1 июня – Международный день защиты детей. Время, когда журналисты рассказывают детские истории, чиновники зачитывают праздничные отчеты о своих "достижениях", а благотворители устраивают массовые мероприятия и акции, большинство из которых в этому году, очевидно, пройдет онлайн.
Увы, все эти "пляски с бубнами", как правило, имеют мало общего с реальной защитой прав детей. В прошлом году накануне 1 июня страна узнала о страшной истории гибели от рук отца пятилетней Даши Макарчук. Убийство произошло спустя три месяца после возвращения девочки по решению суда в биологическую семью. Но выводы сделаны не были. В этом году Украина подошла к 1 июня в карантине, в начале которого более 42 тысяч воспитанников интернатных учреждений Минобразования были возвращены в семьи без какой-либо проверки того, насколько безопасно будет там детям.
Хотя выводы о масштабах влияния эпидемии коронавируса и карантина делать еще рано, с уверенностью можно констатировать одно: базовые права всех детей во время карантина были нарушены. Но если ответственные родители, как могли, пытались сгладить последствия для своих детей, то дети-сироты, лишенные родительской опеки и дети из семей в сложных жизненных обстоятельствах (особенно на прифронтовой территории) ощутили все это на себе в полной мере. К недоступности образования и медпомощи у них добавились нарушенные права на полноценное питание, на семью, на безопасные и достаточные для развития условия жизни. Но, увы, как и в 2014-м, государство мало что сделало для защиты этих детей. В очередной раз отдав инициативу общественным организациям и волонтерам.
Право на семью и безопасные условия жизни
Алкоголь, наркотики, домашнее насилие, ненадлежащее выполнение родительских обязанностей и жестокое обращение с детьми – все эти проблемы обострились в ситуации вынужденной самоизоляции. 29 мая (спустя 2,5 месяца!) Минсоцполитики и Нацполиция "обсудили план совместных действий по обеспечению безопасной среды для детей". Лучше, конечно, поздно, чем никогда. Результат – еще одно рекомендательное письмо Минсоцполитики в регионы. На этот раз совместно с Нацполицией. В планах – очередное "усовершенствование" нормативно-правовых актов, "обеспечение", "повышение" и всякие другие слова, несущие в себе мало смысловой нагрузки. Потому что к 1 июня были проверены лишь около 50% семей, в которые отправили более 42 тысяч детей. Ну как проверены? Где-то – по телефону (если в семье он есть, и его знают соцслужбы), где-то – с помощью информации от общественных организаций и волонтеров. В какие-то семьи на перекладных (потому что с транспортом – проблема) добрались представители служб по делам детей, за собственные деньги купив маски (или сшив их самостоятельно) и санитайзеры (чаще – спирт, а то и просто самогон).
"По оперативной информации местных органов исполнительной власти, – отчитывается Минсоц, – начиная с 30 марта зафиксировано более 20 тысяч нововыявленных семей с детьми, пребывающих в сложных жизненных обстоятельствах (СЖО), наряду с более 50 тысячами уже ранее учтенных. 207 детей были отобраны у родителей и других лиц в связи с угрозой их жизни и здоровью; 403 ребенка выявлены, как оставшиеся без родительской опеки". На самом деле под угрозой жизни и здоровью находятся около 15 тысяч детей, считают эксперты. Истории разные.
"В одной из областей мальчика-подростка вернули в семью, в которой он не был более двух-трех лет, и его никто не проведывал, – рассказывает национальный программный директор "СОС – Дитячі містечка. Україна" и глава правления "Української мережі за права дитини" Дарья Касьянова. – Когда выяснилось, что у мамы – подозрение на туберкулез, интернат приехал этого парня забирать. Но мальчик категорически отказался возвращаться, сказав, что будет заботиться о матери и помогать поднимать младшую сестру. Меня эта история реально задела. Она в очередной раз показала, что дети – более ответственные, чем взрослые. С одной стороны. А с другой, – это диагноз системе, в период коронавируса вернувшей ребенка в семью, где есть туберкулез".
