Дмитрий Васильевич и его дочь Алла Васильевна, в недавнем прошлом инженер-конструктор этого же предприятия, живут в столичном Авиагородке (Святошин), неподалеку от дома генерального конструктора О.К.Антонова.
"Олег Константинович был скромнейшим человеком, - вспоминает ветеран. - Часто с детьми заходил в наш магазин за мороженым. Становился в конец очереди. Даже если продавщица подходила и спрашивала, что он хочет купить, говорил: "Потом, потом, не волнуйтесь. Подождем!" Настоящий был интеллигент!"
Коноваленко тоже большой скромняга. Много лет работал на высоких руководящих должностях, на его глазах росли многоэтажки заводского поселка. Но сам с семьей так и остался жить в двухкомнатной хрущевке. А ведь был далеко не последним человеком на заводе. И сколько разлетелось по многим странам мира самолетов, в строительстве которых Дмитрий Васильевич принимал участие, работая на разных инженерно-технических должностях! При нем завод выпускал до 40 Ан-2. Затем, тоже крупными сериями, - пассажирские Ан-24 и грузовые Ан-26, транспортные и пожарные Ан-32, непревзойденные до сих пор Ан-124 "Руслан" и уникальный Ан-225 "Мрия"… Сейчас его дело продолжают ученики.
"Я был самым молодым мэром Львова"
- На завод я пришел в 1930 году авиасборщиком, после семилетки и школы фабрично-заводского обучения, - рассказывает Дмитрий Васильевич. - Авиазавод № 43 тогда занимался ремонтом боевых самолетов. Интересной была весна 1931-го. К празднику Первомая наша молодежная бригада отремонтировала сверхплановый самолет-разведчик Р-5 конструкции Поликарпова. Эти бипланы использовались также как легкие бомбардировщики. Прибывший за самолетом военный летчик был доволен - машина поблескивала свежим лаком, выглядела как новенькая. Через три года, когда страна чествовала участников спасения челюскинцев - экипажа и пассажиров парохода, попавшего в ледяной плен в Северном Ледовитом океане, лицо одного из летчиков на фотографии в газете показалось мне знакомым. Это был Николай Каманин. За девять рейсов он вывез со льдины на двухместном Р-5 39 человек. Чтобы брать больше пассажиров, летчик привязал к крыльям два парашютных ящика и в них сажал людей.
Но то было позже. А пока руководство завода премировало нас отрезами кумача, на котором обычно писали лозунги и транспаранты. В те времена страна испытывала трудности с мануфактурой и одеждой. Мы пошили себе костюмы, и в них продефилировали в составе заводской колонны на первомайской демонстрации на Крещатике.
Сразу после парада принимали участие в спасательной операции - в Днепре, вследствие весеннего паводка, вода поднялась на восемь с половиной метров, затопив весь Подол.
После армии, где я дослужился до помощника командира огневого взвода зенитного полка, вернулся на завод, был избран секретарем комитета комсомола. В 1939 году, после того как советские войска вошли на Западную Украину, Центральный комитет комсомола Украины направил меня во Львов секретарем Красноармейского райкома комсомола. Вскоре назначили председателем Львовского горсовета. Был самым молодым мэром большого города! В двадцать шесть лет.
"За пребывание в плену я попал в штрафбат"
- На второй день войны, 23 июня 1941 года, меня призвали в армию, - продолжает рассказ Дмитрий Коноваленко. - Присвоили звание младшего политрука. Оно приравнивалось к званию лейтенанта. Я с боями отступал до Киева. Принимал участие в обороне города. После упорных боев 18 сентября мы были вынуждены город сдать. Более десяти дней пытались вырваться из окружения. В городе Березани меня ранило. Очнулся в плену, и попал в Дарницкий концлагерь. Хорошо, что в дни прорыва сжег свой партийный билет. Если б гитлеровцы нашли – расстреляли бы.
В кармане был медицинский пакет. Я написал на нем адрес жены, которая жила в Киеве у своих родителей на хуторе Дегтяри, и перебросил это послание через забор. Спасибо, какие-то добрые люди подобрали и переправили моим родным. Пленных, способных ходить, немцы отбирали для разных работ. Нас гоняли на уборку кирпича на месте разрушенных зданий. Кормили какой-то баландой из картофельных очисток.
Где-то в конце ноября 1941-го, вглядываясь в толпу женщин за территорией лагеря, разыскивавших родных, издали узнал знакомое пальто. Пленных, у которых была киевская прописка, гитлеровцы отпускали.
Ирина привела меня на хутор Дегтяри. Но многие соседи знали, что я - офицер-политработник, защищавший Киев. Мы боялись, что кто-то донесет гитлеровцам. И ночью отправились на мою родину, в село Сомковая Долина Переяслав-Хмельницкого района Киевской области. По дороге встретили моего отца. Людская молва ширилась быстро. Узнав, что я в плену, отец тоже отправился искать меня.
В селе пришлось зарегистрироваться в полиции. Мы с Ирой работали в колхозе, который оккупанты переименовали в госхоз.
