Настоящий человек. С ним легко. И он всегда там, где тяжело. А это - не только на фронте. Это там, где есть слабые и беззащитные, где напрасно надеяться на государственную машину и непонятно, у кого просить помощи. В этом и есть его сила - чувствовать, где ты нужен, и бросаться туда со всей одержимостью.
С Русланом Горовым мы говорили о разном. О детях, об умении прощать и невозможности простить, о Европе и Боливии, об "Укропах Донбасса", о жизни "до" и "после". Круг дел, которыми искренне, вдохновенно и неистово занимается этот человек, очень широк - журналист, режиссер, волонтер, писатель. Поскольку встретились мы накануне Международного дня защиты детей, разговор я начала с вопроса о журналистике. Точнее - о проекте "Служба розыска детей" Магнолии-ТВ, крестным отцом которого является Руслан Горовой.
- Руслан, как возникла идея создать на телевидении специальную службу розыска?
- В начале 2000-х у меня родились дочка и сын. Я видел, что происходило в Украине, сколько детей слонялось по теплотрассам и подвалам, потому что у родителей была одна задача - накормить. Но никто не пытался как-то работать с детьми.
У нас был проект "Телевизионная патрульная служба "Ситуация". Туда поступало много обращений о пропавших людях, в том числе и детях. Но в каждой программе мы могли дать только одно обращение. Капля в море... Тогда возникла идея сделать отдельный проект о детях. Директор телекомпании Евгения Ткаченко сказала: "Делай, пробуй". И я сделал пилотный проект. Он вышел на "1+1", затем его подхватили другие каналы. Ситуация была необычная: наверное, впервые лобовые конкуренты взяли одинаковый на многих каналах проект, хотя и социальный. Дело понемногу пошло. Идея стала расширяться, подключились другие организации-партнеры. Сегодня в Киеве можно увидеть билборды с информацией о пропавших детях.
- Их заказывают родители?
- Нет. Это мы договариваемся - помогают дружественные нам коллеги. В нашем проекте (телевизионная версия, газеты, билборды, сайт) для родителей все бесплатно. Это главное для нас. В конце прошлого года мы наконец-то сделали бесплатный номер 116 000. В любой европейский стране по этому номеру звонят родители, если ребенок пропал. Им отвечают специально подготовленные люди, которые знают, что говорить и как действовать.
- Почему чаще всего дети "пропадают" из дома?
- Всегда и во всех странах дети убегают по абсолютно одинаковым причинам, непонятным большинству взрослых. Немного поспорил с родителями, захотел на море, а у родителей нет денег, поссорился в подъезде с мальчиком или получил в школе плохую оценку и побоялся идти домой. Ничего нового я вам не расскажу. Все причины покажутся вам банальными, а для детей это - важные вещи. Криминальные случаи бывают, но редко.
До сих пор мы не смогли найти только нескольких деток, но это, слава Богу, очень единичные случаи. Мы должны понимать: ребенок потому и называется "недееспособным", что может принимать какие-то решения, за которые потом не отвечает, пойти туда, где опасно. Война разъединила семьи. Например, мама осталась здесь, а ребенок там - по ту сторону баррикад. И мать разыскивает его. Когда линия фронта постоянно менялась, бывали очень разные случаи. Я не хочу об этом рассказывать, но, знаете, когда пытаешься спасти ребенка, то можно даже с сатаной подписать контракт.
- Часто ли находят объявленных в розыск детей? На вашем сайте я прочитала, что за почти 10 лет найдены 1177 детей.
- Цифры - это такое. Знаете, 99,9% пропавших детей всегда находятся. Если ребенок не погиб (например, утонул или еще что-то произошло). У нас в розыске есть девочка, которая несколько лет назад исчезла в Киеве, на Соломенском рынке. Никакой информации о ней до сих пор нет. Это значит, что с ней что-то произошло. Но что именно и как - неизвестно.
Случаи, связанные с криминалом, единичны. Преимущественно все дети находятся. Другое дело, что их надо как можно скорее вернуть домой. Они в опасности, даже если просто находятся сами на улице, - их могут избить, отобрать вещи, изнасиловать. Дети ведь не знают, в какой мир окунаются, считают, что они - самые умные. И потому наша задача - очень оперативно и всеми возможными способами распространить информацию о пропавшем ребенке. Это мы, собственно, и делаем.
- Как вы считаете, не угрожает ли нам беспризорность, как в 2000-х?