"В семью, где оба родителя пьют, были возвращены маленькие дети (4–6 лет) из Учебно-реабилитационного центра в Першотравенске, – рассказала еще одну историю региональный директор организации "Надія і житло для дітей" Галина Постолюк. –Потом в семью из интерната вернули еще одного ребенка постарше. Жить там нельзя, семья в таком состоянии уже не один год. Но никто не предпринимал никаких действий по лишению родителей родительских прав. В итоге двоих детей вернули в УРЦ. А потом там случилась вспышка коронавируса, и их опять привезли в семью. Проведывают каждый день и приносят продукты. Устроить детей никуда не могут.
Это происходит везде. В индивидуальном порядке ситуации иногда удается разруливать. Например, в Николаевку из Константиновки попал 10-летний мальчик – его маму посадили в тюрьму. Отец был за границей на заработках, и мальчика привезли к бабушке, которая оказалась совсем ненадежной. Соцработница попросила соседку, маму одноклассника мальчика, чтобы та за ним присмотрела; нашла фермера, который помог продуктами; разыскала отца. Он вернулся, присматривает за ребенком, ремонтирует дом. Но работы не было, и он снова собрался ехать на заработки. Договаривался с сестрой, чтобы та пока пожила с его сыном. Но соцработница опять проявила инициативу – нашла ему работу. И отец остался с сыном. Такие удивительные истории случаются, когда детям встречаются действительно неравнодушные люди".
Беспризорность возвращается?
"В сентябре я с коллегами была в Новоград-Волынской общеобразовательной школе-интернате, – рассказывает глава общественной организации "Всеукраинское объединение "Право на семью" Светлана Клочко. –На момент визита там было 92 ребенка. По документам мы поняли, что часть детей летом отправляют домой. Но более 30 детей с 1 июня по 31 августа вывозят на санаторное лечение в житомирский противотуберкулезный санаторий "Лесной берег". И таким образом отчитываются, что летом в учреждении детей нет.
Житомирская область, что важно, является пилотной в деинституализации. Но практически все дети сказали, что пока они находятся в интернате, с их родителями никто не работает. Это были дети среднего школьного возраста, которые понимали, о чем идет речь.
Сегодня этих более 30 детей вернули в семьи. А семьи не готовы.
Я слышала о случае в Одесской области. Когда мама приковала ребенка к кровати, чтобы он не выходил на улицу, а соседи не знали, что он голодает. Историй – множество. Девать детей некуда. К сожалению, Минсоц и Минздрав этой проблемы не видят.
Учитывая только официальную статистику, я решила посчитать, к чему привело, и какие последствия будет иметь отсутствие взвешенной детской политики? А именно – какое потенциальное количество скрытых социальных сирот было до начала карантина, и как COVID-19 может на это количество повлиять?
Искусственно неучтенными, по моим подсчетам, оказались более 24 тысяч детей. Если прибавить к ним от 5 до 15 тысяч из 42 тысяч детей, которые в результате действий Минобразования оказались в опасности в семьях, то получится такая себе "армия" почти в 30-40 тысяч детей, которые уже завтра могут оказаться на улице. И беспризорность, явление, с которым Украина долгие годы боролась, с помощью недальновидной политики, непродуманных действий, непросчитанных алгоритмов и вовремя не принятых решений может вернуться. Если мы ничего не будем делать, то, боюсь, к осени мы эту армию увидим".
Серая зона
"Я не знаю, в какое количество семей Авдеевки вернули детей из интернатов, – рассказывает глава благотворительного фонда "Голоса детей" Елена Розвадовская. -- Точно знаю о трех семьях. В одной – трое таких детей, в другой – двое, в третьей –шестеро. Первая история – с хэппи-эндом. Опекун отдал детей в интернат, потому что работал на заводе по ночам посменно. Дети вернулись, и он очень старается справляться. Во втором случае говорить об условиях для жизни детей вообще не приходится. Мама пропивает печку. Все, что можно сдать на металл. Потом кто-то помогает ей купить и установить новую. Проходит зима – печки снова нет. Мама постоянно пьет и меняет сожителей. Дети (восьми-десяти лет) скитаются с ней по непонятным квартирам, кушать ходят к моей знакомой волонтеру.
Шестерых детей вернули бабушке. Она оформила на них опеку, получала деньги, но дети были в интернате. Их мама пьет беспробудно, до белой горячки.
