Кто сказал, что женственность и мужская военная отвага не могут совмещаться в хрупкой женщине?
Когда пришла война, волонтер Ксения Быкова забросила в дальний шкаф туфельки, красивые платья, рукоделия и отправилась на фронт. Отчаянная, смелая и порой жесткая, она очень уверенно чувствует себя в суровом мужском мире. Практически каждую неделю Ксения ездит в самые горячие точки АТО, "на самый передовой передок". О безоблачном прошлом напоминает только совсем уж невоенный позывной волонтерки - Фея.
- Ксения, чем вы занимались до войны? Какая у вас профессия, что любили делать, какие платья носили?
-Я была такая крошечная бизнесвумен. У меня были свои точки на рынке - ничего особенного, трусы-носки продавала. Все это потом было благополучно вывезено частично на Майдан, а что осталось - на фронт, поскольку это самый жизненно необходимый товар.
Всю жизнь дружу с мужчинами. Не то чтобы я не сходилась с женщинами. Схожусь, и легко, но с детства дружу почему-то с мужчинами. Может быть, потому что у меня много братьев.
Платья… я их так давно не носила! Не до платьев сейчас. Прыгнула в форму и поехала на фронт, надела джинсы и побежала на склад.
Что я любила делать? Очень была помешана на чистоте. У меня дома было так убрано, что хоть крупу раскинь, как говорят. Умею делать все, кроме вязания. Я и стричь умею. Люблю шить. Шила себе абсолютно все - от пальто-платья и до сумки. Сейчас, конечно, ничего этого не делаю - не до того.
- До войны у вас был свой привычный мир, круг общения. Как встряхнули его Майдан, война? Изменились ли критерии выбора уже новых друзей, отношений и взглядов?
-Все полностью изменилось. Во-первых, часть друзей отошла от меня во время Майдана. Я "отмайданила" от и до, с первого до последнего дня, а они не приняли Майдан. Я не понимаю людей, которые не принимают Майдан. Потом началась война, и еще часть знакомых отошла - тех, кто кричал, что это Майдан начал войну, и не вникал в ситуацию. Кому я могла объяснить что-то, с теми продолжала общаться.
У меня появилось много новых друзей. Менялись ли критерии их выбора? Конечно. Меня вообще война изменила. Честно говоря, раньше я была такой тряпичницей, очень любила туфельки, платьица. У меня всего этого было жутко много, и это для меня было так важно! А сейчас все кажется настолько пустым… Нет у меня больше вот этого вещизма. Ценится совершенно другое. Например, плечо друга. Оно и раньше ценилось, но сейчас особенно. Нет ничего ценнее человеческой жизни. Мне эту жизнь не раз спасали пацаны на фронте. Погибнуть легко. Вот водитель моей волонтерской машины на моих глазах погиб от прямого попадания мины в наш автомобиль. Меня ребята успели вытащить, а его - нет. С его стороны машины заела дверца, а я свою закрыть не успела, это меня и спасло…
- С чего началось ваше волонтерство?
- Я прямо с Майдана перебралась на войну. Первая поездка на фронт была еще тогда, когда это и войной не называли - 9–10 марта 2014-го. Ездила на Чонгар, где стояли наши "градисты" (те, кто обслуживает установки "Град".-О.О.). Они спали в автобусе, у них не было ничего: ни еды, ни палаток. Палатки и генераторы мы взяли у друзей с Майдана. Мы - это я и мой друг детства, бывший эсбэушник. Он позже погиб - пошел воевать добровольцем. Кстати, во время Революции достоинства он приходил на Майдан, участвовал в противостояниях с "беркутом". Во времена Януковича в СБУ разные люди работали, среди них были и адекватные.
Мы с другом волонтерили втихую, никто об этом не знал, даже родные. Каждую неделю - на фронт, на свои деньги. Средства от людей стали поступать намного позже. Я на войне, можно сказать, "прос..ла" сыну квартиру - потраченных денег как раз бы хватило.
Очень долго я скрывала от семьи, что езжу на фронт. Родные думали, еду в Харьков за товаром. Я и сейчас стараюсь не волновать маму. Как-то она позвонила во время минного обстрела, услышала звук разрыва и спрашивает: "Что это у тебя там бахнуло?". Я говорю: "Да здесь хлопцы мебель двигают, у них шкаф упал". Тут вторая мина падает. Барс заносит меня в хату, он слышит, о чем я говорю с мамой, и в сердцах кричит: "Бл...ский шкаф, задолбал уже!".
- Как появился позывной Фея? Это из-за платьев-туфелек?