Но полицаи все же разнюхали, что я - армейский политработник. В сентябре 1942 года пришлось снова тайком уехать в Киев. Устроился на работу кочегаром центрального отпления на завод "Большевик". Но через некоторое время и здесь мной начала интересоваться полиция. С апреля 1943 года я был вынужден бросить работу и скрываться у знакомых заводчан на Караваевых Дачах. А в сентябре, услышав, что Красная Армия вышла к Днепру, снова ушел в родное село и там дождался прихода наших.
Вместо того чтобы отправить в войска, политотдел 40-й армии назначил меня председателем сельсовета нашей Сомковой Долины. Я же продолжал проситься в армию. Меня направили не на форсирование Днепра, а в лагерь НКВД в Рязани, на спецпроверку. Выясняли, чем занимался в оккупации, не сотрудничал ли с гитлеровцами.
После спецпроверки в январе 1944-го я оказался в штурмовом офицерском батальоне. Так завуалированно назывался штрафной батальон. Только в нем рядовыми воевали офицеры, разжалованные за разные провинности. Многие, как я, побывали в плену. Один по пьяни застрелил солдата. Другой набил морду особисту.Третий соблазнил дочь генерала.
Во время штурма Кривого Рога меня тяжело ранило, я свалился в окоп. И если бы не санитарная собака, которая нашла и вытащила на свет божий, меня в том окопе и похоронили бы. Когда выписывался из госпиталя, врач-хирург подарил мне маленькую овчарку, щенка.
Осенью 1944-го меня комиссовали, дали инвалидность второй группы. И я вернулся в Киев. Собачка выросла в большую красивую псину. Умная была! Но в послевоенные годы в городе жилось очень голодно. Продукты - жалкие крохи - выдавали по карточкам. А какая собаке карточка? Нам ребенка надо было кормить.
Пришлось собаку отдать товарищу, жившему в частном доме. Он держал поросенка, кроликов, выращивал картошку, свеклу… Когда я приходил к нему в гости, пес радостно бросался мне навстречу. Поначалу, когда я только привел его к чужим людям, он очень тосковал. Выл, от пищи отказывался, в глазах стояли слезы.
"Принимая посетителей с их проблемами, за день выкуривал по две пачки сигарет"
- Вернувшись в Киев из армии, я решил восстановиться в партии, устроиться на работу. Рассказал в Жовтневом райкоме свою военную одиссею. А мне вместо сочувствия вопрос: "Как могли вы, коммунист, остаться в живых на оккупированной территории? Почему не застрелились?" Восстанавливался долго и мучительно…
Хотел поступить в Военно-воздушную инженерную академию имени М.Жуковского в Москве. Кадровик посмотрел на отметку, что был в плену, и сказал: извините…
Да что там академия! На родной не взяли даже простым рабочим по довоенной специальности. Оборонное секретное предприятие!
Я был вынужден устраиваться на другое предприятие. Через несколько лет случайно повстречал знакомых с авиазавода. Они пошли в партком, поручились за меня. Годами счастья для меня было время, когда мы с женой вместе ходили на работу на родной завод.
С Ирой мы познакомились еще до войны. Вместе ездили в аэроклуб, прыгали с парашютом с самолета По-2. Затем радовались нашей Аллочке. Ира работала в цехе, где шили чехлы для сидений самолетов. На заводе работали и наши дочь, зять, внучки Татьяна и Оксана, мой племянник. Общий трудовой стаж семьи превысил 200 лет.
Мой секрет долголетия? Сам не знаю. Со здоровым образом жизни у меня не сложилось. В молодости недоедал. Потом, когда работал, хватало нервотрепки. А война? В Дарницком лагере на деревьях ни одного листочка не осталось, ни одной травинки – мы, военнопленные, все съели. И постоянный страх смерти, ходившей рядом… Еще на фронте я научился курить. Когда работал председателем завкома профсоюза и начальником отдела кадров, выкуривал за день по две пачки сигарет. 18 тысяч рабочих и инженеров. На прием ежедневно приходило по 100–200 человек. Кому - квартира, кому - общежитие, кого теща с женой замучили…
Насчет спиртного - тоже не святой. Но старался не злоупотреблять.
А главным стимулом продолжения жизни я, как ни странно, считаю работу и связь с обществом, возможность применить свои знания, умения. Меня когда-то поразил своей увлеченностью наш первый космонавт Юрий Гагарин, с которым мы познакомились в Москве. Казалось бы, человек взлетел на такую вершину славы, выше которой уже не может быть. Я спросил его, о чем он теперь мечтает. Он ответил - полетать на истребителе. Летчик, мол, должен заниматься своим делом.
Моим любимым делом оказалась организаторская работа. В зрелом возрасте каждый, наверное, начинает подводить какие-то предварительные итоги жизни. Вот и я когда-то подумал о заводе: жизнь была насыщенная, история богатая. А знает ли о ней молодежь, те, кто придет после нас? Так мы с генеральным директором Василием Алексеевичем Степанченко создали музей Киевского авиационного производственного объединения, как назывался когда-то наш серийный завод. И я был первым директором музея.
К нам повалили на экскурсию школьники, студенты. И новичков, которые устраиваются на предприятие на работу, кроме всех необходимых вновь поступающему инструктажей, тоже пропускали через музей. Чтобы знали историю и традиции предприятия. Так у людей быстрее вырабатывается чувство гордости за родной завод. И за страну. Нам ведь есть чем гордиться.
Фото из семейного альбома