Таких асоциальных семей на прифронтовой территории очень много. На бедность наложилась война, а теперь – еще и карантин. Это не самые страшные истории. О них знают соцслужбы, но не всегда имеют возможность реагировать. Куда девать таких детей – часто непонятно. Недавно в Лисичанске детей нашли возле мусорки. Они ходили по улицам голодными несколько дней. Приюты на карантине не принимают. Больница не брала. Дела в судах приостановлены и законсервированы. Что касается доступа к качественной медицине, то его в прифронтовой зоне как не было, так и нет. Потому что война.
Все это уже было. В 2014 году волонтеры все вытаскивали на своих плечах. Но это ничему не научило. Пришел COVID-19, но быстрых инструментов реагирования, государственных агентов на местах как не было, так и нет. Все забюрократизировано и "съедается" больным механизмом, многоэтажным зданием на улице Эспланадной в Киеве, в котором сидит куча людей, умеющих правильно сказать, но не дотягивающихся до людей на местах. Живая помощь опять держится на волонтерах и общественных организациях".
"Если раньше общественные организации работали на развитие и поддержку таких семей, то теперь, когда материальная ситуация крайне ухудшилась, семье уже не до образовательных или психосоциальных услуг, – дополняет Дарья Касянова. – Сегодня у людей даже нет возможности купить рассаду. В осень они войдут еще более бедными, чем были до того. Задача – выжить. А общественных организаций – накормить и поддержать, в том числе медикаментами при необходимости.
Никаких действий государством предпринято не было. Непонятно, как будет проходить лето в прифронтовых территориях. Если раньше ребенка можно было вывезти на мирную территорию, чтобы он хоть немножко переключился, то сейчас никакие оздоровительные лагеря работать не будут. Это тоже большая проблема".
Право на образование
"Наиболее заметным во время карантина стало нарушение права на образование. Точнее – на его беспрерывность, – считает руководитель ОО "Социальная синергия" и глава правления ОО "Родына" Марианна Онуфрик. – Вроде бы государство пыталось обеспечить его с помощью дистанционного обучения. Такие трудности были в каждой стране. Но если, например, в США, странах ЕС и многих других, не таких богатых странах, чтобы обеспечить право на образование каждому ребенку, в рамках бюджетных антикризисных программ закупались и раздавались планшеты или ноутбуки, у нас все было отдано на откуп родителям и учителям. Страна у нас не богатая, и, к сожалению, в силу разных причин у многих детей не было доступа не только к гаджетам и интернету, но и к телевидению. Поэтому сейчас ситуация выглядит так, что право на образование было обеспечено только в тех семьях, где родители смогли взять на себя такую ответственность. Поскольку если даже в семье есть достаток, но родители не имели возможности содействовать и контролировать процесс обучения (например, из-за занятости на работе), то ребенок был от него оторван.
Особенно остро эта ситуации сказалась на семьях в СЖО и тех, где воспитываются дети с инвалидностью. Потому что в первые недели, когда уже даже наладилось телевизионное дистанционное обучение, оно, к сожалению, не учитывало потребности детей, имеющих те или иные нарушения развития. Ситуация немного исправилась, когда запустили обучение для начальных классов, и подключились международные эксперты и доноры. Но все равно незначительно. Дважды в неделю урок по 15 минут – этого, к сожалению, недостаточно.
Я знаю, что многие организации думали над тем, как действительно обеспечить право на образование для детей с разными нарушениями, в частности с инвалидностью. Это очень сложная задача. Связанная с тем, что, хотя в законодательство и введен термин "лицо с особыми образовательными потребностями", само понятие, что такое "особые образовательные потребности", не определено.
Во время карантина выяснилось, что мы даже не знаем, какие потребности есть у таких детей. Соответственно, не можем организовать и их обучение.
Хотя Минобразования не хочет это признавать, в подзаконных нормативных актах особые образовательные потребности фактически приравнены к нозологии, что противоречит принципам инклюзивного образования. Нозологии – это чисто медицинская модель. Дети, имеющие одну нозологию, могут иметь абсолютно разные проблемы и потребности. Например, у детей с синдромом Дауна или ДЦП могут быть разные степени развития. Чтобы правильно организовать обучение, сначала нужно определиться с тем, какие это потребности, сделать их оценку. Только после этого мы сможем понять, как это сделать.