-Я не помню, но точно не из-за платьев. На фронт езжу в форме. Но обязательно с макияжем и запахом духов, чтобы наши ребята помнили: есть дом, есть женщины, которые их ждут. Это у меня такой пунктик весьма серьезный. Когда мы обнимаемся, пацаны говорят: "Фея приехала… Духи… Дом…". Для них это очень важно.
- Как ваша семья относится к тому, что вы занимаетесь волонтерством?
-Когда муж узнал о том, чем я занимаюсь, стал понемногу помогать. А затем поехал вместе со мной. Помню нашу первую совместную поездку и его реакцию - легкий шок. Одно дело, когда ты смотришь новости по телевизору, и совсем другое, когда едешь под обстрелами. Это совершенно разные картинки. Когда мужа спрашивают ребята на фронте: "Как ты ее вообще отпускаешь сюда?", он отвечает: "Она вообще без крыши!". Да, я делаю все так, как хочу. Вот такой дурной характер.
- Ваш муж - первая юношеская любовь?
-Да, мы учились в параллельных классах, в волейбол играли вместе. Познакомились в школе. Я была дежурной, а он с друзьями хулиганил и нарушал дисциплину. Мы с ним сразу поссорились, вот такое знакомство было. Потом были вместе в трудовом лагере. Там мы с ним тоже поссорились. Нелегкие были у нас отношения (смеется). Если бы мне тогда кто-нибудь сказал, что я за него еще и замуж выйду, я бы не поверила. Как-то он подвозил меня домой на велосипеде, мы грохнулись, я лежу, он подскочил ко мне, волновался, пытался помочь, вздыхал: "Ой-ой-ой, ай-яй-яй!". И глаза у него добрые были. Меня это зацепило, мы стали встречаться.
- Вы вредная Фея? Говорят, не так давно строили майора на передовой, не дав ему увезти в штаб волонтерскую передачу?
- Мой полный позывной - "Добрая фея с топором". Майора застроила - это да. А мне все равно, кого строить: хоть царь, хоть генерал. Если человек подлый, то какая разница. Я тогда привезла волонтерскую помощь. Приехали, стали разгружаться, ребята вышли встречать. А этот майор, смотрю, рыскает в мешках и ящиках, уже и термуху себе тянет, и говорит: "Так, быстренько все ко мне в штаб!". Я отвечаю: "Ага, сейчас. Немедленно положил все на место. Достанется тем, кому это привезено". Он еще попытался наехать на ребят, чтобы они отнесли в штаб все, что я им раздаю, но ничего не получилось, потому что пацаны отзвонились своему ротному, тот - куда-то повыше, и все, майор ушел. Вообще такая проблема очень распространена - волонтеры привозят вещи, а командиры их отбирают.
Я практически никогда ничего не отдаю командирам. Разве что, если доверяю им на 100%. Один случай научил меня на всю оставшуюся жизнь. Тогда командир, правда, не продавал налево, но и не выдал то, что я привезла. Прошел дождь. Пацаны грязные и мокрые. И вот они звонят мне и спрашивают: "Ксюш, а где все, что ты привезла, - форма, футболки?". Я говорю: "Но мы же Сережке, командиру относили все в палатку!". Потом я позвонила командиру и говорю: "Если ты сейчас же не выдашь ребятам одежду, больше никогда ничего не получишь". Он все раздал, ситуация уладилась, но сам факт был для меня неприятен. Теперь я даю все вещи ребятам лично в руки, каждому по его размеру - у меня уже глаз наметанный.
- Вас называют боевым волонтером, вы побывали в разных переплетах. Какое самое страшное воспоминание?
-Я всегда езжу только в горячие точки, на самый "передовой передок" и вижу много всякого. Но, пожалуй, самое страшное воспоминание - как я заехала на российский блокпост. Это произошло в самом начале войны. Был бой, наших ребят ранило, я взяла двоих к себе в машину и поехала в госпиталь. А дорогу-то ни я, ни водитель не знали. Начало войны, мы совсем неопытные были. Это сейчас знаем каждую тропинку: туда не едь - там заминировано, а там - сепары. А тогда спрашиваем пацанов: "Что находится за вами?". Они говорят: "Мы не знаем". Кстати, в начале войны ответ "мы не знаем" был самым популярным. Не было опыта войны.