- В 1990-е и 2000-е мы ни в коем случае не вернемся. Сегодня ситуация другая. Такого беспредела в каждой подворотне нет. Война, с одной стороны, - страшное горе, которое косит всех без разбора, а с другой - она кристаллизует людей. Сейчас люди больше обращают внимание на происходящее вокруг них, больше реагируют. В частности и на детей. Поэтому теперь ситуация абсолютно другая. Ну и количество детей, находящихся в розыске, невозможно сравнивать с количеством таких в 2000-х. Если теперь разыскиваются 20–30 детей одновременно, то раньше - сотни и даже до тысячи.
- От кого зависит не довести ситуацию к такому критическому состоянию - от государства или от людей?
- А что государство? Прежде всего все зависит от семьи. А государство, если что-то произойдет, с помощью специальных уполномоченных органов, общественных организаций, СМИ будет разруливать ситуацию. Но первична - семья.
- Только семья? А те, кто окружает ребенка на улице, в школе?
- Я очень не люблю такую общую ответственность. Знаете, у семи нянек дитя без глаза. Если это мой ребенок, то я за него отвечаю. Не учитель математики и не президент нашей страны, а я.
- Я - мама, и не могу спокойно смотреть видеосюжеты о пропавших детях, которые ты и твои коллеги из "Службы розыска детей" снимаете уже более десятка лет, - очень больно. А у тебя не возникало желания уйти из проекта, поскольку это невероятно тяжело морально?
- Безусловно, у нас здесь работают не железяки. Так или иначе, нельзя делать что-то, не пропуская через себя. Что-то проскочит, что-то запечатлится в памяти. Каждый сам решает, насколько он пускает это в сердце, как абстрагируется, что делает, чтобы держаться.
Но я не знаю тех, кто работал бы у нас на таких проектах и хотел это бросить. Втягиваешься в свою работу и понимаешь - никто не сделает ее, кроме тебя, или сделает не так качественно. Конечно, бывает очень тяжело. Но где теперь легко? На фронте?
- Какая история поразила тебя больше всего?
- Я уже давно не занимаюсь конкретикой в службе розыска детей (я - главный режиссер Магнолия-ТВ). Но был случай, который запомнился. Из Сибири в Киев в гости к родному дяде приехал мальчик. Он рос без мамы (уже не припомню, какая там была история). И вот он приехал сюда и исчез. Мы сделали программу, рассказали о ребенке, начали искать. Прилетает отец. Я такое видел впервые. Забегает, а у него, условно говоря, - чемодан денег: "Спасите, помогите, я все отдам, сколько вам надо?". Когда человек исчезает, родственники готовы отдать последнюю рубашку, только бы найти. Я тогда сказал тому отцу: мы все делаем бесплатно. Так оно было, и так оно есть до сих пор. Есть лишние деньги - обклейте все плакатами, обойдите бомжей, порасспрашивайте людей.
Тогда я почувствовал, что нет ничего дороже твоего ребенка и ничего страшнее ситуации, когда ты не знаешь, что с ним. Тот мальчик нашелся, все хорошо. Просто влюбился, и что-то у него "заклинило".
- Еще одно направление вашей работы - помощь детям, которые живут в детдомах: найти их родственников или приемную семью.
- Магнолия-ТВ давно в теме национального усыновления. Мы хотим, чтобы как можно меньше детей попадали в детдома. Казарменная постсоветская интернатная система воспитания детей, от которой мы столько лет все не можем отделаться, - самое страшное, что может быть. Чем больше детей заберут из интернатов в любые семейные формы воспитания (усыновление, опека, ДДСТ - все что угодно), тем лучше.
- Совместно с Владимиром Регешей (см. "Параллельная реальность", ZN.UA от 9 октября 2015 г.) ты помогаешь детям из интернатов для умственно отсталых детей?
- Да. Мы ездим в Ладыжинский и Меджибожский интернаты ІІІ–ІV степени. Вовка сейчас на передовой, но когда он приезжает - едем. У нас подобралась такая компания друзей, и мы все вместе катаемся по интернатам. Каждый в меру возможностей старается помочь. Я, например, когда езжу по миру, собираю деньги. "Нацаревал", скажем, несколько сотен евро - и распределяю их по всем проектам. Не считаю это каким-то волонтерством. Просто мы так живем.
- Не очень легко решиться ездить в такие интернаты. Увидеть столько горя, несправедливости… Я пока не смогла.
- Есть такое. Со мной в интернат ездили люди, уже побывавшие на войне. Там выдержали, не боялись ни мин, ничего, а с этими детьми не могут. Впадают в ступор. Не могут, не знают, не понимают. А мне нормально. Это нормальные дети, такие же, как и все.
- Я так понимаю, в интернаты ты ездишь не столько подарки отвезти (хотя это и важно), сколько пообщаться?
- Да, поиграть, пообщаться и, наконец, Heavy Metal научить делать (улыбаясь, Руслан поднимает вверх два пальца).