Многие родители детей, имеющих инвалидность, интеллектуальные, сенсорные нарушения, столкнулись с откатом в так тяжело приобретенных навыках и знаниях детей. Ситуация на самом деле плачевная. Говорят, что карантин будет и осенью. Впереди лето. Время, чтобы учесть все ошибки и трудности государству, и все-таки организовать этот процесс".
"Начался карантин, и количество людей, которые обращались к нам, увеличилось, – говорит руководитель ОО "Мартин-клуб" Виктория Федотова. – Это тот слой населения, который и до карантина был очень бедным. Женщины с детьми, живущие на последние копейки. И вот этих копеек не стало. Например, к нам обратилась женщина, торговавшая на рынке носками. Носки она покупала через Aliexpress. Жилье снимала в хостеле, платила поденку. И вдруг не стало рынка, носков, ничего не стало. И денег не стало. Ей сказали: "Уходи из хостела и живи, где хочешь". Ребенку 6 лет. Мама – сирота. Позвонила нам с улицы. Вот такие истории…
Люди думали о том, как им выжить, где жить, что есть самим и чем кормить детей. Конечно же, они не думали ни о каком образовании. Какая дистанционка? В кругу наших клиентов никто не помогал детям в учебе. Во-первых – было не до того. Во-вторых, есть такое понятие, как цифровое неравенство. У кого-то – изобилие гаджетов и доступ к интернету. У других– нет ничего. Поскольку наш приют – в сельском районе, к нам приходят дети из села. Не СЖО, обычные дети. У них была та же проблема – они не учились.
А ведь школа – не только образовательный институт. С ее помощью государство поддерживает некоторых детей социально. Тех, чьи родители очень бедные. Эти дети кушали в школе. Вдруг такой поддержки не стало, а у родителей денег не добавилось".
"Дистанционное образование оказалось доступным далеко не для всех, – соглашается Дарья Касьянова. – Это касается и детей дошкольного возраста. Хотя это дети, которые больше нуждаются во внимании, и занять их крайне сложно, если родители при этом работают. На этом фоне проявляются разные проблемы, в том числе психологические. Родители без ресурса, и дети, которые не могут понять, в чем их вина, и почему злятся родители. Соответственно, следующая большая проблема – это проявившееся насилие в семьях".
Домашнее насилие
"Не только в Днепре, но и в других городах проблема домашнего насилия во время карантина обострилась, – отмечает Виктория Федотова. – Но приюты и государственные места безопасности перестали принимать детей. Как будто проблема рассосалась. Понять можно. Есть риск заражения коронавирусом. Но ведь нужно было что-то предпрять. Например, снимать хостелы, которые пустовали в это время. Таким образом город помог бы маленькому бизнесу выжить, и жертвы насилия не остались бы без помощи. Но этого не случилось.
Мобильная группа "Полина" приезжала на вызовы, понимала, что жертву нужно забирать, потому все очень плохо. Но в городе ее некому было принять. Так мы стали местом безопасности, которое на карантине было заточено под насилие. Мы взяли на себя этот риск, хотя такой организацией не являлись, и стали транзитным пунктом. Жертва находилась у нас неделю-полторы, а потом мы либо находили ребенку семью, либо передавали в другое место.
Мы изучали ситуацию в других городах. Так было везде. Официально приюты не закрывались, но на прием не работал никто. Процедур не было.
За время карантина я принимала участие во многих конференциях и других онлайн-мероприятиях. Если инициатива принадлежала государству, результат сводился к нулю.
Но есть и плюс. Сейчас у нас образовалась мощная коалиция по влиянию на домашнее насилие. Вокруг некоторых дел спонтанно объединились несколько общественных организаций. Думаю, скоро мы начнем расписывать обязанности и заключать меморандумы. Но там нет государства. И все это, в общем-то, бессмысленно. Потому что если на уровне государства борьбы с насилием нет, оно будет продолжаться.
Почему государство бездействует? Отсутствует так называемая культура кейс-менеджмента, рассмотрения дела совместно. Когда в центр ставится ребенок, и исходят из его потребностей. У нас же, если социальная служба знает, что есть ребенок, который нуждается в помощи, но у нее нет ресурсов, она просто не делает ничего.
И даже когда это инициируют общественные организации, собирая сообщества вокруг проблем ребенка, государство очень неохотно принимает в этом участие. А если и принимает, то формально.