И вот мы едем, как вдруг видим - впереди российские триколоры. У меня сразу мысль - заблудились. Не могли же мы так быстро на территорию чужого государства выскочить! А на этом блокпосту стоит молодняк - солдаты-срочники из РФ. Я выскакиваю из машины и сразу говорю: "Я укропка, у меня двое раненых, можете меня расстреливать". А у самой коленки дрожат. Они говорят: "А что вы делаете в Ростовской области?". Отвечаю им: "Сынок, ты когда сюда ехал, разве не видел вдоль дороги названия населенных пунктов, написанные по-украински?" Он в недоумении: "Нет, нас везли с задернутыми окнами, нам нельзя было смотреть". То есть эти молодые солдаты считали, что они на территории России. Тут подскакивает их командир - мужик примерно моего возраста - и говорит: "Так, хорош агитировать, давай езжай вон туда, но там еще один наш блокпост, а дальше уже будут ваши". Понимаете, они ориентировались на нашей территории лучше, чем мы!
Когда мы проезжали второй блокпост, там дали нам вслед очередь в воздух. Я думаю (это лично мое мнение), что в самом начале войны русские вели себя по отношению к нам более вменяемо, не так жестоко, как сейчас. Но если бы мы тогда попали к сепарам - вот это был бы ужас, с нами бы никто не церемонился. Мне тогда даже командир российских солдат сказал: "Скажи спасибо, что ты попала к нам, а не в "ЛНР".
Однажды мы от погони уходили. Это тоже было ужасно. Одно время у сепаров пошла "мода" срезать таблички с названиями населенных пунктов. Мы тогда заехали в какой-то поселочек в низинке. Помню, едем по навигатору, он нас ведет туда, куда нам надо, но почему-то именно вот этим поселком. И бабушка стоит у дороги. Мы ее спрашиваем: "Как называется ваше село или поселок?". Она говорит: "Ой, детки не едьте туда, вчера какие-то мужики приехали в папахах на танках, машину отобрали, телевизор вынесли". Я смотрю вокруг и вдруг вижу, как далеко-далеко отделяются две точки и движутся к нам. Я понимаю, что это машины. Говорю водителю: "Толик, бегом разворачиваемся и топим!". А наша машина едет со скоростью всего 90 км в час! И вот он жмет эти 90 км, а сепары все ближе и ближе, мы заезжаем за угол и… навстречу наши! Я не помню, чтобы чувствовала когда-нибудь такое счастье, как в тот момент. Оказывается, нашим кто-то сообщил, что этот поселок то ли захвачен, то ли самовольно занят, и они ехали зачищать.
- Вы получили награду "За мужество" от Евромайдан SOS. Это связано с какими-то конкретными событиями?
-Я до сих пор эту награду в руках не держала, и меня никто не искал, чтоб ее отдать. В тот день, когда было награждение, я была на фронте. За что - я тоже не знаю. Наверное, за аэропорт.
- Вы ездили в Донецкий аэропорт?
- Да, в самом аэропорту была, в старом терминале. Привозила ребятам помощь. Вот всем кажется, что аэропорт - это все. А таких мест, как аэропорт, много. Так же, один в один, было в Тоненьком, Опытном, Водяном, Песках, Славном, Авдеевке. Там земля дрожала под ногами. Но в Славном, например, ни разу не было журналистов, и никто об этом месте не знает. Хотя там тоже герои стояли и сейчас стоят, точно такие же, как и в Донецком аэропорту.
Я слышала такое мнение, и я с ним согласна, что киборги были приговорены пиаром, который создали вокруг них. С другой стороны, история про ДАП давала всем веру в то, что можно выстоять. И ведь киборги выстояли, их не победили! В том аэропорту, когда его заняли сепары, уже реально не за что было цепляться. Практически все было разрушено. Да и последний бой, в сущности, был подлым - враги подорвали бетонные перекрытия. У русских такая тактика - "выжженной земли". Где они появляются, все разрушают к чертовой матери. Пески на сегодняшний день можно просто в совочек смести. А в Опытном, по-моему, уже ни одного целого дома не осталось. Там стоят наши, там сейчас постоянно идут обстрелы и диверсионно-разведывательные группы заходят. И бои там идут постоянно, каждый день. Так сейчас и в Авдеевке происходит.
- Киборги в ДАП понимали, что, как вы говорите, приговорены, что итог может быть печальным?
- Я приезжала задолго до последнего боя. Все нормально было, они заряжены были, верили в то, что выстоят. Но даже если бы они не были в этом уверены, все равно мне бы об этом не сказали. Это же мужики, они у нас сильные. Хотя с виду обычные парни. Вот даже мелкий какой-то там бегает, а в нем столько духа!