- На своей странице в Фейсбуке ты рассказал историю о том, как вместе с девушкой-инвалидом пытался попасть в один очень популярный во Львове ресторан. Вас туда не пустили: "У нас вниз ступеньки… некогда мне здесь, мне людей рассаживать надо". Хотя после твоего поста в соцсети администрация заведения извинилась. Мы много говорим об инклюзии, толерантности, безбарьерности, а на самом деле ситуация далека от идеала.
- Мы же не настолько дети, чтобы обидеться, чего-то требовать. Цель того поста была - привлечь внимание к проблеме. И администрация ресторана тогда пообещала, что до июня придумает, как сделать, чтобы оборудовать свои заведения пандусами или еще чем-то. Посмотрим, июнь скоро. На самом деле проблема - не в этом конкретном ресторане. Это мы просто нарвались на дурака-работника. Проблема серьезнее. У меня никогда не было иллюзий по поводу отношений между государством и инвалидами. Государство делает минимум, дабы не выглядеть ничтожеством, и все. Знаю это хорошо, потому что сам инвалид с детства.
Вы посмотрите: в Киеве, если не ошибаюсь, из 52 станций метро только 11 оборудованы лифтами или какими-то средствами, чтобы инвалид мог спуститься в подземку. Фактически, ты никуда не сможешь попасть. Наши города для инвалидов не приспособлены, особенно для тех, кто передвигается на коляске. И, что особенно противно, - большинство колясочников уже давно махнули на это рукой. Не можешь заехать на бордюр? Ну бывает. Выданная государством коляска не влезает в лифт? Ну это такое… Не можешь зайти в магазин или кафе? А чего ты туда вообще поперся?
- Хочу вернуться к теме войны. Подрастает новое поколение, для которого война - естественная среда. Эти дети растут в агрессивном обществе. При этом взрослые, которые их окружают, как никогда бессильны в управлении собственной жизнью. Какими, на твой взгляд, вырастут эти дети? Задумывался ли ты над этим?
- Безусловно, война всех нас делает другими. Недавно в "Лесную заставу" (под Киевом) приезжали детки из Марьинки и Красногоровки. Мы вместе с фондом "Вільні UA" помогали им, чем могли, возили на экскурсии. Детки есть детки, здесь они быстро оттаяли от той войны. Но среди них были такие пацаны, которые в 15 лет знают о войне больше, чем киевские 50-летние дяди. Девчонки и мальчишки знают, как ставятся растяжки, как их снимать, умеют различать по грохоту, чем стреляют. Они успели научиться этому за короткий срок, потому что, если ты не знаешь, как выжить на войне, ты умрешь. Но ведь это такие же дети, - они льнут к нам, радостно общаются. Когда я увидел, что они садятся в поезд и едут назад, на Восток, - это было ужасно.
Я не знаю, что с этим делать. И не знаю, будет ли это проблемой. Я ведь не специалист. Но война на всем оставляет отпечаток. А те, у кого погиб кто-то из близких? Может вырасти целое поколение людей, которые будут ненавидеть друг друга. Например, я не готов прощать. Кому? России? Коллаборантам? При том, что я человек неагрессивный. У меня есть свое понимание этого мира, вера в то, во что я верю. Все это не позволяет мне пожать руку людям, убивавшим дорогих мне людей. Что уж и говорить о чувствах детей! Они вырастут и тоже не простят. И те, кто находится по ту сторону, и те, кто по эту.
- Недавно ты снял фильм "Укропы Донбасса". К сожалению, этого фильма нет в открытом доступе. Это история семьи с Луганщины?
- Фильма пока нет в прокате, поскольку за счет показов я собираю средства для АТО. У наших людей денег уже просто нет, - съели весь подкожный жир. Лента "Укропы Донбасса" рассказывает о семье волонтеров. Перед войной они затеяли собственную ферму. А потом пришел этот псевдореферендум и все остальное, и они оказались на оккупированной территории. Но, не считаясь с этим, решили, что будут помогать армии. Бросали клич в Интернете, собирали средства. Потом выезжали машиной на подконтрольную Украине территорию, там закупались, развозили все украинским военным и порожняком возвращались назад. При этом мужчина - инвалид без руки и ноги (это произошло еще до войны - несчастный случай).
Линия фронта ходила туда-сюда, и, в конце концов, супругов взяли в плен: как-то они заехали не туда, думали, что находятся на нашей стороне. Их остановили, открыли багажник машины, а там - украинские флаги, бронежилеты. И все. Три месяца над ними издевались, выводили на расстрелы... Затем, наконец, присоединили к обмену. Супруги вернулись сюда и продолжают заниматься волонтерством.