Но социальная защита – это не выплаты. Это всестороннее влияние на проблему. Решение социальных проблем силами активистов – не есть социальная сфера государства. Ее нужно создавать. Нужно уважать социального работника. Как минимум нужно, чтобы он был. Бывает так, что он один на пять сел. А в селах и пьют, и бьют. Полиция выезжает туда очень тяжело. А даже если выезжает, то чем она может помочь в этом случае? Мест безопасности и услуг нет".
Право на здоровье
"Родители собирают подписи под петицией о том, что многие дети и их семьи утратили доступ к качественной медицине, – отмечает Марианна Онуфрик. – Я скажу о детях с инвалидностью, с эпилепсией. Лицензированных лекарств для них в Украине либо нет, либо их цена значительно выше, чем за границей, где многие родители их и покупали. В связи с тем, что такая возможность во время карантина была закрыта, у многих лекарства закончились. Кто-то догадался одолжить большие суммы и закупить наперед. Кто-то был вынужден переходить на отечественные аналоги и то, что есть в Украине. А это – множество побочных эффектов. Состояние здоровья многих детей значительно ухудшилось. Были случаи, когда они попадали в реанимацию. Право на здоровье в этом смысле нарушено в связи с карантином и непонятной политикой государства.
Власти в принципе не понимают, как и чем живет население. Проведение адекватной переписи могло бы помочь узнать, какие категории людей проживают в государстве, и какие у них потребности. Во время кризисных ситуаций, хотя бы на поверхностном уровне, такие данные позволяли бы оценить последствия тех или иных решений, и что в данном случае лучше делать. Но, увы.
Если с начала карантина посмотреть на бюджет (как национальный, так и местные), то средства, которые перенаправлялись на борьбу с коронавирусом, были взяты с урезанных статей на социальную защиту. Да, выплаты увеличились. Но соцуслуги, зарплаты специалистам соцработы – все это было сокращено в первую очередь. Хотя должно было быть наоборот".
"СОС – Дитячі містечка Україна" изучает международный опыт, – добавляет Дарья Касьянова. – Многие страны на период карантина не закрывали учреждения на вход и выход, не закрывали семейное устройство детей. Конечно, соблюдали строгие нормы для того, чтобы не было опасности коронавируса. Есть опыт стран, где в школьную столовую можно было прийти и три раза в день поесть. Там обеспечивали все меры безопасности. Таким образом также мониторили, сколько детей нуждается. И дальше предлагали помощь семье, чтобы она не скатывалась в бедность. Даже в Казахстане всем семьям с детьми были предусмотрены какие-то выплаты, чтобы они могли выживать.
Есть страны, в которых социальные работники не прекращали работу. Но их сразу очень строго инструктировали, как они должны работать, и обеспечивали средствами защиты, чтобы они могли продолжить сопровождение семей. В прибалтийских странах (и не только) социальные работники и приемные родители за счет государства каждую неделю сдают тест на коронавирус, чтобы не заражать детей. То же – в Казахстане.
В Украине, увидев, что болеть и даже умирать от коронавируса начинают дети, отнеслись к этому вопросу беспечно. В Одесской области в интернатное учреждение на карантине пришли волонтеры. Без масок. В дом ребенка – народный депутат и батюшка, чтобы покрестить детей. А потом все пожимают плечами и проводят расследования – как же так, в таком-то интернате более 80 воспитанников заразились коронавирусом?".
Новые старые вызовы
"За 2,5 месяца карантина мне пришлось пережить в профессии констатацию новых форм эксплуатации детей в стране; скандал по поводу суррогатного материнства; 42 тысячи детей, а дальше – качество судебных решений по поводу защиты детей и законодательную беспомощность, – говорит эксперт по защите прав ребенка Людмила Волынец. – Начну по порядку.
О "ДАУ. Деградация" в СМИ сказано много. Но, как и во многих вопросах, попадания в десятку нет. Все возмущены тем, каким образом дети представлены в фильме. Я же отношу это к наихудшим формам детского труда. Это оплачиваемая деятельность. И я уверена, что поскольку дети были в грудничковом возрасте, кто-то из их законных представителей деньги получил.