Абсолютно честно всегда говорю, что я к нашим военным езжу заряжаться. А когда приезжаю сюда, на мирную территорию, вижу, что народ квелый и разочарованный. Там, на "нулевке" (так называют точку, за которой уже стоят сепары), меня ждут. Я вижу эти глаза, вижу, что я нужна им. Иногда ребята звонят и говорят: "У нас сейчас все есть, но ты просто заезжай поболтать". Им нужна разрядка, они должны понимать, что их любят, о них беспокоятся.
- На вашей страничке в соцсетях я увидела фотографию разбитой в бою сепарской машины. В ней - двое убитых. Крупным планом, очень натуралистично. Под фото подпись - мол, вот как мы "отсыпали" врагу. Жестко и по-мужски. Я понимаю: это враги, но они тоже чьи-то сыновья и мужья. Когда сепары выставляют в сеть фото "убитых укропов", без боли на это невозможно смотреть.
-У меня нет к ним никакой жалости. Мы их не звали на свою землю. И с тех пор, как у нас появились покалеченные ребята, первый погибший, они для меня - не люди. К нашим ребятам я отношусь как мать, как сестра, иногда как дочь. К этим "ополченцам" я ничего, кроме брезгливости, не испытываю. Даже ненависти нет. Потому что ненависть, как и любовь - сильное чувство. Я ими брезгую и хочу с ними жить за очень высокой стеной.
- Что за история с вашей страничкой в Фейсбуке, которую заблокировали из-за поста о русском языке? Вы знаете, почему так случилось?
- Могу только догадываться. Администрация Facebook показала мне, за какой пост я была заблокирована, - о том, что на этой войне воюют и гибнут русскоязычные патриоты. Не только украиноязычные. Под постом началась резкая дискуссия.
Я согласна с тем, что язык - это оружие. Нужно со временем во всех сферах жизни переходить на украинский язык: и в быту, и в работе. Нужно поднимать языковые вопросы, но не сейчас. У меня много донецких подопечных. Они воюют на нашей стороне и не знают украинского языка. Ну вот так сложилась их жизнь. Это не их политика. Это политика государства и местных властей была такой.
Мне часто пишут: почему ваши посты в Фейсбуке на языке оккупанта? Я думаю, что если бы мы встретились в жизни, то выяснилось бы, что эти люди знают украинский язык хуже меня. Я пишу свои посты на русском, поскольку, к сожалению, русские тексты больше читают. Пока. Кроме того, я работаю не только с Украиной, но и с Россией. Там есть нормальные люди, которые помогают нам по мере сил, - присылают лекарства, деньги.
- Не кажется ли вам, что время волонтерства должно закончиться?
- Должно. Но это будет не скоро. Конца я пока не вижу.
- Некоторые волонтеры считают иначе: "Сколько можно быть костылями у государственных структур? Пока мы рядом, государство не научится самостоятельно ходить".
- С однойстороны, в этом есть доля правды. С другой - я не могу бросить наших ребят-военных. Государство такое. Очень много разворовывается. Например, с ребят периодически снимают зарплату: с кого-то - за пьянку (абсолютно согласна с этим), с кого-то - за другой проступок, с одного - две, с другого - 3 тыс. гривен. Вопрос: куда идут эти снятые деньги? Почему на них не куплены какие-то, хотя бы самые необходимые мелочи? И почему форма закупается в два-три раза дороже? Мы точно такую же отшиваем, и она у нас намного дешевле. Новые хваленые форменные рыжие ботинки "Талан" совершенно неудобны в полевых условиях, ноги набивают ребятам, ну просто не годятся. Боец с такими ногами - не боец. У нас выдают по одному комплекту зимней и летней формы и одни берцы. Упал человек, промок и ходит в мокром. Это уже ненормально. Должно быть как минимум несколько комплектов формы и еще одни берцы. А для тех, кто стоит на нулевке, - вообще три-четыре комплекта. Там негде и некогда стирать. И мы, волонтеры, привозим эти запасные комплекты.
- Волонтеры в политике - это правильно? Вы собираетесь идти в политику?
-Думаю, правильно. Волонтеры - это активисты. Они сделали Майдан, а потом пошли на войну. Они могут отказаться от чего-то своего, личного ради высокой цели. Они работают не на свой карман в первую очередь, а на свою страну. Было бы хорошо, если бы такие люди были у власти. Но они могут и испортиться. Там, во власти, все портится.
Сама я в политику не хочу. Не считаю, что у меня есть достаточно знаний для этого. В принципе, если захотеть, во всем можно разобраться и всему научиться. Но я не хочу этим заниматься. Мечтаю после войны вернуться в ту жизнь, которая у меня была.
