсолютного единства всех чилийских вооруженных сил, в частности из-за их правовой дискриминированности (в отличие от Аргентины например), масштабной общественной поддержки через уличный терроризм ультралевых и доминирования идеологии антикоммунизма в мировых трендах. Нам так не будет.
Второй аспект — это демография. Украинский институт будущего в мае прошлого года называл цифру 29 миллионов постоянного населения. Я склонен больше доверять нашему Институту демографии с их цифрой приблизительно в 36 миллионов людей. А без оккупированных территорий — приблизительно 31,5 миллиона. Здесь есть такой нюанс. Так называемое демографическое дерево крупных городов-миллионников уменьшилось в пропорциях, но по сути не изменилось из-за замещения людских ресурсов. Трудоустройство в таких крупных городах, как и во всем мире, — это преимущественно сфера обслуживания. То есть возрастной сегмент примерно 35–45 лет и дальше доминирует в формировании основных коммуникационных нарративов.
Радикально другая картина в провинции. Даже если оставить без внимания традиционную торговлю «мертвыми душами» во время выборов, в Украине сейчас приблизительно 10,5 миллиона пенсионеров. Это основной электоральный потенциал, на который и рассчитана вся машина украинской государственной пропаганды. Все справедливые возмущения гражданского общества по этому поводу математически ничтожны, с точки зрения эффективности влияния на общественные процессы.
«Психология пузырей» позволяет повысить самооценку, но на демократические процедуры не влияет. Для такой канализации влияний, например, есть механизм подписания петиций, вероятно, вы тоже на это повелись.
Если вы считаете себя еще более умными, то для вас есть широкое поле разных стратегических коммуникаций, которые теперь инициированы чуть ли не в каждом ОСМД. Они не для того, чтобы связывать вас с исполнителями или людьми, которые действительно принимают решения, а для того, чтобы вы ощутили себя стратегами и наконец угомонились.
Общество вынуждено будет принять драматичную реальность, какой бы она ни была, потому что у него нет особого выбора из-за того демографического факта, что людей, способных масштабно влиять на ход событий, физически нет.
К тому же Дэниел Канеман отмечал («предвзятость из-за чрезмерного оптимизма», ошибка «одурачивание случайностью», «якорение»), что некоторая «иллюзия» создается тогда, когда люди переоценивают значение влияния одного конкретного фактора на их благосостояние, вместе с тем отвергая возможность существования многочисленных прочих факторов, в большинстве случаев имеющих намного большее влияние.
То, что общество вынуждено будет что-то принять, совсем не означает, что разные слои общества никак на это не будут реагировать в принципе. Расслоение общества, безусловно, углубится в случае сдачи территорий. Это не будет простой поляризацией. В общем все будут против, но группы разделятся на тех, кто «категорически против», «против, но…» и «против, но надо что-то…».
Кратко напомню историю Шарля де Голля, который в электоральный период обещал, что ни в коем случае не отдаст Алжир — это примерно как наш Крым в контексте французского сентимента. Семь лет войны изменили ситуацию. 16 сентября 1959 года президент Франции заявил о праве народов на самоопределение.
На этот раз люди, которые помогли ему прийти к власти, в первую очередь французские военные, ветераны Алжира, спланировали операцию «Шарлотта Корде» по ликвидации, как они считали, предателя. «Мы сильно лоханулись», — так можно было бы охарактеризовать настроение бывших друзей де Голля.
Участниками покушения были принципиальные антикоммунисты (в частности венгры) и так называемые черноногие — французы, которые родились и жили в Алжире. Это примерно как наши переселенцы с востока и Крыма. Следующее покушение было в 1961 году, тоже неудачное.
В целом Шарль де Голль пережил 23 покушения на свою жизнь и под давлением с левого и правого флангов (не простим французской политике) в 1969 году подал в отставку.
Дисклеймер к вышеупомянутой истории. Как принято писать в титрах некоторых фильмов: «Все персонажи и события выдуманы. Любые совпадения с реальными людьми или событиями случайны».