Кинорежиссер Алексей Балабанов ("Брат", "Мне не больно", "Кочегар") умер душной майской ночью, работая над сценарием о молодом Сталине.
А менее года назад, в жаркой Венеции на кинофестивале, Балабанов представлял свой последний фильм "Я тоже хочу". На экране была лютая русская зима, странная компания путешественников за счастьем и сам режиссер, член Европейской киноакадемии, в качестве героя, умирающего со словами "А я счастья хочу". И вот его не стало… Неожиданно для всех. В 54 года.
У российского кино какая-то несчастливая полоса. Три месяца назад ушел Алексей Герман, Балабанова, к слову, не любивший. Но в "очереди за счастьем" (по балабановской версии) они теперь недалеко. Может и подружатся?
Балабанов ведь не меньший русский автор. Принципиально другой и по стилю, и по зрительскому резонансу. На свой манер препарировавший и советскую эпоху, и новое постсоветское время. У кинематографических 90-х благодаря Балабанову есть спорный, но знаковый герой - Данила Багров. Типология русского богатыря, чья сила в правде.
Поразительно, "Брат" (1997) снят всего три года спустя после тарантиновского "Криминального чтива". Романтика бандитизма вела перекличку с обоих полушарий. Причем, "Брат", разумеется, работал на реалистическую картину мира, ту, которая за окном. Только в 2000-м, когда у реальности появились приметы комикса, Балабанов позволил себе снять особенно несерьезное ироническое продолжение "Брат-2", где Багров и Америку уделывает. Единственный смешной фильм в его карьере.
Дилогия о Багрове прогремела во всех бывших братских республиках. А уже фильмы Балабанова никогда такого успеха не имели. Они остались в зоне профессионального и интеллектуального интересов. За ним закрепилась слава режиссера, снимающего мрачное, неаттрактивное кино.
Ведь даже с классикой он работал в определенном направлении - Бэкетт, Кафка, булгаковский "Морфий". И никакая сатира на 90-е - "Жмурки" или "Мне не больно" - его репутации не исправили.
Это уже были 2000-е с актуальностью гламура, беззаботности, в крайнем случае - максимально эстетически упакованных философских размышлений. А Балабанов продолжал взирать на эпоху со своей особой колокольни.
На "Мне не больно" закончился кинороман Балабанова с Санкт-Петербургом. Городом, который он остро чувствовал, и который именно такой в его фильмах, каким его НЕ любят коренные жители. Город-сон, город-мрак, город-наваждение. Именно этот образ Питера, прошедший через "Счастливые дни", "Брата", "Про уродов и людей" и "Мне не больно", мне особенно дорог. (Кто видел Петербург Балабанова, никогда не будет вздыхать об атмосфере "ПитерFM").
"Мне не больно" - странно нежная картина для сурового балабановского кинематографа - была оттянутой пружиной, вслед за которой режиссер ударил в лоб таким опусом, что не всякий осилит и всякий ужаснется.
От некоторых фильмов бывает физическое ощущение ужаса. Уверена, что в связи с "Грузом 200" дело не только в мастерстве, но и в чистой случайности. Или в энергетическом заряде ненависти, который вкладывает режиссер. Но все-таки, настаиваю на формуле "сошлось". Что-то похожее испытываешь на "Необратимости" Гаспара Ноэ или "Забавных играх" Ханеке. Страшно важное это кино в балабановском творчестве. Ведь и сам он пришел в кино на излете советской эпохи (кто знает, какого бы кинобунтаря эта система могла взрастить, просуществуй она хоть на 10 лет больше?). А стал хранителем памяти о временах, идущих на смену. Наверное, по фильмам Балабанова будут судить не столько об эпохе, сколько о душевном состоянии человека. В 90-е, 2000-е. Конечно, это состояние далеко не универсальное в смысле поколений. Мне, человеку на то время уже соображающему, эти годы не виделись такими беспросветными. Но у Балабанова была своя оптика. Замылить ее он не давал никому.