Что для меня продемонстрировала эта ситуация? Прежде всего – что все законодательные нормы, должные защищать детей в подобных ситуациях (при видеосъемках, производстве кинопродукции и т.д.), не работают. Потому что при съемке "ДАУ" все было соблюдено. На площадке был психолог, который свою роль не выполнил. Плачущий маленький ребенок не был проблемой, это не стало причиной его изъятия из процесса. И это – серьезная беда. Присутствие психолога во многих процедурах относительно детей (например, при допросе, опросе, участии ребенка в каких-то судебных процедурах) является таким же бесполезным, как и во время съемок упомянутого фильма. Поэтому вопрос, какую функцию должны выполнять психологи, остается открытым. На данный момент это не работает на детей.
Еще один вопрос – каковы полномочия законного представителя? Какой законный представитель, и в какой мере может давать согласие на участие ребенка в таких съемках или же ток-шоу (коммерческие виды деятельности)? Если законный представитель не защищает ребенка по жизни или делает это неадекватно, имеет ли он право давать такое согласие?
Пять лет назад разгорелся скандал по поводу того, что некоторые телеканалы некорректно показывали детей, переживших сексуальное насилие. Там тоже были законные представители, давшие согласие на участие ребенка в программе, где его публично расспрашивали о деталях сексуального растления. При участии Уполномоченного по правам ребенка.
С тех пор ничего не изменилось. Наличие психолога и согласие законного представителя без эффективной защиты ребенка легализуют плохое отношение к нему.
По поводу последствий "ДАУ. Деградация" я сейчас пишу законопроект. Пытаюсь предложить законодателям урегулировать этот очень непростой вопрос. Особенно по законным представителям. Как определить их эффективность и способность/неспособность давать такие разрешения?
Скандал, связанный с суррогатным материнством, актуализировал все старые проблемы. Такие скандалы происходят ежегодно, и каждый раз для социума становится откровением то, что у нас это вообще есть, а в законодательстве нет достаточного регулирования. Каждый новый руководитель Комитета ВР по охране здоровья говорит, что эти вопросы нужно урегулировать. И ничего не происходит. Особенность нынешнего скандала заключается в том, что, помимо прочего, карантин продемонстрировал визуальные объемы данного явления. Мы увидели огромную комнату с большим количеством кроваток. С хорошим внесемейным уходом. И тем не менее социум взорвался.
Всколыхнувший общество видеоролик – не выявленная кем-то информация. Это, с одной стороны, – бизнес-реклама услуг, которые предоставляются на рынке репродуктивных технологий Украиной. А с другой, – система бешеного принуждения госорганов работать на то, чтобы дети, рожденные таким образом, смогли как можно быстрее выехать из страны в семьи, которые их заказали. К сожалению, при этом так и не случилось профессионального разговора по поводу защиты прав и интересов детей, которые рождаются в результате технологий суррогатного материнства. Вся дискуссия свелась к тому, как побыстрее вывезти детей за рубеж. Без внимания остались те 600 случаев за последние пять лет, когда таким способом рождения воспользовались украинцы. То есть анализа проблемы не получилось.
Знаю, что по поводу этой ситуации уже подготовлены три законопроекта. Пока не видела ни одного. Из того, что слышала, это законы либо облегчающие, либо запрещающие коммерческую деятельность, но до прав ребенка так и не доходящие. Очень надеюсь, что после карантина очередная конфликтная история все-таки будет доведена до дискуссии о защите прав ребенка, например, Бриджит из Запорожья, от которой отказались суррогатные родители, потому что она родилась с инвалидностью.
Карантин также заострил внимание на качестве судебных решений, принимаемых сегодня по детям. Оно запредельно низкое. Прежде всего это касается решений судов по лишению родительских прав. За редким исключением вся судебная система встала на защиту родителей, представляющих опасность для детей. Более чем в трети случаев суд в лишении родительских прав отказывает. Судьи все меньше заботятся о том, что будет с ребенком завтра, насколько безопасны условия, в которые его возвращают. Они считают, что органы власти просто придираются к родителям, и не всю помощь оказали им для того, чтобы они исполняли родительские обязанности.
В конечном итоге после таких решений судов очень многие дети попадают либо в ситуацию скрытого сиротства, потому что вернуть их домой нельзя, там опасно. Либо в ситуацию возврата к неблагополучным родителям и серьезной угрозе смерти ребенка.