- "Укропы Донбасса" показывали не только в Украине, но и за рубежом. Правда, что в некоторых странах показ этого фильма запрещали?
- Не в странах запрещали. Дело в том, что несколько первых показов должны были проходить в Германии. Два прошли нормально, а еще два, на которые наша диаспора арендовала помещение для просмотра, - нет. Ватники услышали, что в Берлине все прошло хорошо, и стали писать к хозяевам помещений, что они пропагандируют фашизм и помогают нацистам. А люди в Германии на слово "нацизм" поднимают руки вверх и говорят: "Все, я не хочу иметь с этим ничего общего". Человек отказал нам в помещении, потому что не хотел неприятностей, хотя и смотрел фильм, и знал, что там ни о чем таком речи нет.
Поскольку два наших первых показа были сорваны, люди, чтобы посмотреть наш фильм, должны были ехать из Западной Германии аж в Дрезден. Но тем самым ватники сделали "Укропам Донбасса" огласку. После Германии были Польша, Турция, Испания, Швеция, Франция. Затем мы поехали с выставкой Ukraine EXISTS в ООН, там, в частности, показывали и этот фильм. Далее выставка поехала по Америке, и наш фильм вместе с ней. Потом я возил фильм в Англию, Ирландию, Шотландию. "Укропы Донбасса" мы делали всем миром. Аппаратуру взяли на Магнолия-ТВ. Остальное сделали волонтерским способом: один написал музыку, другой помог с тонированием фильма, кто-то сделал перевод, кто-то - дубляж. И никто никогда не отказал в помощи.
Я все время прошу наших представителей диаспоры - ведите местных на показ фильма. И они подтягивают. Знаете, как бывает: жена - украинка, а муж - француз. Так я говорю: бери мужа, зови друзей.
- Знакомые вернулись из Европы. Они побывали в нескольких странах, общались с местными - хозяином отеля, посетителями в кафе и т.п. Были удивлены, что многим это или просто неинтересно, или же они имеют искаженное представление о событиях на Востоке Украины.
- А ты много знаешь о том, что происходит в Боливии, например? А когда был конфликт в Грузии, многих ли украинцев это волновало? То-то же. Это наша проблема: мы мало кричим о том, что происходит в нашей стране. Надо ездить и рассказывать. Это наша война. Не их. Сидит себе бауэр дома, все нормально, за ворот не капает. А если мы его вытянем, покажем фильм, - тогда у него будет понимание того, что происходит в Украине. Вот сейчас наши ребята и девушки возят по Европе фильм "Иловайск".
- Ты написал несколько книг - "Гагарін и Барселона", "Ген воїна" и, конечно, "Казки на ніч". Не могу о них не вспомнить. Несмотря на название, эта книга не детская. Сказки - это зарисовки и очерки о жизни, об увиденном и услышанном: в метро, на улице. Они родились из постов в Фейсбуке и напоминают их - легкие, короткие. Жизнь сегодня, здесь и теперь. Интересно, почему ты так назвал книгу?
- Несколько лет назад как-то вечером я сел и написал пост в Фейсбуке, где изложил одну историю. Это было после Майдана, когда разворачивались военные действия, когда начали гибнуть мои друзья. Столько накопилось в голове и в душе, что я не выдержал всего этого и начал писать. Год писал каждый день. А потом решил: не хочу писать, чтобы просто писать. Буду делать это время от времени. А издатели сказали - попробуем сделать из этого книгу. Так все и пошло. Почему такое название? Так я подписывал свои посты с рассказами в Фейсбуке.
- В одной из своих последних сказок ты написал: "Когда-то, на конечной, к каждому из нас подойдет архангел и попросит проездные документы. И каждый должен будет рассказать, чем заплатил за проезд по жизни. Именно потому, чтобы не выглядеть безбилетником, я и живу так, как живу, и делаю то, что делаю". Это классно. Ты все делаешь с удовольствием?
- Да, у меня нет такого распределения: это - работа, а это - для души. Мое хобби - это моя работа. Я не пишу книги специально, - они пишутся сами. Жизнь идет так, как она должна идти. Все прекрасно. Если бы не война, где гибнут люди, я бы вообще сказал, что счастливее, чем я, человека просто нет. Когда я звоню куму на передовую и слышу в телефонную трубку то, что слышу, или он пишет: "Выспался? А нас здесь сегодня валили!", - то не могу быть счастливым.
В детстве я слышал выражение "до войны". Что это такое - "до войны"? А теперь я это понимаю. Уже больше никогда не будет того "до войны". Теперь всю свою жизнь я делю на "до войны" и "сейчас".