- Каждый свой отчет о поездке в АТО вы заканчиваете словами: "Доброй ночи, любимая Хунта и Каратели. Мы на целые сутки ближе к победе". Что для вас означает победа?
-Язнаю, что мы обязательно победим. Украина станет Украиной не только в смысле территории. Для меня Украина - это государство, куда иностранцы ездят учиться, работать, отдыхать, изучать наш язык. Понимаете, не мы ездим, а к нам. Вот это для меня Украина. И никакой России. Огромная высокая стена с крокодилами и змеями, вокруг все заминировано лет на 100. Кто из россиян захочет, сами сюда приедут до того, как мы отгородимся. С убийцами не может быть дружбы. Те, кто нас ненавидит, должны отсидеть свой срок за этой стеной. Когда они отсидят, когда поймут, когда сменится поколение, можно будет эту стену убрать.
Кстати, на оккупированных территориях очень много людей, которые не ведутся ни на какую пропаганду. И они ждут наших военных. Знакомый пишет мне оттуда каждый день: "ВСУ, мы вас ждем!". У меня подружка есть. Мы смолоду дружили. Она осталась на оккупированной территории: ухаживала за мамой и помогала нашим - сливала мне информацию. Я не знаю, как ее вычислили сепары, но вычислили. Сильно пытали, она погибла. Муж девушки отслеживал, насколько мог, куда денут тело. Ее скинули в затопленную шахту. Уже мертвой сбросили. В этой шахте захоронено очень много людей - и их, и наших.
Мне сейчас с оккупированных территорий такие СМС-ки приходят, что мама не горюй. Ведь когда я бываю в зоне АТО, мой номер попадает в поле зрения оккупантов, и я получаю сообщения наподобие "Солдат, ты - труп". Кроме того, одно время номер моей банковской карточки и мобилки крутили на семи радиостанциях. По этим объявлениям мне звонили люди, которые хотели помочь волонтерам. Но не только. Процентов 40 звонков были с оккупированных территорий - они меня материли. Меня и украинскую армию.
Но я не боюсь. Я верю в победу, в дело, которым занимаюсь, верю в людей. Есть воля победить. А когда у человека есть воля и внутренняя свобода, он много чего может. Вот Надя Савченко - она гораздо свободнее Путина. Она свободна, а он в клетке - в клетке своих амбиций, еще чего-то. Такой вот парадокс.
- Верите ли вы в то, что мы не только выиграем войну, но Украина станет цивилизованной страной с сильным гражданским обществом? Так, как мы мечтали на Майдане?
-Да. К сожалению, за все годы независимости ни одна власть у нас ничего не сделала для того, чтобы Украина стала цивилизованной страной. Приходят в кресла начальников с одной целью - грабить.
А ведь чтобы стать цивилизованной страной, не так уж много шагов надо сделать. И начать с культуры. Нам абсолютно не нужны российские сериалы. Надо снимать свое кино. Читать свою литературу, нужно начать уважать себя. Мы не знаем своих музыкантов, певцов. Не знаем своих писателей, поэтов. Попросите людей на улице назвать украинских поэтов. Большинство скажут - Шевченко. И все. Ну, может, еще кто-то знает Лину Костенко. О других же и не слышали. Потому что об этом не говорится нигде. И вот это должно быть в телевизоре. И в школах. Необходимо просто потихонечку вытеснять чужое своим хорошим. У нас что, нет талантливых людей? В нашей стране просто никто не заинтересован в том, чтобы их поддерживать, популяризировать свое.
Здорово, что у нас растет очень патриотичное поколение. Мы с ребятами-военными ходим на встречи с детьми в школы - нас так тепло встречают! На последней встрече со школьниками в моем родном Комсомольске девочки плакали. Мальчишки подходили, про оружие расспрашивали.
Ребята-военные по-разному относятся к таким мероприятиям: кто-то с удовольствием рассказывает о боях, а кто-то больше молчит. Некоторые вообще не хотят приходить на встречи - они пережили такое, что детям этого лучше не знать. Когда школьники выступают перед гостями с каким-то концертом, я смотрю на все это, и у меня только одна мысль в голове: "Боже, какое счастье, что оккупантов не пустили дальше, что вот эти дети спят в своем доме, что они вдоволь едят, ходят в школу".
Я как-то ехала с передовой через Николаевку, там недалеко кадыровцы стояли. Многие дети подходили к нам, видели нашу вэсэушную форму и говорили: "Слава Украине!". А многие взрослые смотрели косо: когда, мол, вы уже уберетесь с Донбасса. Так что на молодое поколение я очень надеюсь.