Распространены ситуации, когда чиновники, понимая это, не выполняют решения суда. Недавняя история – ровно через неделю после такого не лишения родительских прав, семья, злоупотребляющая алкоголем, сгорела в своем доме. Слава богу, чиновники решению суда не подчинились, и 11-летняя девочка в это время была в приюте, что и спасло ее. Такие ситуации не очень афишируются.
С одной стороны, Минсоц инициирует новые постановления Кабмина о том, как изымать детей в случае опасности для их жизни и здоровья. С другой – судебная ветвь власти этой проблемы не видит и во многих ситуациях, крайне опасных для ребенка, вообще не учитывает его интересы. Несколько дней назад я анализировала решение суда, когда пьяные родители, отсутствие еды, вонючий холодильник, не вынесенные испражнения детей в горшках пятидневной давности и неотапливаемый дом не показались судье достаточными обстоятельствами ни для лишения родительских прав, ни для их ограничения. А если родители не ограничены в своих правах, то у ребенка нет перспективы быть защищенным кем-либо другим.
К сожалению, за 2,5 месяца карантина по детям не был принят ни один нормативный акт. Все центральные органы обошлись отправкой на места рекомендательных писем, которые заканчивались фразой: "Напоминаем вам, что рекомендательное письмо не является частью нормативной базы и не обязательно к исполнению".
За это время не был дан ответ ни на один вызов. Уполномоченный по правам человека, Минюст и МИД активно работали на то, чтобы поскорее оформить детей, рожденных в результате суррогатного материнства. Но при этом мы не увидели ни одной активности по поводу тех детей, которые за это время должны быть усыновлены иностранцами. Хотя между тем, что происходит с детьми, рожденными суррогатными матерями, и тем, как государство помогает усыновить иностранцам уже рожденных детей, есть определенная логическая связь.
Что касается 42 тысяч детей. Власти пережили шторм, который, может быть, позволит им понять, что по определенной категории детей свои действия нужно согласовывать. Увы, кроме рекомендательных писем, ничего радикального, что помогло бы этим детям, не произошло. Минобразования вообще продемонстрировало, что ему абсолютно наплевать на социально-демографический портрет ребенка и состоятельность семьи его воспитывать.
Детей вернули в опасные для них семьи. Которые суд должен был, но не лишил родительских прав. Или же чиновник вообще не подал иск на лишение. Возможно, потому что перед этим три раза проиграл. Все перечисленные мною проблемы связаны между собой. 42 тысяч детей – результат реформы судебных органов власти, когда судьи нет, суд не работает, и решения принимаются, исходя из защиты права взрослого воспитывать ребенка, а не защиты права ребенка жить в безопасных условиях".
***
Недавно в реанимации ОХМАТДЕТ не перенес лечения интенсивной химиотерапией и покинул этот мир мальчик Леша. Четырехлетний малыш, которому и так было очень плохо, звал маму. Но мамы рядом не было. Ее не пускали к нему в реанимацию. Приказом Минздрава №592 реанимации в Украине были открыты еще в 2016 году. Но коронавирус, отсутствие четких алгоритмов от профильного министерства и равнодушие медперсонала привели к тому, что мальчик ушел, а его маме теперь с этим жить. С чувством вины за то, что она ничего не смогла сделать, чтобы быть рядом со своим ребенком в последние часы и минуты его жизни.
Спустя неделю после этой истории и три месяца – после начала своей работы, главные люди страны, которые должны вырабатывать государственный курс и выдавать четкие алгоритмы действий, голосуют цветными стикерами за облако слов миссии, целей и слоганов Кабмина. А Уполномоченный по правам ребенка при президенте Украины, мало что сделавший для защиты прав ребенка в условиях карантина и не только, говоря о суррогатном материнстве, позволяет себе дискриминационные заявления. Но никакой реакции на это стороны первых лиц государства нет. Как не было ее и тогда, когда Уполномоченный в печально известном ДТП нарушил в частности и права собственных детей. При этом он не только не подал в отставку, но и не понес за это никакой ответственности, хотя ч.2 ст.286 УКУ предусматривает в таких случаях наказание в виде лишения свободы на срок от 3 до 8 лет. После этого больше ничего не хочется говорить. Не хочется писать. Не хочется читать новости. И плохо верится, что системные изменения возможны…
Все статьи автора читайте здесь.